— Даже не знаю. Но после того, что они с нами сделали… честно говоря, моя дорогая, мне на это наплевать. 9 Четверть двенадцатого. Стэкхаус вернулся в кабинет Миссис Сигсби, Нулевой телефон на столе по-прежнему молчал. Через сорок пять минут закончится последний день нормальной работы Института. Завтра это место будет покинуто, как бы ни обернулось дело с Люком Эллисом. Сохранение программы в целом было возможно, даже не смотря на то, что Венди разделится с Люком и его другом Тимом и останется на юге, но этот объект раскрыт. Сегодня важнее всего было заполучить флешку и убедиться в том, что Люк Эллис мертв. Спасти Миссис Сигсби было бы неплохо, но это было совершенно необязательно. На самом деле Институт уже был покинут. С того места, где он сидел, он видел часть дороги, которая вела от Института, сначала к Деннисон Ривер Бенд, а затем дальше к сорок восьмому шоссе… не говоря уже о Канаде и Мексике, для тех, у кого были паспорта. Стэкхаус вызвал к себе Зика, Чеда, шеф-повара Дага (двадцать лет проработавшего в Халлибертоне[232]) и доктора Фелицию Ричардсон, которая пришла к ним из Группы Безопасности Хоук[233]. Это были люди, которым он доверял. Что касается остальных… он видел, как удаляющиеся фары их машин мелькают среди деревьев. Он предположил, что пока их только дюжина, но будет больше. Скоро Передняя Половина опустеет, если не считать детей, которые сейчас там живут. Может быть, это уже произошло. Но Зик, Чед, Даг и доктор Ричардсон никуда не денутся — они были настоящими служаками. И Глэдис Хиксон. Она тоже останется, может быть, даже после того, как все остальные уйдут. Глэдис была не просто драчуньей; Стэкхаус все больше и больше убеждался, что она законченная психопатка. Я делаю большую ошибку, оставшись здесь, — подумал Стэкхаус. — Но сопляк прав — они меня выследят. И он идет напролом. Если… — Если только он со мной не играет, — пробормотал Стэкхаус. В комнату просунулась Розалинда, помощница Миссис Сигсби. Ее обычно безупречный макияж выветрился за последние тяжелые двенадцать часов, и ее обычно безупречные седеющие волосы торчали в разные стороны. — Мистер Стэкхаус? — Да, Розалинда. Розалинда выглядела встревоженной. — Мне кажется, что доктор Хендрикс уехал. По-моему, я видела именно его машину минут десять назад. — Меня это не удивляет. Вы и сами должны уходить, Розалинда. Езжайте домой. — Он улыбнулся. Странно было улыбаться в такую ночь, но это была хорошая улыбка. — Я только что понял, что знаю вас с тех пор, как приехала сюда — много много лун назад — и не знаю, где вы живете. — Миссула, — сказала Розалинда. Она посмотрела на него и сама удивилась. — Это в Монтане. По крайней мере, я предполагаю, что именно там и находится мое убежище. У меня дом в Миззу, но я не была там, наверное, лет пять. Я просто плачу налоги, когда приходят платежки. Когда у меня есть свободное время, я остаюсь в деревне. На выходные я еду в Бостон. Мне нравятся Ред Сокс и Брюинз[234], а также художественный кинотеатр в Кембридже. Но я всегда готова к возвращению. Стэкхаус осознал, что это была самая длинная фраза, сказанная ему Розалиндой за все эти многие многие луны, растянувшиеся на пятнадцать лет. Она уже была здесь, верный пес Миссис Сигсби, когда Стэкхаус уволился со службы с должности следователя армии США (военно-юридическая служба), и она до сих пор здесь, и выглядит примерно так же. Ей могло быть, как шестьдесят пять, так и хорошо за семьдесят. — Сэр, вы слышите этот гул? — Да. — Это трансформатор? Я никогда не слышала его раньше. — Трансформатор. Да, я полагаю, это должно быть он. — Он очень раздражает. — Она потерла уши, еще больше растрепав волосы. — Наверное, это делают дети. Джулия — Миссис Сигсби — вернется? Это так, не правда ли? Стэкхаус понял (скорее с удивлением, чем с раздражением), что Розалинда, всегда такая корректная и ненавязчивая, держала нос по ветру, гул там или не гул. — Да, думаю, что вернется. — Тогда я хотела бы остаться. Знаете ли, я умею стрелять. Я хожу на полигон в излучине раз в месяц, иногда