— Ну да, конечно, — вздохнул Климов, — и ты тоже. Глава 8 — Ну, и кой черт понес тебя на эти галеры? — сердито спросил генерал Мещеряков, слегка переврав при этом Мольера. Сибирский предприниматель Вячеслав Гаврилович Худяков изящным жестом поправил на переносице очки в тонкой золотой оправе и пригладил ладонью седеющую шкиперскую бородку. — Разведка боем, — сообщил он голосом Иллариона Забродова и сделал микроскопический глоток из стоящей перед ним кофейной чашки. За окном кафе мокла под моросящим дождем стертая брусчатка старого Арбата, налетающий порывами ветер играл с одеждой прохожих и выворачивал наизнанку зонты, а внутри было тепло, сухо и уютно. Все здесь так и сверкало чистотой, белизна крахмальных скатертей и салфеток резала глаз, в воздухе витал аромат хорошего кофе; музыка, что лилась из укрепленных над стойкой бара динамиков, была мягкой и ненавязчивой, немолодой бармен выглядел солидно и благообразно, а миловидной приветливой официантке так и подмывало немедленно назначить свидание. — Какая там еще разведка, — пренебрежительно отмахнулся Мещеряков, издалека рассеянно любуясь обтянутыми узкой юбкой бедрами официантки. — С целью изучить противника, — пояснил Илларион. — И в самую первую очередь уяснить, противник ли это. — Ну и как, уяснил? — Пока не до конца. Ясно, что мы имеем дело с парочкой проходимцев. Один еще как-то пытается походить на законопослушного бизнесмена, зато второй — типичный бык. Я и не думал, что в Москве еще такие остались — по крайней мере, за пределами следственных изоляторов. — А грузина среди них ты не заметил? — с иронией спросил Мещеряков. — Это было бы слишком просто, — вздохнул Илларион. — Нет, грузина среди них нет ни одного. Оба — типичные коренные русаки, хотя во внешности быка без труда усматривается наследие монголотатарского ига. Но на руку они нечисты, и грузинское вино продается под маркой французского не без их ведома. Могу также предположить, что они как раз сейчас ожидают партию левого сырья. Когда я выразил желание осмотреть производство, они откровенно замялись, а потом принялись мямлить про какой-то ремонт и переоснащение, которое закончится не раньше чем через неделю. И потом, ты знаешь, какую партию вина они мне предложили? Сорок тысяч бутылок! Это уже говорит само за себя. Это же «Шамбертен», а не «Агдам». Я, честно говоря, не уверен, что такое количество вообще существует в природе. Мещеряков вынул мобильный телефон, переключил его в режим калькулятора и произвел несложный расчет. — Если бутылки обычные, по ноль семьдесят пять, получается ровно тридцать тонн, — сообщил он. — Сумма сделки — шесть миллионов евро, — с удовольствием добавил Забродов. — Надеюсь, твои специалисты состряпали для меня приличную финансовую биографию? — Аферист чертов, — проворчал генерал. — Я?! — возмутился Забродов. — Это я — аферист? Да по сравнению с этой парочкой я — агнец божий! Смотри сам. Я навел справки. Сейчас в торговой сети Москвы зависло что-то около четырех тысяч бутылок этого вина. Допустим, тысяч десять — пятнадцать пылится на складах. А они предлагают сорок тысяч и не хотят пускать меня на завод раньше чем через неделю. Думаю, в течение этой недели за их заводиком стоит присмотреть, потому что как раз в это время там будут происходить весьма любопытные вещи. — Какие, например? — Например, превращение грузинского вина в бургундское. В этом деле ребятки хорошо поднаторели. Кстати, вот тебе еще одна занятная деталь: когда я намекнул, что в будущем, возможно, понадобится увеличение поставок, эти два жульмана заявили, что справятся, хотя для этого, возможно, придется расширить производство. И ни словечка о французском партнере! Так что не сомневайся, мои новые знакомые — еще те иллюзионисты. Вряд ли нам удастся наблюдать за этим волнующим процессом во всех деталях, да это и неважно. Главное, что скоро там закипит работа, в ходе которой, как мне кажется, наш душегуб попытается зарядить бутылочку-другую своим зельем. — Почему ты так думаешь? — Потому что, если бы яд добавляли в цистерну, отравленной всякий раз оказывалась бы целая партия вина и фирму закрыли бы после первой же волны смертельных случаев. Нет, Андрей, яд добавляют в бутылку непосредственно перед закупориванием, и происходит это не так уж часто, иначе кто-нибудь давно заметил бы странную связь между употреблением известного нам напитка и внезапной остановкой сердца. Поднялся бы