Глава 16 — Нет, что, в натуре у нас на производстве отравитель завелся? — недоверчиво спросил Буфет, горой накачанного мяса развалившийся в водительском кресле. Черная «субару», которой не исполнилось еще и года, мягко приседая и покачиваясь на неровностях дороги, мчалась по скоростной федеральной трассе в сторону Рязани. Навстречу стремительно летели редкие снежинки и, скользнув по ветровому стеклу, уносились назад. Снега намело совсем мало, в придорожной траве он едва виднелся редкими белыми пятнышками, да и припорошенные им обочины казались пестрыми от выступающих из-под тонкого непрочного снегового покрывала камешков. Снаружи было минус два, асфальт трассы поблескивал, как шкура морского чудовища, от еще не успевшей превратиться в гололед влаги, и Буфет гнал как на пожар — что, собственно, от него и требовалось. — Не знаю, — ответил на его вопрос по-хозяйски раскинувшийся на заднем сиденье Мухин. — Затем и едем, чтоб узнать. — А как узнавать станем? — заинтересованно обернулся с переднего сиденья Костыль. На лбу у него до сих пор виднелся синяк, оставшийся после соприкосновения с дверным косяком в номере тюменского предпринимателя Худякова. Мухину пришлось напрячь все свои связи, поставить на уши пол-Москвы и изрядно потратиться, чтобы отмазать этих двух болванов от грозившего им приличного срока. Глядеть на них было тошно, но выбора у Мухи не осталось. А если подумать, его, выбора, никогда по-настоящему и не было. Да, ходил в бригадирах; да, на равных перетирал базар с реальными пацанами, которые позже стали признанными лидерами мощнейших группировок. Они-то стали, а вот Витя Муха — нет, не стал. Рылом, надо полагать, не вышел. Да оно, может, и к лучшему. Мало кто из тех крутых парней дожил до сегодняшнего дня, а те немногие, что дожили, в подавляющем большинстве чалятся на нарах. И долго еще будут чалиться, что характерно… А эти двое — старая гвардия, чуть ли не с первого дня рядом. Только им Виктор Мухин может доверять почти как себе самому — ну, с поправкой на невысокий интеллектуальный уровень, естественно. Даже Костыль, хоть и любит при случае прикинуться этаким профессорским сынком, особым умом не блещет, и случай в гостинице — лучшее тому подтверждение. Это ведь его любимое выражение: «Вежливость — лучшее оружие грабителя». Ну, и где оно было, его оружие, когда в нем возникла настоящая нужда? Какого дьявола он, весь из себя вежливый, вздумал тыкать в этого сибирского медведя пистолетом? Впрочем, быки — они и есть быки. Чего от них требовать, чего ждать? До сих пор не разбежались в разные стороны, как их кореша, и на том спасибо. Четыре крепкие руки, пара верных стволов и две головы, которыми можно прошибить любую стену, — что еще, в сущности, нужно Виктору Мухину? Тем более что все неприятности благодаря Ревазу остались позади. Теперь надо только вычислить гниду, которая внедрилась на производство и пакостит исподтишка, норовя подорвать репутацию фирмы, которой, помнится, так дорожил покойный Климов. Эх, Игорек, Игорек! А ведь мог бы жить. Стоило только поменьше болтать языком и побольше слушать, что говорят умные люди. А то надо же, что придумал — кинул Ржавого на бабки и прямо в глаза обозвал проходимцем! Да еще и рыжим! Это Реваза-то, который за один косой взгляд на свою прическу может убить голыми руками! — А чего тут узнавать, — вместо Мухина ответил Буфет. — Сядем в кабинете управляющего, будем дергать гадов по одному и колоть по полной программе. На детекторе лжи. Оторвав правую руку от баранки, он продемонстрировал присутствующим мясистый кулачище размером с голову трехлетнего ребенка, давая понять, что именно подразумевает под детектором лжи. — Отличная идея, — насмешливо прокомментировал это выступление Муха. — Только, братан, если этот сучий потрох, к примеру, заслан конкурентами, он тебе и на дыбе ничего не скажет. Потому что жить даже блохе охота. — Xa, — не поверил Буфет, — на дыбе… На дыбе, по ходу, любой заговорит! — То есть ты предлагаешь поставить в кабинете завпроизводством дыбу и пропустить через нее весь трудовой коллектив? — на всякий случай уточнил Муха. — Гляди пупок не надорви! Даже Иван Грозный под Богом ходил, а ты — не Иван Грозный. Да и времени у нас нет с каждым по отдельности возиться. — Да что время! — встрял Костыль. — Дыба, пытки всякие — это вообще не метод. Под пыткой люди, бывает, на себя наговаривают. Получится у тебя из ста человек допрошенных полсотни отравителей, что