– В плане? – Люди, готовые принести себя в жертву. – В жертву? – Глупо переспросил мой собеседник, и у меня вдруг сложилось впечатление, что он не совсем понимает, кто я такой на самом деле. – Именно. Причем, они должны вызваться на это сами. Никаких понуканий, никакого шантажа, никаких принуждений. Только по своему собственному желанию. – И где нам взять столько самоубийц?! – Возмутился российский лидер. – И не просто самоубийц, – подлил я масла в огонь, – а только лишь подходящих. – Вы ставите очень сложные задачи, Сергей… – Я и не говорил, что будет легко, сейчас и мне, и вам нужно мобилизоваться и приложить множество усилий. Нам предстоит война. Кровавая, грязная, тяжелая. Лучше подумайте о том, кого станете отправлять на передовую, если у меня ничего не выйдет. – Надеюсь, вы знаете что делаете, и до этого не дойдет, – нахмурился президент. – Я тоже на это надеюсь… *** Пока российское правительство готовило для меня плацдарм для выращивания Измененных, я решил не терять времени даром и отправиться на свидание с Амелиным. Кто бы мог подумать, что моим главным оппонентом в минувшей войне будет тот самый военный, который хотел перетянуть меня в качестве инструктора в свое ведомство и, по сути, стал тем, кто помог мне бежать из «Матросской Тишины». Ирония жизни, порой, кидала нам такие жестокие насмешки, что невольно становилось затруднительно поверить в то, что судьба на самом деле слепа. Но да, сейчас я шел к нему именно на свидание, потому что, как мне объяснили, бывшего генерал-полковника за его поступок обвинили во всех смертных грехах, причислили к врагам народа и заперли на долгие-долгие годы в тюряге на особом режиме. Не самая лучшая участь для спасителя страны, коим его должны были считать все, ведь так совпало, что именно после его ядерной атаки мое мертвое воинство пало. Но у президента на эту ситуацию был иной взгляд, и Амелину досталась за его «подвиг» максимально суровая награда. Впрочем, насколько я слышал, он по этому поводу не переживал, поскольку сам считал, что выполнял свой долг. Оставалось надеяться, что лицезрение живого меня не сильно ударит по нему, и что заполучив нового врага в лице Древнего, он найдет в себе силы и упрямство двигаться дальше. Не то чтоб я так остро нуждался именно в этом человеке, просто мне требовался какой-нибудь опытный стратег, который сумеет помочь спрогнозировать, какие дальнейшие шаги станет предпринимать Темный Жрец. И Амелин на эту роль подходил лучше кого бы то ни было. Если учесть, что он не побоялся уронить на головы своему же начальству ядерный снаряд, да еще и сделать это так, чтоб никто не сумел его остановить, значит, изобретательности ему не занимать. А уж как удачно совпало, что он теперь находился в полной опале, это не передать! После такой пощечины от собственной державы, его будет сложнее настроить против меня, если у кого-либо из первых лиц возникнет такая надобность. Так что сейчас я шел по неприветливым коридорам казенного дома, которые очень живо напоминали мне о моем пребывании в «Матросской тишине», и вдыхал тягучий смрад эмоций томящихся в заключении людей. Здесь, как мне показалось, в воздухе витали куда более тяжелые миазмы, нежели в том СИЗО, где мне довелось побывать в качестве заключенного. И если там условия были не сахар, то в этом месте, по-видимому, и вовсе их можно назвать откровенно скотскими. Кстати, первым свидетельством того, что именно таковыми они и являлись, стал тот факт, что в этом пенитенциарном учреждении отсутствовала комната свиданий в принципе. Поэтому сейчас меня сопровождали прямиком в камеру к бывшему генералу. Идущие рядом правоохранители боязливо сторонились меня, не подходя ближе полутора метров, и украдкой, думая, что я не замечаю, рассматривали мое иссеченное когтями Морфов