шум, и убийце пришлось бы прекратить свою деятельность. — Не понимаю, — сердито сказал Мещеряков, — зачем он вообще это делает. Какой ему от этого прок? — Думаю, никакого, кроме удовольствия, — ответил Забродов. — Это, конечно, только мое предположение, но, если бы кто-то хотел, скажем, завалить этот «Бельведер», отравление было бы именно массовым. Да и яд тогда использовали бы более простой. Подошла бы любая крысиная отрава — ее попадание в вино, по крайней мере, легко объяснить обыкновенной антисанитарией на производстве. А наш клиент действует тонко и умело заметает следы. Милиция всякий раз ищет мотив убийства по принципу «кому это выгодно», а мотива-то и нет! — Домыслы, — заявил Мещеряков. — Довольно изящные, но — домыслы, и ничего больше. — А кто спорит? — пожал плечами Илларион. — Любая версия, не подкрепленная фактами, может считаться домыслом. — И как ты намерен добыть эти самые факты? Забродов одним глотком допил кофе, снял и спрятал в карман очки с оконными стеклами, щелкнул зажигалкой и окутался облачком табачного дыма. — Сейчас соваться на завод официальным порядком нельзя, — сказал он. — Даже негласно и очень осторожно, все равно нельзя. Мы ведь не знаем, кем работает наш маньяк. Может быть, он уборщик в цеху или уборщица, а может, и директор завода или один из его замов. Явиться туда с любой проверкой означает спугнуть убийцу, заставить его затаиться. Я считаю, что на протяжении этой недели за заводом надо только понаблюдать. Дождаться, пока туда придет груз виноматериала, тихо повинтить водителей на выезде, припугнуть хорошенько и выяснить, откуда они прибыли — из Франции или, может, с солнечного Кавказа. Водители — люди посторонние, доли в этом деле, скорее всего, не имеют, так что и упираться им не резон — поломаются чуток для порядка и скажут все как миленькие. Тогда что? Тогда рота спецназа берет эту шарашкину контору на абордаж, законопачивает все щели, сгоняет работников в одну кучу и оперативно выворачивает всем карманы — глядишь, у кого-нибудь при себе и окажется такой ма-а-ахонький пузырек с отравой… Если нет — территорию обыскать, вино на экспертизу. Вино не французское — это уже мошенничество в особо крупных, тут уже можно не стесняться. Кроме того, в бутылке-другой почти наверняка обнаружится яд, и тогда весь личный состав местной прокуратуры без единого звука сядет строчить ордера на обыск каждого, кто имеет доступ на территорию завода. На совершенно законных, заметь, основаниях. Все эти маньяки — дилетанты, и все уверены в своей исключительности, а следовательно, и в полной безнаказанности. Это я к тому, что дома у кого-нибудь непременно отыщется небольшая химическая лаборатория с полным набором необходимых реактивов и, может быть, даже бумажка с написанным от руки рецептом зелья, пришпиленная к стене над рабочим столом… — А если вино не прибудет, — сказал Мещеряков, — или прибудет из Франции? — Это вряд ли, — возразил Забродов. — Не верю я в эти сказочки о частичной замене оборудования. Они просто не захотели пустить меня на производство прямо сейчас, потому что боялись, что я увижу что-то лишнее. И связано это наверняка с доставкой новой партии сырья. Потому что на то, чтобы спрятать что-то, чего не должны видеть посторонние, хватит и часа. Ну, пускай суток. А они попросили неделю. Значит, ожидается левый груз и точное время его прибытия неизвестно — таможня, сам знаешь, штука непредсказуемая, даже если у тебя все схвачено и проплачено. Ну, а если я так уж сильно ошибся и за эту неделю на заводе не произойдет ничего интересного, буду действовать по плану — встречусь с этим быком Мухиным и позволю ему отвезти себя в славный город Песков. — И что? — с иронической улыбкой поинтересовался генерал. — Подпишешь договор, заплатишь шесть миллионов евро и будешь до конца жизни упиваться вином? Смотри, сорок тысяч бутылок — это даже при твоем железном здоровье многовато. Я уж не говорю о том, где ты станешь искать эти шесть миллионов… Забродов усмехнулся. — Все-таки фантазия у тебя убогая, превосходительство, — заявил он, — и в меня ты никогда по-настоящему не верил. За кого ты меня держишь? Что я, дурак — ехать туда в одиночку? Я возьму с собой Аполлона Романовича. — И заставишь старика дегустировать все сорок тысяч бутылок? Боюсь, он не дотянет даже до конца второго ящика. — А зачем дегустировать? — пожал плечами Илларион. — Я просто скажу им, кто он