– Подожди, подожди. Ты… говоришь, что Дигби жив? Он здесь? – Повторюсь: он должен был стать подарком к твоему возвращению. Я знал, что ты привязалась к этому старику. Хотя его, безусловно, требовалось наказать. Дигби. Живой. Он действительно жив? Я не могу… – Подожди, – торопливо говорю я, тряся головой. – Что, черт возьми, ты имеешь в виду под наказанием? Услышав мое чертыханье, Мидас бросает на меня сердитый взгляд. – Он позволил Красным бандитам взять тебя в плен, а после того – и войску Четвертого королевства. Я не могу спустить ему подобный проступок. Ужас обрушивается на меня волной, сбивая с кровожадной дорожки. – Он жив, а ты все это время скрывал от меня? Ты его наказал? Мидас понимающе сверкает глазами. – Он не исполнил данного ему приказа. От двусмысленности фразы я скрежещу зубами. Угроза. Что и я подвергнусь наказанию, если не подчинюсь его приказам. Я скрещиваю на груди руки. – Хочу его видеть. Мидас громко щелкает языком. – Тут-то и заключается сложность. Я собирался отвести тебя к нему, но при твоем нынешнем душевном состоянии и чрезмерном волнении я просто не могу этого позволить. Не может позволить? В груди у меня полыхает огонь, глаза мечут молнии. – Дай мне его увидеть. Сию же минуту. На его лице снова появляется довольное выражение вкупе с мрачным предупреждением. – Когда ты станешь послушнее и будешь в лучшем настроении. Я в усмешке растягиваю губы. – Сукин ты сын. И снова он щелкает языком, словно упрекает ребенка, которого нужно перевоспитать. – Аурен, так мы точно ни о чем не договоримся. Глаза наполняются жгучими слезами, но я их сдерживаю. – Ты лжешь. Дигби не у тебя. Мидас с жалостью на меня взирает. – Он у меня. Но если считаешь, что я лгу, то правда желаешь поставить на это его жизнь? Я замираю, как внезапно стихнувший грозный шторм. Улетучиваюсь, пока воздух не отравляет затишье. – Только посмей его тронуть. Мидас пожимает плечом. – Это зависит только от тебя. – Он хватает меня за руку и бросает на ладонь значок. Я смотрю на нее и вижу все без прикрас. Его разменная монета, которой он заставляет меня повиноваться. Как что-то настолько небольшое может казаться таким тяжелым? Когда на мою ладонь капает слеза, взгляд Мидаса смягчается. Прежде это выражение, скорее всего, меня бы одурачило, вынудило бы в себе усомниться и оплело бы мои чувства замешательством и горем. Но взгляд у лжецов хитер. Они могут показать то, что вам хочется видеть, и не отражать притом правды. Лучше не смотреть лжецам в глаза. Они настолько хороши в своих неудержимых порывах, что взгляд их остается спокойным, а слепнете только вы. Мидас целует меня в макушку, но я настолько оцепенела от потрясения, что не отшатываюсь. – Аурен, я не пытаюсь тебя наказать, – тихо говорит он, снова став великодушным хозяином и гладя меня по волосам. – Тебе нужно снова стать собой. Я даю тебе шанс. Он и раньше меня предавал, но такое… – Как только тебе станет лучше и ты снова будешь вести себя как прежде, я восстановлю Дигби на посту, и все будет хорошо. – Он ободряюще улыбается мне. – Обещаю. Все, что я делаю, я делаю для тебя. Теперь-то ты это понимаешь? Я снова перевожу потрясенный взгляд на Мидаса. – Да, Мидас, понимаю. Понимаю. – Я велю принести еды. Утром, после того как ты немного отдохнешь, у тебя будет более ясная голова, а потом мы возьмемся обращать кое-какие предметы в золото, хорошо? Он уже натягивает поводок, проверяя, послушаюсь ли я. – Хорошо, Мидас. На его лице появляется довольное, умиротворенное выражение. – А вот и моя драгоценная