лицо. Ну, в этом их я мог понять. Хоть Дар и затянул все раны, шрамы никуда не девались, и сейчас моя рожа выглядела так, будто ее совсем недавно пытались перемолоть в мясорубке. Да и едва не оторванное ухо как-то криво приросло, довершая картину всеобщего уродства. Интересно, а что Вика скажет, когда увидит меня таким… Подойдя к одной из многих металлических дверей, один из тюремщиков распахнул «кормушку» и заглянул внутрь. – Встать! – Скомандовал он. – Отойти в угол, руки за голову! А я вдруг увидел, как из передаточного окошка прямо в лицо полицейскому медленно выплывают клубы Тьмы, но тот, не умея их видеть, не проявляет никакого беспокойства. Я тут же подскочил к двери камеры, и оттер плечом ничего не понимающего тюремщика. Как я и ожидал, камера оказалась затоплена черным туманом, который мог означать только одно… – Бегом за фельдшером! – Рявкнул я одному из правоохранителей, а потом повернулся к другому. – А ты быстро камеру отпирай! Раздавшийся топот тяжелых берец известил меня, что мое поручение кинулись выполнять незамедлительно. Даже спрашивать не стали, кто я тут такой, чтобы раздавать указания столь приказным тоном. Пронзительно скрежетнули металлические петли, и я залетел внутрь, втягивая разлитый в воздухе мрак. Собственно, врачи здесь уже не помогут. Если произошел исход Силы, значит, мозг умер, и никакие реанимационные мероприятия человека с того света уже не вернут. Впитав всю разлитую в камере Тьму, я наконец смог увидеть и понять картину произошедшего здесь. В крохотной конуре, едва ли больше, чем два на два метра, на полу возле простой металлической кровати, свесив на грудь голову, сидел немолодой мужчина. Он расположился прямо на полу, сидя у изголовья прибитой к полу шконки, и если бы не его сведенные судорогой пальцы рук, можно было бы подумать, что он просто в таком положении задремал. Подойдя ближе, я коснулся его щетинистого подбородка и откинул ему голову, открывая вид на длинную полоску хлопчатой ткани, выгрызенной, судя по всему, зубами из тюремной простыни. Она опоясывала его горло, глубоко впиваясь в кожу, и тянулась к спинке кровати, будучи обвязанной вокруг металлической душки на самый простой узел. Язык бывшего генерала разбух и вывалился изо рта, а губы приобрели синюшный оттенок. Это значило, что смерть наступила совсем недавно, буквально за считанные минуты до нашего прихода. – Чего это он? Того что ли? – Очень красноречиво спросил полицейский, тараща глаза, будто никогда не видел трупов. – Того-того… и ваш фельдшер здесь не поможет. – А если… Что «если», я узнать не успел, потому что направил в тело покойного генерала Силу, и посиневший труп начал дергаться, переживая процесс возвращения его протестующей души обратно в мир людей. Выглядывающий у меня из-за плеча правоохранитель тонко взвизгнул, как собака, которой наступили на лапу, и пулей вылетел из камеры. Громыхнула железная дверь, лязгнул запор, и я понял, что он со страху запер меня наедине с Амелиным. Ладно, хрен с ним. Скоро одумается и откроет, невелика беда. А я пока познакомлюсь со своим новым коллегой, который немного поторопился с тем, чтобы сводить счеты с жизнью. Быстро пробежав по его памяти, я убедился, что причиной самоубийства бывшего генерала был я. Точнее, известие о моем возвращении. Он-то полагал себя героем, который наплевав на все, включая прямые указания президента, сделал все по-своему и все-таки одолел мертвую заразу, бесчинствующую в столице. Километры разрушений, десятки тысяч жертв, разорванная в клочья репутация страны – вот та цена, с которой Амелин мирился, утешая себя мыслью, что одолеть меня иначе было невозможно. Она была тем самым стержнем, который не позволял ему сломаться под гнетом иступляющей вины. Но и он рассыпался в труху, когда к генералу