дважды. У меня есть эквивалент значка Отличный Стрелок в стрелковом клубе, и я выиграла конкурс по стрельбе из мелкокалиберного пистолета в прошлом году. Тихая помощница Джулии не только прекрасно стенографировала, но и имела значок Отличный Стрелок… или, как она сказала, его эквивалент. Чудеса, да и только. — Из чего стреляете, Розалинда? — Смит Энд Вессон.45 калибра. — Отдача не беспокоит? — С помощью поддержки запястья я очень хорошо справляюсь с отдачей. Сэр, если вы намерены вызволить Миссис Сигсби от похитителей, удерживающих ее, я бы очень хотела принять участие в этой операции. — Хорошо, — сказал Стэкхаус, — вы в деле. Мне пригодится любая помощь. — Но он должен быть осторожен с ней, потому что спасение Джулии может оказаться невозможным. Теперь она стала расходным материалом. Самое главное — это флешка. И этот гребаный слишком-умный-на-его-же-беду мальчик. — Благодарю вас, сэр. Я не подведу. — Я уверен, что вы этого не сделаете, Розалинда. Я позже объясню вам, как и что мы будем делать, но для начала у меня есть вопрос. — Да? — Я знаю, что джентльмен никогда не должен спрашивать, а леди никогда не должна говорить, но, сколько вам лет? — Семьдесят восемь, сэр. — Она ответила достаточно быстро, сохраняя при этом зрительный контакт, но это была ложь. Розалинде Доусон на самом деле был восемьдесят один год. 10 Без четверти двенадцать. Челленджер с 940NF на хвосте и МЭН ПАПЕР ИНДАСТРИЗ на борту летел на север к Мэну на высоте 39 000 футов. С помощью реактивного потока его скорость плавно колебалась между 520 и 550 милями в час. Их прибытие в Алколу и последующий взлет прошли без происшествий, главным образом потому, что у Миссис Сигсби был пропуск VIP-персоны Регал Эйр[235], и она была более чем готова им воспользоваться, чтобы открыть ворота. Она чуяла шанс — все еще небольшой, но был — выбраться из этой передряги живой. Челленджер стоял в гордом одиночестве, трап опущен. Тим последним поднялся по трапу, запер дверь и постучал в закрытую дверь кабины прикладом Глока убитого помощника шерифа. — Я думаю, мы все на борту. Если у вас есть зеленый коридор, трогайтесь. Ответа с другой стороны двери не последовало, но двигатели заработали. Через две минуты они поднялись в воздух. Теперь они находились где-то над Западной Вирджинией, если верить монитору на перегородке, а Дюпре теперь можно было увидеть только в зеркале заднего вида. Тим не ожидал, что уедет так внезапно, и уж точно не при таких катастрофических обстоятельствах. Эванс дремал, Люк был мертв для всего мира. И только Миссис Сигсби не спала и сидела прямо, не сводя глаз с лица Тима. В этих широких невыразительных глазах было что-то от рептилии. Последние болеутоляющие таблетки Дока Роупера могли бы вырубить ее, но она отказалась, несмотря на довольно сильную боль. Она избежала серьезного огнестрельного ранения, но даже царапина причиняла много боли. — Полагаю, у вас есть опыт работы в правоохранительных органах, — сказала она. — Все дело в том, как вы себя ведете, и в том, как вы отреагировали — быстро и ловко. Тим ничего не ответил, только посмотрел на нее. Он положил Глок рядом с собой на сиденье. Стрелять из пистолета на высоте 39 000 футов было очень плохой идеей, но зачем ей это, даже если они были бы на гораздо меньшей высоте? Он вез эту сучку именно туда, куда она хотела попасть. — Я не понимаю, почему ты согласился с этим планом. — Она кивнула на Люка, который — с перепачканным грязью лицом и забинтованным ухом — выглядел гораздо моложе своих двенадцати лет. — Мы оба знаем, что он хочет спасти своих друзей, и я думаю, что мы оба знаем, что план глуп. Идиотский, ведь правда. И все же ты согласился. Почему, Тим? Тим ничего не ответил. — Почему ты вообще ввязался в это дело, вот для меня загадка. Помоги мне разобраться. Он не собирался этого делать. Одним из первых постулатов, которым его наставник научил его в течение четырех месяцев испытательного срока, был: Ты допрашиваешь преступников. И никогда не позволяешь преступникам допрашивать тебя. Даже если