— Двенадцать! — Хором ответили они. — Ладно, двенадцать. Говорите тише, люди спят. Никто не станет нанимать вас на этой ярмарке. Что они сделают, так это засадят вас в Долларовую тюрьму под любым предлогом и будут держать там до приезда родителей. А пока они не приедут, люди будут приходить, и глазеть на вас. Кое-кто из них может бросить в вас арахис или свиные шкварки. Близнецы Билсоны уставились на него с тревогой (и, возможно, некоторым облегчением). — Вот как мы поступим, — сказал Тим. — Вы сейчас же возвращаетесь домой, а я буду идти за вами, просто чтобы убедиться, что ваш коллективный разум не передумал. — Что такое коллективный разум? — Спросил Роберт. — Вещь, свойственная только близнецам, по крайней мере, все так говорят. Вы воспользовались дверью или вылезли в окно? — Окно, — сказал Роланд. — Ладно, так же и вернетесь. Если вам повезет, родители никогда не узнают, что вас не было дома. Роберт: — Вы же им не скажете? — Нет, пока не увижу, что вы пробуете это проделать еще раз, — сказал Тим. — Тогда я расскажу им не только о том, что вы сделали, но и о том, как вы оскорбляли меня, когда я вас поймал. Роланд, потрясенный: — Мы ничего такого не делали! — Я совру, — сказал Тим. — У меня это хорошо получается. Он последовал за ними и наблюдал, как Роберт Билсон сделал ступеньку из рук, чтобы помочь Роланду забраться в открытое окно. Тим оказал Роберту такую же услугу. Он подождал, не загорится ли где-нибудь свет, сигнализируя об обнаружении потенциальных беглецов, и когда этого не произошло, продолжил обход. 13 Пятничными и субботними вечерами на улицах появлялось больше людей, по крайней мере, до полуночи или часа ночи. В основном, влюбленные парочки. После этого могло начаться вторжение тех, кого Шериф Джон называл дорожными ракетами, — молодых людей в легковушках или пикапах с форсированными двигателями, которые носились по пустой главной улице Дюпре со скоростью шестьдесят-семьдесят миль в час, мчались наперегонки и будили людей злобным ревом своих прокачанных глушителей. Иногда помощник шерифа или офицер полиции штата ловили одного из них и выписывали ему штраф (или сажали в тюрьму, если он выдувал ноль-девять), но даже с четырьмя офицерами Дюпре, дежурившими ночью в выходные, аресты были относительно редкими. В основном все сходило им с рук. Тим отправился к Сиротке Энни. И обнаружил ее сидящей возле палатки и вяжущей тапочки. Артрит там или нет, но ее пальцы двигались как молнии. Он спросил, не хочет ли она заработать двадцать долларов. Энни сказала, что немного налички всегда пригодится, но все будет зависеть от того, что это за работа. Он объяснил ей, и она захихикала. — С удовольствием, Мистер Джей, если вы добавите пару банок Уикли. Энни, чьим девизом, казалось, было «играй по-крупному или иди домой», сделала для него баннер длиной в тридцать футов и шириной в семь. Тим прикрепил его к стальным роликам, которые сделал сам, сварив куски трубы, которые раздобыл в Отделе продаж и обслуживания малых локомотивов Фромми. Объяснив Шерифу Джону, что он хочет сделать, и, получив на то благословение, Тим и Таг Фарадей подвесили баннер на тросе над перекрестком Мэйн-стрит, закрепив концы на фальшфронтонах Аптеки Оберга с одной стороны и неработающего кинотеатра — с другой. В пятницу и субботу вечером, примерно в то время, когда закрывались бары, Тим дергал за шнур, который разворачивал баннер, как шторку на окне. С обеих сторон Энни нарисовала вспышки старомодных фотоаппаратов. Сообщение ниже гласило: ПОМЕДЛЕННЕЙ, ИДИОТЫ! МЫ ФИКСИРУЕМ ВАШИ НОМЕРНЫЕ ЗНАКИ! Они, конечно же, ничего такого не делали (хотя Тим записывал номера гонщиков, если успевал их разобрать), но баннер Энни, похоже, на самом деле работал. Это было не идеально, но что в жизни было идеальным? В начале июля Шериф Джон вызвал Тима к себе в кабинет. Тим спросил, не накосячил ли он часом. — Как раз наоборот, — сказал Шериф Джон. — Ты хорошо справляешься. Идея с баннером поначалу показалась мне безумной, но должен признать, что я был неправ, а ты был прав. Во всяком случае, меня уже меньше беспокоят полуночные гонки, и люди перестали жаловаться, что мы слишком ленивы, чтобы положить этому конец. Те же самые люди, заметьте, которые из года в год голосуют против увеличения зарплаты сотрудников правоохранительных органов. Что меня действительно беспокоит, так это бардак, который мы должны убирать, когда один из этих гонщиков врезается в дерево или телефонный столб. Мертвые — это плохо, но те, которые никогда не станут прежними после одной ночи глупого выпендрежа… Иногда мне кажется, что это еще хуже. Но в этом году июнь прошел хорошо. Лучше, чем хорошо. Может быть, это было просто исключение из общего правила, но я так не думаю. Я думаю, что это все баннер. Ты скажи Энни, что она наверняка спасла несколько жизней с помощью этого баннера, и теперь может спать в одной из наших камер, когда захочет — в любую ночь, как только наступят холода. — Так и сделаю, — сказал Тим. — Пока у нас есть запас Уикли, она наш помощник. Шериф Джон откинулся назад. Его кресло застонало еще отчаяннее, чем прежде. — Когда