делать будешь — всех в расход? Так у нас с собой и патронов-то столько нету. Разве что согнать всех в какой-нибудь сарай, запереть, облить бензином и поджечь. — Что я, фашист? — оскорбился Буфет. — Да заткнитесь вы, фашисты! — потерял терпение Мухин. — Слушать вас с души воротит. Тоже мне, каратели! Давно на нарах не были, соскучились уже? Вот ведь послал господь помощничков! Только и думают, об кого бы кулаки почесать. Не начесались еще? Мало вам в гостинице показалось? На этот раз оскорбиться решил Костыль — надо полагать, для разнообразия, а еще потому, что настала его очередь. — А что гостиница? — спросил он обиженно. — Кто же знал? Мы думали — человек, а это тролль какой-то оказался! — Думали они, — закуривая, невнятно передразнил Мухин. — Интересно, чем. — Да ладно, — сказал Костыль, — чего ты взъелся? — А того я взъелся, что у вас, сколько б вы ни думали, всегда одно и то же придумывается: в рыло навернуть, перо с волыной под нос сунуть… Дыбу, блин, вспомнили, опричники хреновы. Первым дыбу вспомнил он сам, но даже простодушный и прямолинейный Буфет не стал указывать на это обстоятельство, чтобы лишний раз не кликать бурю. — Ну, если ты такой умный, — сказал Костыль, — расскажи нам, дуракам, как мы этого твоего отравителя искать будем. Объявление в газету дадим или еще как-нибудь? — Мы его вычислим, — с многозначительным видом объявил Мухин. — Как? — почти в один голос спросили Костыль и Буфет. При этом они обернулись — оба, в том числе и Буфет, которому делать этого, мягко говоря, не стоило. Чуткая к малейшему повороту руля машина пьяно вильнула, пройдясь колесами по обочине в опасной близости от кювета. — На дорогу смотри! — хором заорали Мухин и Костыль. — А вы уже испугались, — хмыкнул Буфет, успевший выровнять машину раньше, чем в салоне поднялся шум. — Я его когда-нибудь замочу, — сообщил Мухин Костылю. — И меня оправдают, потому что это будет чистой воды самозащита. — Меня нельзя мочить, — важно объявил Буфет, — я за рулем. — Ничего, — успокоил его Мухин, — я подожду. — Он демонстративно посмотрел на часы. — Минут через двадцать, не позже, тебе захочется отлить. Вот там, в кустиках, я тебя и оприходую. — Говорили тебе: не пей за рулем пиво! — заржал Костыль. — Эх, все одно пропадать! — отчаянно воскликнул Буфет, бросая машину на полосу встречного движения, чуть ли не под самые колеса мчащейся в сторону Москвы фуры. Клаксон тягача протяжно заныл, фары дальнего света панически заморгали. Буфет одним точным движением вернул «субару» на свою полосу, и фура с ужасным шумом пронеслась мимо, обдав их грязью из-под колес. — Вот урод, — обреченно произнес Костыль. — Еще одна такая выходка, Буфетище, и я перестану шутить, — предупредил Мухин. — Полные штаны, — с удовлетворением констатировал Буфет. — Уже и запахло. Костыль достал пистолет, приставил его к виску приятеля и громко крикнул: «Бах!», имитируя отдачу. Буфет послушно откинулся влево, ударился головой о боковую стойку и обмяк, довольно убедительно изобразив убитого. Машина при этом ни на йоту не отклонилась от курса, и Мухин решил промолчать, тем более что никакого желания раздувать инцидент не испытывал. — Как вычислять-то будем? — вернулся к прежней теме Костыль, убирая пистолет с глаз долой. — Да очень просто, — сказал Мухин, — по личным делам. Новые работники — раз, и те, кто в химии шарит, — два. — Блин, — восхитился Костыль, первым переваривший полученную информацию. — Да ты у нас в натуре голова! — То-то, что голова. А не ж…, как некоторые, — снисходительно откликнулся Муха, беззастенчиво присваивая себе лавры, предназначавшиеся Ржавому. Сделано это было безо всякой задней мысли. Откровенно говоря, когда Реваз предложил ему проверить персонал на производстве, Мухе первым делом пришло на ум примерно то же, что и Костылю с Буфетом, — поголовный допрос с мордобоем, повальный шмон и угрозы с демонстрацией огнестрельного оружия. К счастью, у него, в отличие от Буфета, хватило ума не озвучивать этот бред, а послушать, что скажет умный человек. За ночь подсказанная Ревазом идея улеглась у Виктора Мухина в голове, и, проснувшись поутру, он уже был на сто процентов уверен, что додумался до нее сам, без посторонней помощи. А если Ржавый что-то такое и говорил, так это потому, что хорошие мысли приходят в умные головы одновременно… Довольный тем, что удалось в очередной раз укрепить свой авторитет, Муха опустил стекло, впустив в салон порыв тугого