бы он был расположен к беседе, он не знал, что мог бы ответить, звучащее хоть немного здраво. Мог ли он сказать ей, что его присутствие на этом ультрасовременном самолете, который только богатые мужчины и женщины могли видеть изнутри, было случайностью? Что однажды человек, летевший в Нью-Йорк, вдруг поднялся на борт гораздо более обычного самолета, согласившись уступить свое место за наличные и гостиничный ваучер? Что все — поездка автостопом на север, дорожная пробка на шоссе I-95, поездка до Дюпре, работа ночным стучащим — последовало из этого единственного импульсивного поступка? Мог бы он сказать, что это судьба? Что он был перенесен в Дюпре рукой какого-то космического шахматиста, чтобы спасти спящего мальчика от людей, которые его похитили и хотели использовать его необыкновенный ум, пока он не будет исчерпан? И если это так, то кто же тогда Шериф Джон, Таг Фарадей, Джордж Баркетт, Фрэнк Поттер и Билл Уиклоу? Просто пешки, которые были принесены в жертву в большой игре? А что он за фигура? Было бы неплохо считать себя хотя бы конем, но, скорее всего, он был всего лишь еще одной пешкой. — Ты точно не хочешь эту таблетку? — Спросил он. — Ты ведь не собираешься отвечать на мой вопрос? — Нет, мэм. — Тим повернул голову и всмотрелся в кромешную тьму и редкие огоньки внизу, похожие на светлячков на дне колодца. 11 Полночь. Спутниковый телефон выдал свой хриплый крик. Стэкхаус ответил. Голос на другом конце провода принадлежал одному из дежурных надзирателей, человеку по имени Рон Черч. Запрошенный фургон уже на месте — в аэропорту, сказал Черч. Дениз Олгуд, дежурный лаборант (хотя сейчас все они были на дежурстве), ехала за Черчем в Институтском седане. Идея заключалась в том, что, оставив фургон на летном поле, Рон вернется обратно вместе с Дениз. Между этими двумя кое-что было, о чем Стэкхаус знал. В конце концов, это его работа — все знать. Он был уверен, что, пока мальчик едет сюда, Рон и Дениз поедут куда угодно, только не в Институт. Это было нормально. Хотя многочисленные случаи дезертирства были печальны, возможно, это было и к лучшему. Пришло время подвести черту под этой операцией. Для заключительного акта останется достаточно преданных ему людей, и это было все, что имело значение. Люк и его друг Тим приедут сюда, в этом у него не было никаких сомнений. Для шепелявого человека на другом конце Нулевого телефона все закончится либо хорошо, либо плохо. Все было в руках Стэкхауса, и это было облегчением. Он полагал, что носил эту черту фатализма как дремлющий вирус с тех пор, как служил в Ираке и Афганистане, и просто до сих пор не понимал, что это такое. Он сделает все, что в его силах, а это максимум, что может сделать любой мужчина или женщина. Собаки лают, караван идет. В дверь постучали, и в комнату заглянула Розалинда. Она что-то сделала со своими волосами, и это было к лучшему. Он уже не был так уверен насчет наплечной кобуры, которую она сейчас носила. Это было немного сюрреалистично, как собака в праздничной шляпе. — Здесь Глэдис, мистер Стэкхаус. — Пусть войдет. Вошла Глэдис. Под подбородком у нее болтался респиратор. Глаза у нее были красные. Стэкхаус сомневался, что она плакала, так что раздражение, вероятно, было вызвано тем лекарством, которое она приняла. — Все готово. Все, что мне нужно сделать, это добавить очиститель для унитаза. Дайте команду, мистер Стэкхаус, и мы их отравим. — Она быстро и сильно тряхнула головой. — Этот гул сводит меня с ума. Судя по твоему виду, тебе до этого недалеко, — подумал Стэкхаус, но насчет гула она была права. Дело в том, что к этому нельзя было привыкнуть. Именно тогда, когда вы думали, что можете, он усиливался — не в ваших ушах, но в вашей голове уж точно. Затем, в один момент он спадал до своего прежнего, немного более терпимого уровня. — Я говорила с Фелицией, — сказала Глэдис. — Я имею в виду доктора Ричардсон. Она наблюдала за ними на своем мониторе. Она говорит, что гул становится сильнее, когда они берутся за руки и спадает, когда они отпускают друг друга.