пробрался какой-то доброхот из числа его бывших подчиненных, чтобы поделиться откровением о том, что я вернулся. М-да, услужил, ничего не скажешь. Настолько дурных вестей, что Аид, то есть я, жив, и вышел на связь с руководством страны, старый офицер пережить уже не смог. Теперь уже он сам стал считать себя не героем, а военным преступником. Он вообще корил себя за многое – каждую промашку, допущенную в войне со мной, генерал воспринимал очень близко к сердцу. Каждую потерянную боевую единицу, каждого солдата он записывал на собственные недочеты планирования. Даже удивительно было, что на такой высокой должности Амелин не растерял столь простых человеческих качеств, как сочувствие и способность испытывать муки совести. Жутким все-таки даром наградила меня неведомая Морта, ведь он оказался способен убивать даже без моего участия, сквозь время и годы. И это было трудно выкинуть из головы. Рассматривая личность бывшего генерала со всех сторон и поворачивая ее к себе то одной, то другой гранью, я внезапно кое-что осознал. Вот она… вот та душа, которая подходит именно мне. Почуяв подобное раз, уже ни с чем не спутаешь, и теперь я понимал Древнего, который столь тщательно подбирал себе Приспешников. Владей я такой информацией раньше, в самом начале своего порочного пути, быть может и не довелось бы мне тонуть в отвратительном дерьме моих поступков, которые я совершил… За запертой дверью камеры наметилось какое-то шевеление, и едва доносящиеся из коридора эмоции неизвестного правоохранителя меня вовсе не обрадовали. Похоже, своей выходкой я изрядно напугал местных тюремщиков, и теперь меня собирались держать тут взаперти, что называется, до выяснения. Чтобы не становиться в очередной раз узником, я выстрелил в направлении двери множеством щупалец Тьмы, и они просочились в многочисленные щели, заполоняя собой коридор. Ментальный окрас человека по ту сторону преграды моментально сменился на панически отчаянный. – Чувствуешь этот страх, что сжимает твое сердце? – Сказал я негромко, но очень проникновенно. – Ты думаешь, меня удержит эта камера, смертный? Разве ты забыл, с кем имеешь дело? Своей Силой я ощущал все очертания невидимого мне полицейского. Я даже чувствовал, как поднимается и опускается ткань его кителя в такт тяжелому дыханию. Я мог убить его в любую секунду, и он это прекрасно понимал. – Открывай дверь, если не хочешь узнать, что такое забвение, смертный, – додавливал я его. – Открывай, иначе пожалеешь. – Я… начальство приказало… не открывать… – промямлил тот из-за двери. – Ты не слышал, что я тебе сказал? – Добавил я в голос угрожающей хрипотцы. – Открывай, иначе у тебя не будет начальства, а только лишь один хозяин! Я немного сдавил тюремщика Силой, и это стало весомым аргументом в нашем небольшом противостоянии. Противно скрипнул металл, и дверь отошла в сторону, явив моему взору мужчину еще более бледного, чем даже та простыня, которой удавился Амелин,. – Ну вот и молодец, – похвалил я его, выходя вместе с мертвецом. – А теперь передай по цепочке вверх, что мне нужно передать президенту кое-какое уточнение. Глава 10 Получив последние известия, Михаил Эдуардович был крайне обеспокоен. Даже не так. Он пребывал почти в бешенстве. И не только потому, что проклятый Аид превратил в нежить бывшего генерала-полковника, не потому что ему теперь может стать известно все то, о чем знал Амелин, включая государственные секреты, а потому что ему это сошло с рук. Причем, эту мерзость простил ему сам глава государства! Лично! Неслыханно… – И все-таки, господин президент, мне кажется, что вы не совсем понимаете, чем это может обернуться… – Все я понимаю, Михаил Эдуардович, не сгущайте краски, – несколько заторможено отозвался российский лидер. – Но я считаю, что игра стоит свеч. В