На въезде в город красовалась облезлая бетонная стела. Это было громоздкое, унылое, начавшее разрушаться сооружение, силуэт которого по замыслу авторов должен был означать стремление ввысь. В те времена, когда возводился данный архитектурный уродец, под пресловутой высью подразумевалось, очевидно, воплощение в жизнь идей коммунистической партии и построение коммунистического общества. Теперь стела обветшала, как сама идея, которую она некогда символизировала, и оставалось только гадать, куда она зовет гостей и коренных обитателей города — ну, разве что вдогонку за уходящим временем, от которого российская глубинка безнадежно отстала. Проезжая мимо грозящего ночному небу нелепого бетонного пальца, Илларион Забродов подумал, что и сам постепенно превращается в памятник ушедшему веку, — отставший от времени, никому, в сущности, не нужный обломок минувшего века, солдат призрачной армии прекратившего свое существование государства. Старую стелу с названием города дешевле и проще забыть, чем снести, — так же, как и отставного полковника, бывшего инструктора спецназа ГРУ Иллариона Забродова. Сразу за стелой на обочине, накренившись в сторону кювета, стояла припорошенная тающим снегом «Волга». Задний номерной знак был так густо залеплен грязным снегом, что Забродов не сумел разглядеть номер региона, что, впрочем, не имело ни малейшего значения. Кто-то заглох, не дотянув ста метров до городской черты, и сейчас бродит, наверное, с пустой канистрой в руке по спящему незнакомому городку в поисках бензоколонки. На мгновение Илларион даже позавидовал этому придуманному им незнакомцу, перед которым стояла вполне конкретная и не такая уж сложная задача. В четыре часа утра найти в этой дыре работающую заправку — тоже, конечно, не фунт изюма, но заправка, в отличие от таинственного отравителя, стоит там, где ее поставили, и ни от кого не прячется. «Бьюик» прокатился по короткому, почти квадратному мостику через заросший бурьяном ров, по дну которого протекал какой-то ручей. В бурьяне, слегка припорошенный снегом, ржавел пустой кузов павшего в неравном бою с российским бездорожьем «запорожца». Дорога тоже была покрыта тонким слоем пороши, и колеса машины оставляли на ней две четкие темные колеи. Сразу за мостом на обочине торчал залепленный снегом знак с названием населенного пункта — Песков. Забродов удовлетворенно кивнул и принялся одной рукой складывать по сгибам разложенную на соседнем сиденье карту. Карта была куплена в киоске возле метро и безбожно врала — так, что привыкший доверять военным картографам Илларион, следуя ее указаниям, проплутал в темноте по проселочным дорогам лишних полтора часа и теперь вовсе не был уверен, что приехал именно в Песков, а не в какой-нибудь богом забытый Глинск или, скажем, Черноземовск. Под одиноким уличным фонарем на въезде в город, к немалому удивлению Забродова, обнаружилась сине-белая «десятка» ДПС, возле которой топтался, зябко ежась на холодке, сонный инспектор в толстом бушлате со световозвращающими нашивками. Занесенная мокрым снегом дорога своей безжизненностью напоминала обратную сторону Луны, и было решительно непонятно, что делает здесь, на обочине, под тлеющим фонарем, эта сомнамбула с полосатым жезлом. Повинуясь повелительному взмаху упомянутого предмета, Илларион съехал на обочину, остановил машину и опустил стекло слева от себя. Подойдя, «сомнамбула» вяло козырнула и, неразборчиво представившись, потребовала предъявить документы. На вид инспектору было под сорок, он был небрит, и от него попахивало водкой. Видимо, состояние это было для него привычным, вследствие чего он до сих пор ходил в старших лейтенантах. Оценив все это, Илларион постарался изобразить