я сказал, что ты слишком квалифицирован для работы ночным стучащим, я и половины не знал. Мы будем скучать по тебе, когда ты переберешься в Нью-Йорк. — Я никуда не спешу, — сказал Тим. 14 Единственным предприятием в городе, которое было открыто двадцать четыре часа в сутки, был Зоуни Го-Март, выходящий к складскому комплексу. В дополнение к пиву, содовой и чипсам, Зоуни продавал не брендовый бензин под названием Зоуни Джус. Два красивых брата-сомалийца, Абсимиль и Гутаале Добира, заступали в ночную смену с полуночи до восьми. В жаркую, как хот-дог из Макдональдса, ночь в середине июля, когда Тим делал отметки и стучал в окна на западном конце Мейн-стрит, он услышал грохот, раздавшийся неподалеку от Зоуни. Он был не особо громким, но Тим узнал звук выстрела, когда его услышал. За ним последовал крик боли или гнева и звук бьющегося стекла. Тим бросился туда, часы стучали по его бедру, рука автоматически нащупывала рукоять пистолета, которого там не было. Он увидел машину, припаркованную у заправочной станции, и когда подошел к магазину, из него выскочили двое молодых людей, один из них с пригоршней чего-то, что, вероятно, было наличными. Тим опустился на одно колено, наблюдая, как они садятся в машину и с ревом уезжают, а от покрытого масляными пятнами асфальта поднимаются клубы голубого дыма. Он вытащил рацию из-за пояса. — База, это Тим. Кто там есть, ответьте. Отозвалась Венди Гулликсон, её голос звучал сонно и раздраженно. — Чего ты хочешь, Тим? — Два-одиннадцать[27], Зоуни. Слышал выстрел. Это ее разбудило. — Господи, ограбление? Буду немедленно… — Не торопись, послушай меня. Преступников двое — мужчины, белые, юноши, лет по двадцать. Машина — малолитражка. Похоже, Шевроле Круз, невозможно было определить цвет из-за этих флуоресцентных ламп на бензоколонке, но последняя модель, номер Северной Каролины, начинается WTB-9, не смог разобрать последние три цифры. Передай это патрульным полиции штата, прежде чем сделаешь что-нибудь еще! — Что… Он щелкнул выключателем, убрал рацию на пояс и побежал к Зоуни. Стеклянная передняя часть прилавка была разбита, а касса открыта. Один из братьев Добира лежал на боку в растекающейся луже крови. Он задыхался, каждый вдох сопровождался свистом. Тим опустился на колени рядом с ним. — Придется перевернуть вас на спину, Мистер Добира. — Пожалуйста, не надо… мне больно… Тим был уверен, что это так, но ему нужно было осмотреть рану. Пуля вошла высоко в правый бок синего халата Добиры, который теперь был грязно-фиолетовым от крови. Из его рта кровь текла ручьем, пропитывая козлиную бородку. Когда он закашлялся, то забрызгал лицо и очки Тима мелкими капельками. Тим снова схватил рацию и с облегчением отметил, что Гулликсон не покинула свой пост. — Нужна скорая, Венди. Быстрее всего они приедут из Даннинга. Один из братьев Добира ранен, похоже, пуля задела ему легкое. Она согласилась, а затем попыталась задать вопрос. Тим снова прервал ее, бросил рацию на пол и стянул с себя футболку. Он прижал её к отверстию в груди Добиры. — Вы можете подержать так несколько секунд, Мистер Добира? — Трудно… дышать. — Не сомневаюсь. Держите её. Это поможет. Добира прижал к груди скомканную футболку. Тим не думал, что тот сможет долго продержаться, а скорой помощи не буде еще, по крайней мере, двадцать минут. И даже это было бы чудом. Призаправочные минимаркеты ломились от разных закусок и снеков, однако средств первой медицинской помощи там практически не было. Но здесь был вазелин. Тим схватил банку, а из соседнего прохода — упаковку Хаггиз. Он разорвал ее и побежал обратно к лежащему на полу мужчине. Отнял футболку, насквозь промокшую от крови, осторожно подтянул такой же промокший синий халат и начал расстегивать рубашку, надетую на Добира. — Нет, нет, нет, — простонал Добира. — Больно, не трогайте, пожалуйста. — Так надо. — Тим услышал, как приближается рев мотора. Синие огоньки проблесковых маячков заискрились и заплясали в осколках разбитого стекла. Он даже не оглянулся. — Потерпите, Мистер Добира. Он вытащил из банки шарик вазелина и засунул его в рану. Добира вскрикнул от боли и посмотрел на Тима широко раскрытыми глазами. — Могу дышать… уже получше. — Это всего лишь временная заплатка, но если дыхание улучшилось, то легкое, вероятно, не разорвано. По крайней мере, не полностью, — подумал Тим. Вошел Шериф Джон и опустился на колено рядом с Тимом. Он был одет в пижамную рубашку размером с грот поверх форменных брюк, его волосы пребывали в полном беспорядке. — Ты быстро добрался, — сказал Тим. — Я не спал. Не мог заснуть и делал себе бутерброд, когда позвонила Венди. Сэр, вы Гутаале или Абсимиль? — Абсимиль, сэр. — Он все еще хрипел, но его голос стал громче. Тим взял один из одноразовых подгузников, все еще сложенный, и прижал к ране. — Ох, это очень больно. — Сквозное или пуля все еще там? — Спросил Шериф Джон. — Я не знаю, и не хочу снова переворачивать его, чтобы узнать. Он относительно стабилен, так что нам остается только ждать скорую. Рация Тима затрещала. Шериф Джон осторожно вытащил её из груды битого стекла. Это была Венди.