наших взаимоотношениях с Аидом наметился прорыв, и появился реальный шанс склонить его на нашу сторону. – Вздор! – Старый особист крикнул почти в полный голос, чего не позволял себе делать очень и очень давно. – Вы только обратите внимание, как он смотрит на людей! Мы для него просто расходный материал, ресурс! Он подчеркнуто пренебрежительно именует нас не иначе, как смертными! О каком шансе вообще идет речь?! – Успокойтесь, пожалуйста! – В речи президента зазвучали стальные нотки, и старик действительно попытался обуздать свой гнев. Все-таки, невзирая на все его заслуги, говорил он сейчас с первым лицом страны, и вбитая за годы службы дисциплина требовала от него соблюдать хотя бы видимость субординации. – В римском кошмаре Секирин себя показал с очень даже человечной стороны. Он приложил все усилия, чтобы вызволить наших солдат. Уже только это характеризует его весьма положительно и подводит к мысли, что он не такой монстр, каким хочет казаться. – Просто одно единственное исключение из миллиона его ужасных поступков… – упрямо возразил особист. – И все же, – не уступил глава. – Он это сделал, рискуя своей шкурой. – Легко рисковать шкурой, когда на ней заживает любая дырка. – Парировал старик словами командира разведгруппы, которую направляли в Италию. – Вы заметили, что Аид бежал из Рима, лишившись пальца, а теперь он снова красуется на его руке? – Заметил, – кивнул собеседник, – но так ли сильно это меняет ситуацию? Попади он в руки Темного Жреца, уверен, одним пальцем дело бы не обошлось. Секирин не мог этого не понимать. А если учесть, что Древний не выказывал никакой враждебности к нему при первом разговоре, и что Сергей сам начал конфронтацию, то становится очевидным, что наши и его цели совпадают. По крайней мере, в отношении неуправляемого повелителя мертвецов. – Или, – в очередной раз возразил пожилой особист, – Аид просто пытается с нашей помощью убрать конкурента, чтобы бесчинствовать на планете в одиночку. – Это не вяжется с тем, что он пытался скрываться в Сомали несколько месяцев, не помышляя ни о каких, как вы выразились, бесчинствах. Я вижу, что Секирин сам неимоверно устал от того, что вокруг него происходит, и просто хочет спокойной жизни. Почему бы не дать ему это, в обмен на сотрудничество? Старик было раскрыл рот, чтобы ответить, но властный взмах президента остановил его уже на вдохе. – Довольно, Михаил Эдуардович, прекратим эти споры. Аиду нужен Амелин, так пусть забирает. Это будет нашим небольшим подарком и доказательством того, что мы принимаем его чудовищные способности. Лучше поведайте мне, как движется подготовка объекта «Бездна?» – Движется, – недовольно отозвался старик. – Уже свезли туда полторы сотни отъявленных уголовников-рецидивистов, потерю которых страна воспримет с искренней радостью, и еще столько же на подходе. Подготовили «пыточную» по техническому заданию Аида на пятьдесят мест, но подвисшим в воздухе вопросом остается только поиск добровольцев. – Хорошо… это хорошо… – задумчиво побарабанил пальцами по подлокотнику президент. – Кстати, по поводу добровольцев. Я разговаривал по телефону с Аидом сразу после происшествия в тюрьме. Он сказал, что ему нужны люди, психоэмоциональный портрет которых совпадет с покойным Амелиным. Это можно устроить? – Найти таких людей не проблема, – покачал головой Михаил Эдуардович, – подробнейшая психологическая характеристика генерала у нас есть, и провести массовое тестирование несложно. Но вот только это сильно сужает круг потенциальных кандидатур, которые решатся на подобное безумство. – Что ж, будем думать дальше. Но пока давайте сменим тему. Что там с Американцами? Может, нам следует заткнуть им рот, опубликовав какое-нибудь видео из Рима? Разумеется так, чтобы на кадрах не было видно Секирина… ***