на лице максимальную приветливость: перед ним был ярко выраженный неудачник, а неудачники вечно обижены на весь белый свет и редко упускают случай выместить на ком-нибудь свое дурное настроение. Впрочем, гибэдэдэшник не переставал удивлять Иллариона: мало того что в этот глухой предутренний час он нес бессонную вахту на пустой дороге, так, проверив у залетевшей в его силки случайной пташки документы, еще и воздержался от придирок, упустив верный шанс срубить энную сумму для пополнения семейного бюджета. Вернув Забродову документы, он одобрительно похлопал «бьюик» ладонью в толстой трехпалой рукавице. — Хорошая машина, — сказал он. — Старая, — пожаловался Илларион, убирая во внутренний карман документы и так и не понадобившийся бумажник. — Старая, — согласился старлей. — А где ж на новую денег взять? — Это точно, — вздохнул Забродов. — А где у вас тут гостиница, не подскажете? — На регулируемом перекрестке налево, — буркнул мент и, потеряв к Иллариону всякий интерес, побрел к своей машине. Включая передачу, Илларион покосился на него в боковое зеркало и увидел, что старлей, глядя в его сторону, разговаривает с кем-то по мобильному телефону. В той стороне, откуда он приехал, блеснули фары какой-то машины. Илларион вывел «бьюик» на дорогу и начал постепенно набирать скорость. Ему стало интересно, кому это еще не спится в этот ранний час, и, отъехав немного, он снова посмотрел в зеркало. Интуиция не подвела, момент был выбран безошибочно. Ехавшая следом машина как раз притормозила рядом с милицейской «десяткой». Это была «Волга» — похоже, та самая, мимо которой Илларион проехал пять минут назад. Ее водитель, высунув голову в открытое окно, о чем-то беседовал с инспектором. На проверку документов это не было похоже, тем более что смотрели оба не друг на друга, а вслед удаляющемуся черному «бьюику». — Чудны дела твои, Господи, — сказал он вслух. — Или это все-таки паранойя? Ответа он, разумеется, не дождался, если не считать таковым снова появившийся в зеркальце заднего вида свет автомобильных фар. Два горящих глаза маячили позади неотступно, слепя глаза, и Забродов поворотом рычажка слегка наклонил зеркало, изменив угол отражения. Слепящие огни превратились в два бледных пятна, обретя четкие очертания, характерные для передних фар автомобилей семейства ГАЗ. Разобравшись со светом, Илларион расстегнул на груди куртку и переложил револьвер из заднего кармана на соседнее сиденье. Паранойя паранойей, а ситуация все больше напоминала засаду. Но откуда здесь взяться засаде? Продырявленный Мещеряковым Гургенидзе в данный момент боролся за жизнь в реанимации; возможно, он уже проиграл борьбу и отдыхал в больничном морге с биркой на большом пальце ноги. Но даже если и нет, состояние здоровья еще долго не позволит ему организовывать засады, стрелять или хотя бы самостоятельно принимать пищу. Так откуда засада? Неужто, наведавшись в офис «Бельведера», Илларион так напугал его владельцев, что они организовали повальную проверку всех въезжающих в город машин? Но для этого нужно вообще не иметь в голове серого вещества! Да и накладно это, елки-палки, не говоря уже о весьма сомнительной эффективности такого способа защиты… «Грабители, — подумал Забродов и улыбнулся, опять припомнив недавний разговор с Андреем. — Это что же получается? Выходит, там, наверху, меня и впрямь решили проучить, чтобы впредь думал, что говорю? Ай-яй-яй, как нехорошо! Я ведь, помимо всего прочего, пару раз ляпнул, что в этом Пескове меня могут пришить… Воистину, язык мой — враг мой!» — Не смешно, — сказал он вслух и, вытряхнув из пачки сигарету, чиркнул зажигалкой. Пляшущий огонек отразился в ветровом стекле, за которым в свете фар неторопливо