девочка. Я знал, что это тебе и нужно. Скоро тебе снова станет лучше. – Он щелкает по моему подбородку. – Ни о чем не волнуйся. Я всегда достану все, что тебе нужно. Я буду тебя беречь, – искренне говорит он, снова водя рукой по моим волосам. – Я даже приду с тобой к соглашению. Позволю гулять по замку после наступления сумерек и в сопровождении стражи. Но днем, когда опасно, ты останешься в комнате. Возле твоей двери выставлю больше стражников. Никто к тебе не проберется. – Только ты, – невольно вырывается у меня. Его рука замирает на моей голове, после чего он ее опускает. – Верно. Только я, – шепчет он. Это обещание. Угроза. Струйка песка, которая продолжает сыпаться в песочных часах. – Спокойной ночи, Драгоценная. Как только он уходит, плотно закрыв за собой дверь, я падаю на пол, сминая коленями юбки, ткань расходится веером, как рябь на озере. С ресниц капают слезы, и я пытаюсь свободной рукой заглушить рвущиеся из меня всхлипы. Как он мог? Как он мог? Он знает, что я всегда питала нежные чувства к Дигби. Мне был по душе этот угрюмый мужчина, который всегда меня охранял. И все это время я оплакивала его так же, как Сэйла. При мысли, что Дигби все это время находился здесь, в Рэнхолде, и, возможно, ранен… Я совершенно не знаю, как и когда он прибыл. Не знаю, где его могли держать и все ли с ним хорошо. Но Мидас ведь мог и соврать, а это мучительнее всего. Я не знаю, где правда. Сердце ноет при мысли, что Дигби подвергся наказанию, но я должна прогнать эти думы, или никогда не перестану плакать. Я должна была ждать ответного хода от Мидаса, но не знала, что он опустится до такого. Своим поступком он только усиливает хватку. Это еще одна колючка в ошейнике, который он хочет надеть на мою шею. Потому что Мидас прав. Даже если он лжет, я не готова рисковать. Пока существует вероятность, что мой стражник у него, я буду изображать паиньку. Я должна быть хитрее. Дигби – мой стражник. Он был единственной постоянной поддержкой в моей жизни, и я хочу его вернуть. С очередным горестным всхлипом я делаю глубокий вдох, чтобы подавить панику и ненависть, потому как мне нужно думать. Оперившийся гнев под кожей помогает взять себя в руки, а ленты сжимают меня, утешая. Золотой царь хочет играть на моих струнах и заставить меня петь. Поэтому я спою. Сделаю ровно столько, чтобы он не навредил Дигби. Вытерев щеки, я начинаю подниматься, но вдруг чувствую, как мой карман оттягивает небольшая книга. Я кладу гвардейский значок на столик и достаю запретную книгу о фейри. Вожу взглядом по бузине, глажу пальцами покрывающую ее красную кожу, золотую филигрань и древний язык. Звук, который издает книга, когда я открываю обложку, напоминает хруст зевающей челюсти. Это громкий вздох, который слишком долго таился внутри, запертый пергаментными ребрами. В этой книге нет слов, пространных пояснений о моем происхождении, моих людях. Только сейчас я поняла, насколько отчаянно это искала. Возможно, я думала, что открою книгу и найду ответы на все вопросы, которые у меня были, но о которых я даже не подозревала. Вместо того на каждой странице лишь кропотливо выполненные рисунки: какие-то потрескались, какие-то стерлись – краска проиграла в битве со временем. Ни слов, ни давно забытых фейри на этих страницах нет, чтобы дать мне ответы о том, кто я такая, или напомнить о доме, про который я многое забыла. По какой-то причине молчание оправдано рисунками. Словно человек, составлявший эту книгу, не мог поделиться со мной словами, а дал что-то иное. Эннвин.