холодного ветра, и выкинул за окно едва раскуренную сигариллу. Темный продолговатый цилиндрик с белым наконечником-мундштучком и тлеющей красной точкой на другом конце, дымясь, откатился на обочину и мгновенно пропал из вида. Ветер хлестал в лицо, как струя ледяной воды из пожарного брандспойта, и это было приятно после долгой, проведенной почти без сна ночи и хлопотного утра с ощущением ватной слабости во всем организме и тупой головной боли. Смерть Климова, обставленная просто и буднично, как убийство застигнутого посреди комнаты таракана, как ни была удобна для Мухина, наводила на кое-какие размышления весьма неприятного свойства. Реваз застрелил его компаньона обдуманно и хладнокровно — просто устранил возникшую помеху, будто камешек с дороги отбросил или вытряхнул из постели колючую хлебную крошку. И суть этой помехи представлялась простой и ясной, как удар кулаком в нос: Климов посмел встать между Ревазом и деньгами, которые тот намеревался получить, и сразу схлопотал пулю в лоб. Ржавый любил распространяться о крепкой мужской дружбе, узы которой будто бы связывали его и Муху. Муха ему верил, потому что верить Ревазу хотелось. А хотелось потому, что так было удобнее, а главное, безопаснее. Вот только Виктор Мухин не вчера родился, чтобы не понимать: безопасность эта временная и существует только до тех пор, пока интересы так называемых друзей совпадают. А как только они совпадать перестанут, Ржавый опять извлечет из-под одежды этот свой проклятущий «Хеклер и Кох» и недрогнувшей рукой поставит в истории их крепкой мужской дружбы жирную точку. И как, скажите на милость, этого избежать? Ответ простой: опередить Ржавого и поставить эту точку самому. Мухин боялся себе в этом признаться, но то, чем он занимался в данный момент, больше всего походило на обдумывание убийства. И он занимался этим, не подозревая, что проблема уже решилась сама собой, и сожалея лишь о том, что нельзя вернуть деньги, которые бухгалтер «Бельведера» сегодня утром прямо у него на глазах перевел на номерной счет Ржавого. Что ж, с этой потерей приходилось мириться. А дальше — как бог пошлет. В конце концов, теперь, когда нет Климова и доходы фирмы не надо делить пополам, Муха превосходно проживет и без Реваза — ему хватит выручки от продажи настоящего французского вина. Реваз — это прошлое, а с прошлым, каким бы лихим и веселым оно ни было, давно пора расстаться — окончательно и бесповоротно. Выкинуть из памяти кожаную куртку и засунутый за пояс мешковатых, по тогдашней моде, джинсов обшарпанный тульский наган, забыть свою первую машину, которой уже тогда, по большому счету, было самое место на свалке, и то, как ездили на ней на разборки, набившись всемером в рассчитанный на пятерых салон. Забыть Ржавого и все, что с ним связано, приучить, наконец, этих двух недоумков на переднем сиденье обращаться к хозяину на «вы», по имени и отчеству… «Вот возьму и поставлю Буфета начальником производства, — подумал он, неожиданно развеселившись. — А что? Образования там никакого особенного не надо, главное — держать эту шушеру в страхе, чтоб знали: чуть что не так — выговором или увольнением дело не ограничится, взгреют так, что небо с овчинку покажется. В конце концов, бывший завпроизводством, покойный Шмыга, тоже был не семи пядей во лбу, а заводик работал и приносил доход. Наружность у Буфета солидная, буфет — он и есть буфет, с какой стороны ни глянь. Нацепить на него галстук, портфель ему, сукиному коту, купить, поставить на сцену в актовом зале и сказать: вот ваш новый директор, прошу любить и жаловать. А кому не нравится, лучше сразу пишите заявление по собственному желанию, потому что потом придется уходить безо всякого желания и без выходного пособия, если не считать таковым хороший пинок пониже спины… И ведь будут аплодировать как миленькие, и станут, как им велено, любить и жаловать. А главное — по струночке будут ходить, гвоздя ржавого с завода не вынесут, потому что новый директор — не из своих, с которыми вместе в школу бегали и яблочную бормотуху под забором из горлышка пили, а пришлый, московский, хозяйский ставленник — надсмотрщик, одним словом, с пряником в кармане и с таким кнутовищем в руке, что смотреть боязно…» — Буфет, а Буфет, — окликнул он водителя. — Директором завода пойдешь? — Гы, — не оборачиваясь, отозвался Буфет. — Гы-гы. «Да, — подумал Мухин, — это я загнул. Он мне, пожалуй, надиректорствует. Как в книгах по истории пишут: период его правления был недолгим, но ярким и запоминающимся… Золотые слова! Этого в городе Пескове долго не забудут. Еще лет через сто, поди, легенды про него будут складывать: а вот был у нас на заводе директор, и до того дурак, что просто поверить невозможно…» Через некоторое время Буфет снизил скорость, свернул к обочине и остановил машину. — Вы как хотите, пацаны, а мне надо, — объявил он. — Зов природы! Муха и Костыль одновременно посмотрели на часы. Мухин как в воду глядел: Буфету приспичило почти минута в минуту. Перебравшись через кювет и пару раз поскользнувшись, здоровяк в характерной позе пристроился к придорожным кустам. Ветер трепал рыжий лисий мех на воротнике его турецкой кожанки и относил в сторону столбом валящий от кустов пар. — Бедная природа, — глядя на этот пар, заметил Костыль. — Небось думает сейчас: и зачем только я его позвала? Мухин промолчал, искоса разглядывая затылок Костыля. Костыль, конечно, умнее Буфета, но не намного. А немножко ума — это в сто раз хуже, чем если его вообще нет. Начнет хитрить, приворовывать, и что тогда — мочить его? А за что? За то, что сам поставил к кормушке, хотя ясно видел, что ему там не место? Да и вид у него далеко не такой солидный, как у Буфета. Верста коломенская, дрыщ худосочный — какой из него директор? Это же курам на смех, ребята… Спрашивать у Костыля, пойдет ли он директором завода, Мухин не стал — тот, чего доброго, мог согласиться, поскольку, как всякое никчемное создание, полагал себя предназначенным для доли гораздо лучшей, чем та, которую выбрал и создал своими собственными кривыми руками. Размышляя на эту тему, Муха снова ощутил себя до крайности неуютно. Класть в карман весь доход фирмы, не деля его с компаньоном, — это хорошо. Загвоздка лишь в том, чтобы к концу первого месяца своего единовластного правления получить именно доход, а не дырку от бублика с гигантскими убытками в придачу… Вернувшийся Буфет плюхнулся на водительское сиденье, заставив машину качнуться, и с ненужной силой захлопнул дверь. — Приедем на место, — сказал ему Мухин, — будешь час тренироваться двери закрывать. — Не рассыплется твоя колымага, — парировал не признающий субординации Буфет, запустил двигатель и взял резкий старт с места. Минут через двадцать они свернули с федеральной трассы на шоссе местного значения, и через какое-то время перед ними возник поворот на Песков. Сорок минут езды по асфальтированной, но пришедшей в упадок (во многом благодаря регулярно утюжившим ее тяжелым виновозам) дороге, как обычно, привели Муху в состояние унылого бешенства: ему было жаль подвеску новой машины, и он не понимал, куда, черт возьми, смотрят местные власти. Они что, в областной центр по воздуху летают?! То обстоятельство, что годовой бюджет города Пескова значительно уступал бюджету акционерного общества «Бельведер», Муха в расчет не принимал: это его не касалось. Власть нужна для поддержания порядка, вот и поддерживайте его как хотите. А что денег нет, так это ваши проблемы. Просите, требуйте, а еще лучше — научитесь, наконец, их не клянчить из бюджета, а зарабатывать. Пятнадцать лет назад у Вити Мухина тоже ничего не было, кроме вьетнамской кожанки и самодельного кастета. И что ему было делать — сидеть и ждать, когда наступит обещанный коммунизм и деньги сами с неба посыплются? Правда, предполагалось, что денег при коммунизме не будет — отомрут за ненадобностью, но это уже детали. Работать надо, господа, работать! Какой вам к лешему коммунизм? Вокруг посмотрите — это ж каменный век, первобытно-общинный строй! Въехав в город, Муха подобрался на сиденье и завертел головой по сторонам, однако ни одного лица кавказской национальности на улицах так и не увидел. Не обнаружилось таковых и около заводской проходной — там, как обычно, болтался без дела сторож в напяленном поверх армейского камуфляжа китайском пуховике да гавкали на подъехавшую машину три тощие разномастные дворняги. Одно из двух: либо Реваз солгал и никаких джигитов, охраняющих завод от рейдеров, тут и в помине не было, либо, наоборот, подошел к делу ответственно и организовал охрану так, что она не бросалась в глаза. Выбрав второй вариант как более предпочтительный, Муха сделал повелительный жест рукой. Черная полноприводная «субару» въехала в гостеприимно распахнувшиеся ворота, миновала все еще торчавшие во дворе порожние грузинские автоцистерны-виновозы и остановилась перед крыльцом заводоуправления. * * *