ползла навстречу изрытая выбоинами, обрамленная утопающими в бурьяне гнилыми заборами кривая окраина Пескова. «Бьюик» с плеском разбрызгивал колесами скопившуюся в рытвинах грязную снеговую жижу, в зеркале заднего вида по-прежнему неотступно маячили фары едущей по пятам «Волги». «Грабители — это запросто, — думал Илларион, на черепашьей скорости, чтобы попусту не бить подвеску, преодолевая танкодром, который здесь именовался проезжей частью дороги. — Тут, в глубинке, их наверняка еще хватает. На этом их винзаводе работает человек сто, от силы двести. А остальным что делать? Им ведь тоже пить-есть охота! А у нас на Руси издревле так заведено: если жрать нечего, бери кистень и ступай на большую дорогу… А я — законная добыча, лакомый кусочек. Машина у меня импортная и повышенной проходимости — как раз то, что в здешних краях требуется. Номера московские — залетный, стало быть, фраер и наверняка с тугой мошной. Только что же это они разбойничают не в чистом поле, не в лесу, а прямо в городе? Совсем обленились? Ладно, поживем — увидим…» Дорога стала чуточку ровнее, гнилые заборы уступили место вытоптанным газонам, а вросшие в землю деревянные домишки сменились трехэтажными кирпичными строениями, возведенными, скорее всего, пленными немцами в конце сороковых годов. Впереди показался перекресток, на котором ненужно перемигивались желтыми глазами измученные бессонницей светофоры. Следуя указаниям небритого инспектора, Илларион на перекрестке повернул налево и посмотрел в зеркало. «Волга», как и ожидалось, повернула следом. Забродов снова перевел взгляд на дорогу — как раз вовремя, чтобы увидеть, как впереди из какого-то бокового проезда выезжает «шестерка» — когда-то белая, а теперь рябая от шпатлевки и серо-коричневая от густо облепившей ее грязи. Из двора напротив выкатился темно-синий «москвич». Проделано это было синхронно, прямо как в кино; выехав на дорогу, машины остановились нос к носу, почти соприкасаясь бамперами и полностью перегородив проезжую часть. Илларион усмехнулся: те, кто задумал остановить его «бьюик» таким способом, плохо представляли, с кем, а главное, с чем имеют дело. Впрочем, время развязывать третью мировую еще не наступило, и снедаемый не столько тревогой, сколько любопытством Забродов плавно затормозил в полуметре от импровизированной баррикады. Ехавшая следом «Волга» остановилась так, что теперь он не мог сдать назад, не въехав задним бампером ей в радиатор. «Вам же хуже, ребятки», — подумал Илларион, заметив этот маневр. Он приподнял револьвер в кармане куртки и опустил стекло, чтобы побеседовать с представителями местного населения, уже начавшими потихонечку скапливаться вокруг машины. Судя по этим представителям, провинциальный русский город Песков был населен исключительно лицами кавказской национальности — точнее говоря, грузинами. Вооружены эти воинственные дети гор были в основном палками различного размера, веса и происхождения — от обычных корявых деревяшек, подобранных с земли, до арматурных прутьев и бейсбольных бит. Один кавказец похлопывал себя по ладони резиновой милицейской дубинкой. Илларион насчитал десять человек; стволов видно не было, но это вовсе не означало, что их нет. Все это так живо напомнило ему начало девяностых, что он с трудом поборол искушение достать мобильник и проверить, какой нынче год. «Что ж, как вы со мной, так и я с вами», — подумал он и, разжав пальцы, дал револьверу мирно соскользнуть обратно в карман. — Здравствуйте, уважаемые, — лучезарно улыбаясь, обратился он к аборигенам. — Не подскажете, к гостинице я правильно еду? — Неправильно, — с ярко выраженным кавказским акцентом сообщил ему коренастый, остро нуждающийся в бритье брюнет