такой. Представляешь, как их начнет плющить? Бутылки-то все одинаковые, и по виду даже они не способны определить, какое вино настоящее, а какое — левое. Не найду «контрабас» на заводе, попрошу показать склады. Так или иначе, сделка не состоится, и я гордо удалюсь. Весь в белом. — В белой обуви, — уточнил Мещеряков, — ногами вперед. Так они тебя и отпустили! — Не они первые, не они последние, — равнодушно заметил Забродов. — К тому же я поинтересовался их охраной. Охрана так себе — двенадцать штатных единиц, из них трое бывших милиционеров и ни одного профессионала. Правда, один когда-то служил в морской пехоте, но это было почти тридцать лет назад, и сейчас у него вот такое, — он показал руками, какое именно, — брюхо. — На себе не показывай, — суеверно одернул его Мещеряков. — А впрочем, делай что хочешь. Что-что, а брюхо тебе точно не грозит — при твоем характере ты просто не доживешь до его появления. — Не понял, — строго произнес Забродов, — это еще что такое? Меня, кажется, критикуют и даже как будто пытаются в чем-то упрекнуть? А кто меня втравил в эту дурацкую историю? — По крайней мере, совать башку под гидравлический пресс тебя никто не заставлял, — проворчал генерал. — Да, это моя личная инициатива, — кротко признал Забродов. — Ну, а как иначе-то? — Да и было ли когда-нибудь иначе? — в тон ему подхватил Мещеряков. Илларион, казалось, смутился. — Ну, как это — не было? Было… наверное. — Ну-ка, ну-ка, — оживился генерал, — приведи хотя бы один пример! Забродов задумчиво почесал бровь. — Не помню, — сказал он наконец. — Забыл. Столько всего было, что и не упомнишь. Слушай, чего ты ко мне привязался? Не хватало еще на старости лет нотации выслушивать! — Я тебе не читаю нотации, — негромко, но с силой произнес Мещеряков. — Я просто хочу, чтобы ты был хоть осторожнее. Забродов фыркнул, выпустив дым через нос. — Что за бред! Если бы я не был осторожен, ты бы сейчас разговаривал не со мной, а с моим изображением на плите из фальшивого гранита. Да что там! Я бы просто не дожил до знакомства с тобой, вот и все. Мещеряков вздохнул и на некоторое время сосредоточился на своей чашке. Оказалось, что кофе успел изрядно остыть, и генерал, воспользовавшись этим благовидным предлогом, не отказал себе в невинном удовольствии кликнуть официантку и заказать другую чашку. Илларион к нему присоединился, и, пока официантка ходила за кофе, приятели успели обменяться замечаниями о погоде. В ходе этого обмена мнениями выяснилось, что Забродову не хватает снега и легкого морозца, а Мещерякова, напротив, потепление климата вполне устраивает. — Ну, и ехал бы тогда в Африку, — посоветовал Илларион. — Спасибо, — слегка помрачнев, отказался Андрей, — в Африке я уже бывал. Жить там постоянно — слуга покорный! Кроме того, климат сошел с ума не только у нас. Ты слышал, что вчера в Марокко выпал снег? — Конец света не за горами, — со зловещей серьезностью предрек Забродов. — По крайней мере, на месте какого-нибудь марокканца я бы точно решил, что он уже наступил. Представляешь, просыпаются они, а кругом белым-бело! Так и свихнуться недолго с непривычки… Вернувшаяся официантка поставила перед ними чашки с кофе и отошла к стойке — смотреть в компании бармена телевизор. По телевизору передавали какой-то сериал о суровых буднях российской милиции; звук был приглушен, так что за музыкой телевизора, слава богу, не было слышно. — А почему ты так уверен, что яд попадает в бутылки именно на заводе? — негромко спросил Мещеряков, бесцельно помешивая кофе ложечкой. — Опять двадцать пять, — вздохнул Илларион. — Ни в чем я на самом деле не уверен. Просто в обоих известных нам случаях было отравлено именно это вино. Ничем, кроме вина, эти отравления между собой не связаны. И если яд попадает в бутылки не на заводе, приходится допустить, что мы имеем дело с законченным психом, в голове у которого сидит очень затейливый бзик. При этом наш псих обладает способностью беспрепятственно проникать в запертые и находящиеся под охраной складские и торговые помещения, добавлять яд в вино, не повреждая упаковку, и тихо удаляться, не оставляя после себя следов. Никаких следов, Андрей. Даже в виде изображения на мониторе следящей видеоаппаратуры. Я не верю в человека-невидимку. А в невидимку с психическими отклонениями я верить еще и не хочу. А ты? Может статься, я чего-то не учел и все гораздо проще. Но пока этот заводишко в Пескове представляется