с орлиным носом, торчавшим из-под низко надвинутого козырька зимней шапки с опущенными ушами. — Совсем неправильно едешь, дорогой! Тебе здесь ездить не надо. Надо поворачивать и тихо-тихо домой ехать — к жене, к детям… Илларион хмыкнул: это уже было кое-что. Грабить его, кажется, не собирались, зато ясно дали понять, что в городе ему не рады. — А я сирота, — продолжая улыбаться, сказал он. — Ни жены, ни детей, ни родни… Как в том анекдоте: один, совсем один! — Плохо, — огорченно цокнул языком кавказец. — Такой взрослый, солидный мужчина — и один! Так нельзя, дорогой. Надо невесту искать, жениться. А здесь ездить не надо. Здесь хороших невест нет. Никаких нет, слушай, всех разобрали! Это сообщение было встречено негромким, но дружным смехом присутствующих. Илларион заставил себя засмеяться вместе со всеми, между делом осматривая театр предстоящих военных действий и прикидывая что да как. — Невест нет, — сказал он, — это понятно. — А что есть? Ну, сам посуди, уважаемый: зря я, что ли, триста верст отмахал? — Понимаешь, — рассудительно протянул кавказец, — кое-что есть, конечно. Так не бывает, чтобы совсем ничего не было. Только хорошего для тебя тут нет совсем, а что есть, тебе сильно не понравится, клянусь. Ребята есть — молодые, горячие, крепкие. Палки есть, железки. Ножики тоже есть — большие, острые. Хочешь посмотреть? Выходи из машины, смотри, пожалуйста! Только потом не пожалей. — Я постараюсь, — пообещал Забродов и, молниеносным движением ухватив небритого проповедника семейных ценностей за куртку на груди, резко рванул на себя. Кавказец с глухим стуком ударился головой о стойку кузова, а стремительно распахнувшаяся дверь, с силой ударив по лицу, отбросила его от машины. Спящую улицу огласил гортанный боевой клич, вырвавшийся из множества глоток, разнокалиберные дубинки взметнулись в воздух. Это здорово напоминало атаку племени дикарей, и Забродов с трудом поборол искушение пальнуть в воздух. Он не сомневался, что, как и в случае с дикарями, впервые увидевшими белого человека, этого будет достаточно, чтобы обратить все племя в паническое бегство, но поднимать шум раньше времени не хотелось. Перестав наконец улыбаться, он бросил на землю окурок и мягко выпрыгнул из машины. Следующие тридцать или сорок секунд были насыщены таким количеством событий, какого другому хватило бы на целую жизнь. Этот другой, верно, считал бы себя крутым парнем и надоедал внукам рассказами о своих геройских подвигах. Увы, Илларион Забродов находил подобное времяпрепровождение рутинным, а его оппонентам, даже если бы они и захотели сложить о событиях той ночи красивую легенду, пришлось бы сильно напрячь фантазию. Все, что видел каждый из них по отдельности, сводилось к беспорядочному мельтешению множества конечностей, которое заканчивалось внезапной вспышкой ослепительно яркого света, после чего наступала полная тьма. Позже никто из них не мог объяснить, каким образом в их машинах оказалась перебитой половина стекол. Исцарапанные макушки некоторых участников событий подсказывали правильный ответ, но подсказку предпочли проигнорировать, ибо она больно ранила самолюбие гордых сынов Кавказа. К слову, больше всего в этом сражении пострадало именно самолюбие джигитов: все они, немного отлежавшись, покинули поле боя на своих двоих, и никто из них не получил травмы более серьезной, чем ушиб или легкий порез битым стеклом. Учитывая грандиозные, по их представлениям, масштабы побоища, это казалось куда более необъяснимым, чем выбитые стекла и помятые борта автомобилей. Эта история по вполне понятным причинам не получила огласки в сообществе окопавшихся на столичных рынках торговцев мандаринами и хурмой: хвастаться тут было нечем, а жаловаться некому, да и не на кого, кроме себя самих. Предводителя битого воинства, того самого усатого грузина в ушанке, что вел с водителем черного «бьюика» предварительные переговоры, звали Гамлетом — Гамлетом Артуровичем, если быть точным. Он был одним из тех дальнобойщиков, что привели в Песков цистерны с двадцатью тоннами вина и застряли здесь, ожидая особого распоряжения Реваза, который не без оснований подозревал, что водителей виновозов попробуют захватить и выбить из них информацию. Непредвиденная задержка сильно раздражала Гамлета Артуровича, которого дома ждала молодая красавица жена. Выданные Ревазом на мелкие расходы деньги таяли на глазах, заработки отсутствовали, заключенные перед отъездом договоренности с другими грузоотправителями срывались, а утопающий в грязи и слякоти провинциальный русский городишко традиционно не мог предложить Гамлету и его коллегам иных развлечений, помимо пьянства. В силу перечисленных причин Гамлет Артурович был рад случаю сорвать накопившуюся злость — если не на Ревазе, разобраться с которым у него были коротки руки, так на ком-нибудь еще. К этому делу он приступил с большим энтузиазмом, не ожидая никаких сюрпризов и опасаясь только одного: как бы земляки, увлекшись, не забили русского насмерть. Реваз совершенно недвусмысленно предупредил, что этот человек нужен ему живым для разговора по душам. Ни о чем больше Реваз Гамлета и его товарищей не предупреждал, и немудрено: отдавая землякам сделанную следящей камерой в офисе «Бельведера» фотографию сибирского предпринимателя Худякова, Ржавый еще не знал, кто это такой, а потому не сомневался в способностях своих подручных. Поэтому Гамлет Артурович очень удивился, очнувшись и обнаружив себя на переднем сиденье едущего куда-то сквозь ненастную ночь автомобиля. Сидеть было как-то неудобно; причина этого неудобства дошла до его сознания только тогда, когда он попытался пошевелить руками и обнаружил, что они крепко связаны за спиной. Это было странно и очень неприятно, тем более что Гамлет Артурович никак не мог припомнить, что это за машина и как его сюда занесло. — Что случилось, э? — жалобно обратился он к водителю, голова и плечи которого темным силуэтом проступали на фоне окна. — Где я? Водитель повернул к нему обрамленное подстриженной седеющей бородкой лицо, на которое падали отсветы фар и приборной панели, и знакомо улыбнулся. — Между жизнью и смертью, — с готовностью ответил он на поставленный вопрос. — Ва-а-ай, — тихонько произнес Гамлет Артурович, память которого чудесным образом прояснилась от одного взгляда на это лицо. — Ты что делаешь, э? Тебе это даром не пройдет, клянусь! — А что будет? — с живым интересом полюбопытствовал водитель. — Шашлык из тебя будет! — вспомнив, кто за ним стоит, и снова преисполнившись гордой воинственности, пообещал грузин. — Зарежут, как барана, и кишки на дерево повесят! — Кто зарежет? — спросил Илларион. — Какая тебе разница, э? Ты его все равно не знаешь, а когда узнаешь, поздно будет! Илларион покосился на своего пленника, прикидывая, не дать ли ему разочек по шее для придания диалогу более конструктивного характера, но тут в голову ему пришла мысль, поначалу показавшаяся абсурдной. Поразмыслив чуточку, он решил: а почему бы и нет? Слишком много в этом деле кавказцев, уж очень хорошо все совпадает по времени, да и расстрел группы Лисицына на шоссе явно совершили не торговцы мандаринами… — А все-таки? — сказал он дружелюбно. — Ну, кто? Хочешь, попробую угадать? Может, это наш уважаемый Реваз Вахтангович? — Откуда знаешь, э?! — изумился простодушный дальнобойщик. — Значит, это он вас послал, — проигнорировал этот риторический вопрос Забродов. — И, видно, не