мне наиболее вероятным полем деятельности нашего маньяка. Это просто рабочая версия, которую необходимо тщательно проверить. Мещеряков промолчал, мелкими глотками прихлебывая кофе. Конечно, Илларион был прав. Он был прав всегда, когда давал себе труд говорить всерьез, а не молоть веселую чепуху, потому что никогда не открывал рта, хорошенько перед этим не подумав. Версия, которую он назвал рабочей, действительно представлялась наиболее правдоподобной, и действовать обычным путем тут было не с руки. Можно, конечно, просто прихлопнуть этот «Бельведер», закрыть завод и наложить официальный запрет на продажу в Российской Федерации данного сорта вина. Но это не решит проблему: маньяк останется на свободе и постарается найти другой способ переправлять в большой мир людей свои маленькие смертоносные посылки. А кто ищет, тот всегда найдет… Да, Илларион прав: действовать нужно быстро и без оглядки на стандартные схемы, поскольку каждый день промедления может стоить кому-то жизни. Негласный запрет, наложенный на продажу продукции «Бельведера», долго не продержится, вино вернется на прилавки и в ресторанные меню. Рано или поздно кто-то опять, ничего не подозревая, зажжет свечи и разольет по красивым бокалам верную, мгновенную смерть. — Ну что ты надулся как мышь на крупу? — нарушил затянувшееся молчание Забродов. — В конце-то концов, кто нам мешает махнуть на это дело рукой? Просто плюнуть и растереть. Замятина не вернешь, поймай хоть целый полк отравителей, а до всех прочих нам и дела нет. Сами не станем покупать это вино и знакомых предупредим: не пей, мол, покойничком станешь… Люди каждый божий день гибнут тысячами — на войне, в больницах, на дорогах, в подворотнях и у себя дома, за ужином с бутылкой портвейна. Так что на демографическую ситуацию в стране наш маньяк никоим образом не повлияет. И пусть его! Чего мы, в самом-то деле, лезем в чужой огород? Бог все видит, а раз так, нам и беспокоиться не о чем. Может, божьим попущением этот стервец как-нибудь сам угомонится. Лизнет, к примеру, ненароком своей отравы да ноги-то и протянет… А? — Да ну тебя, — вяло отмахнулся Мещеряков. — Шуточки у тебя иногда какие-то… черт, людоедские! — А я и есть людоед, — хладнокровно заявил Илларион. — Забыл? Мещеряков невесело фыркнул, припомнив уже успевшую основательно порасти быльем историю, когда Забродову действительно пришлось на некоторое время войти в роль этакого идейного каннибала с религиозно-эстетическим уклоном. Да, историй было много, и каждая из них могла закончиться тем, о чем пару минут назад говорил Илларион: гранитной плитой с изображением вот этой клоунской физиономии и выбитыми под именем и фамилией датами рождения и смерти. Несмотря на это, Илларион Забродов продолжал здравствовать и периодически выводить окружающих из душевного равновесия. Он действительно был очень осторожен — естественно, на свой, фирменный забродовский манер. С точки зрения среднестатистического обывателя, эта его осторожность выглядела сплошным каскадом безумных, неоправданно рискованных выходок, но Мещеряков знал: в основе каждого его шага лежит холодный расчет и профессионализм высшей пробы. Вот только Забродов, как и сам генерал, увы, не молодел, и при том образе жизни, который он продолжал вести, его шансы дожить до глубокой старости и умереть в своей постели были невелики. В этом не было ничего необычного: являясь кадровыми офицерами, они оба жили в долг, отдать который по первому требованию обязались в тот самый день, когда принимали присягу. Обоих могли убить уже тысячу раз, но почему-то именно теперь, когда впереди замаячила старость, мысль о том, что Илларион Забродов может прямо сейчас допить свой кофе, выйти за дверь и больше никогда не вернуться, ранила особенно больно. — Я буду предельно осторожен, — будто прочтя его мысли, сказал Илларион. — И вообще, если все пойдет по плану, мне даже не придется туда ехать. Все превосходнейшим образом решится без меня. В конце концов, по части вынюхивания подозрительных химикатов любой спаниель даст мне сто очков вперед. Да что спаниель — любая дворняга! — Отстань, — отмахнулся Мещеряков. — С чего ты взял, что меня беспокоит твое поведение? Честно говоря, я продумываю план мероприятий. Надо бы, наверное, напрячь наших людей на приграничных территориях. Большие партии вина проходят через таможню не каждый день, и засечь груз, направляющийся в Песков, не составит труда.