вчера. А зачем? — Завод охранять, — буркнул пленник, гадая, откуда этот русский мог узнать про Реваза. — От кого? — От тебя, слушай! Зачем спрашиваешь, если сам все знаешь? — Видно, не все, — хмыкнул слегка удивленный Илларион. — Зачем охранять от меня завод? Мне там ничего не нужно. Я вина не пью, мне коньяк больше нравится. Или, на худой конец, водка. — Бабушке своей расскажи, — посоветовал Гамлет. — Ты завод себе забрать хочешь, бизнес присвоить хочешь, товар украсть хочешь… — Ага! — Забродов беззвучно рассмеялся, поняв наконец, что после визита в «Бельведер» его действительно заподозрили в подготовке рейдерского захвата. Важнее было другое открытие: оказывается, грузинское вино «Бельведеру» поставлял Гургенидзе. Впрочем, и оно по зрелом размышлении вовсе не выглядело неожиданным. — Вот оно что! Все-таки мир чертовски тесен… Ну, генацвале, скажу тебе прямо: ты и твои друзья здесь только зря время теряете. Разъезжались бы вы, ей-богу, по домам, от греха подальше! — Ты меня не пугай, — процедил Гамлет, — я тебя не боюсь. — А меня не надо бояться, — сказал Забродов. — Пугать мне тебя незачем, и мне от тебя ничего не надо. Только имей в виду: скоро в этом городе будет полно людей в погонах. Не здешних и даже не из области, а прямо из Москвы. Так что неприятности со службой миграционного контроля вы поимеете. Ну а дальше кому как повезет — кому высылка, а кому и срок. А на Реваза не рассчитывай. Твой Реваз в реанимации, с капельницей в вене и с двумя автоматчиками под дверью. Придет в себя — начнет говорить, заговорит — менты и фээсбэшники сюда так и хлынут… Вот чего бояться-то надо, уважаемый! — Зачем неправду говоришь, э? — неуверенно усомнился в словах Иллариона Гамлет Артурович. — А ты проверь, — посоветовал Забродов. — Позвони Ревазу на мобильный. Не думаю, что он тебе ответит. — Ну и что? Реваз — занятой человек, мог телефон выключить, чтобы не мешали… — Занятой, — кивнул Илларион. — И занят, как правило, очень интересными делами. Например, людей на шоссе расстреливает… — Он вдруг сунул под нос пленнику книжечку в переплете из искусственной кожи, откуда торчали какие-то засаленные бумажки с неровными разлохмаченными краями. — Документы твои? Не дергайся, все равно не отберешь. Судя по этим документам, ты приехал сюда совсем недавно и не на поезде, а за рулем автоцистерны. И как раз в день твоего прибытия на шоссе, по которому ты ехал, километрах в ста отсюда, кое-что произошло. Ты, конечно, ничего про это не знаешь, значит, и бояться тебе нечего. Так и скажешь на допросе: ничего, мол, не знаю. Тебе поверят и сразу отпустят. И денег на дорогу дадут. — Шакал, — упавшим голосом сказал Гамлет Артурович. — Не груби, — предупредил Забродов, — а то я ведь могу и обидеться. Вот возьму и отвезу тебя куда следует, прямо сейчас. А знаешь, ишак усатый, кого вы там, на шоссе, убили? Не знаешь? А надо было знать! Потому что это были офицеры Главного разведывательного управления. Чувствуешь, чем дело пахнет? — Это не я! — горячо воскликнул вдруг Гамлет Артурович. — Это все Реваз, клянусь! Я машину вел, на хлеб зарабатывал, ничего не видел, слушай! — Следователю, следователю расскажешь, — сказал Илларион. — Что хочешь, скажи? У меня много денег с собой нет, домой приеду — вышлю, клянусь! Все отдам, ничего себе не оставлю! Забродов опять повернул направо, и в свете фар перед ними предстало поле недавнего сражения: помятые, грубо растолканные в стороны машины, обильно окропленный кровью, истоптанный, тающий снег, валяющиеся повсюду палки и слабо копошащиеся в слякоти, с трудом поднимающиеся на ноги люди. Кто-то, заметив возвращающийся «бьюик», шарахнулся за угол дома; у других не нашлось сил даже на это.