Сила королевы меня интригует и вместе с тем тревожит. Умение подбирать слова остальных людей – поразительная магия. Ей, безусловно, нашлось бы применение. Для этого я и пригласил ее сюда. Королева Кайла хочет укрепить союз, потому что ее королевству нужен доход. Я же хочу увеличить свое влияние. Что может быть лучше, чем объединиться с тем, кого легко можно подкупить золотом, кто может украсть чужие тайны? Будет полезно держать ее при себе, чтобы она поделилась этими секретами, а не воровала их у меня. – Надеюсь, вы не пережили потрясение, привыкая к Пятому королевству. Кайла оглядывается, и ее блестящие черные волосы падают на плечи. – Вынуждена признать, у снега есть свое очарование, – отвечает она, и в ее хрипловатом голосе звучит соблазн. Расплываясь в улыбке, я наклоняю голову. – О да. Но поговаривают, частные острова Третьего королевства самые прекрасные во всей Орее. – Должна согласиться с такой оценкой, – скромно говорит она, теребя браслет из ракушек, висящий на ее изящном запястье. – Хотя мое мнение, бесспорно, предвзято. Я издаю мелодичный смешок. – Каждому монарху надлежит считать свою землю лучшей. – Да, – кивает она. – Но я, возможно, в ближайшее время приглашу вас на один из этих островов, чтобы вы лично его осмотрели и решили, оправданно ли такое утверждение. Я улыбаюсь еще ярче. Провожу взглядом по ее привлекательной фигуре. Может, непокорность Малины в итоге сыграет мне на руку. К чему довольствоваться холодной мегерой и ублюдком от наложницы, когда можно… изучить иные варианты? – Не желаете отужинать со мной сегодня в моих личных покоях? – спрашиваю я. – Я мог бы попросить приготовить известное блюдо в вашем королевстве. Ее лицо становится довольным. Кайла и правда красавица. Интересно, правдивы ли слухи о ее ныне покойном первом супруге, бывшим намного старше нее? Поговаривали, что она услышала тайну, которая ей не пришлась по нраву, и вскоре он скончался. – Было бы чудесно. А ваша позолоченная фаворитка к нам присоединится? Не будь я подкован в беседах такого рода, то ее вопрос мог бы застать меня врасплох. – Не сегодня, – спокойно отвечаю я. – Хотя, уверен, она вам полюбится. Кайла улыбается. – Я в том не сомневаюсь. Пасмурное утро дополняется слоем мокрого снега, крупные хлопья тают на земле, как сахарная глазурь. Королева ежится. – Что ж, лучше я вернусь в замок. Каким бы очаровательным ни был снег, я не слишком люблю его холод. – Она улыбается мне. – С нетерпением жду ужина, царь Мидас. – Пожалуйста, зовите меня Тиндаллом. И я тоже его жду. Мило склонив голову, Кайла поворачивается и выходит из беседки. Покачивая бедрами, она подходит к стражникам и брату Ману, которые дожидаются ее у стен замка. Ману бросает на меня взгляд, в котором видна лишь вежливая любезность, однако плечи его для того слишком напряжены. Вопреки его показной приветливости чуется мне, что он отменно разбирается в людях. Поскольку сестра явно к нему прислушивается, придется вести себя осмотрительнее, чтобы наладить с ним хорошие отношения. Когда Кайла заходит в замок, я поворачиваюсь к скульпторам, которые надели перчатки и натянули капюшоны, прячась от морозных брызг. Я слежу за каждым их движением, но мысленно прокручиваю разговор с королевой. Передо мной, как нити, раскидываются перспективы, которыми я могу воспользоваться. Она заинтересовалась Аурен, но я знал, что так и будет. Все заинтересованы в моей Аурен. Включая этого подонка с шипами на спине, командира Рипа. У меня пульсирует жилка на подбородке, а в груди бурным потоком закипает гнев. Я до сих пор киплю от ярости, что командир осмелился к ней прикоснуться. У него даже хватило наглости отнести ее на руках прямо перед моими стражниками. Вот только пока я не знаю, для чего он это сделал: потому что она ослабела или потому что он меня провоцировал. В любом случае эта ситуация вынуждает меня скрипеть зубами от ярости. Если бы Рипу не покровительствовал Ревингер, то я уже давно запер бы его и вырвал из спины эти шипы. Я сжимаю руки в кулак от внезапного желания именно так и поступить – покарать. Нужно с ним поквитаться. И с Аурен тоже нужно будет разобраться. Мне не нравится, как она смотрела на меня, или та отстраненность, за которой она скрывается. Ее изменила разлука со мной. Я считал, что мое влияние на нее не пошатнется после стольких лет тщательного обхаживания, обучения вести ее должным образом. И все же, проведя вдали от меня несколько недель, она сильно изменилась. Нужно будет напомнить, кому она действительно дорога, кто ее господин. Раньше я никогда ее не бил, но она сама меня вынудила своими выходками за столом. Я смотрю на свою руку, словно ощущаю тот резкий удар по ее щеке. Выражение ее лица после того, как я это сделал… Внутри появляется какое-то мерзкое чувство. Я не должен был позволить гневу так меня захлестнуть. Слишком многое зависит от каждой проведенной в этом королевстве минуты. Нужно поставить Аурен на место, не дать ей от меня ускользнуть. Потому пусть пока похандрит. Пусть спокойно залижет раны вдали от любопытных глаз. Я отдалюсь и дам ей время, чтобы она все обдумала. Но Аурен оправится, так всегда было. К тому же мне не сильно хочется видеть напоминание о своей оплошности на ее покрытом синяком лице. Пока я оставлю Аурен наедине с собой. Пусть успокоится. Рэнхолду даровано довольно много золота, чтобы прекратились разговоры, да и мне перед балом предстоит много дел. В первую очередь надо разобраться с командиром Рипом. При каждой мысли о том, как он прикасался к ней, и что могло между ними произойти, пока они были вместе, вне зоны моей досягаемости, держа путь в Рэнхолд, я изнемогаю от жгучего раздражения. Мои стражники и приближенные знают, что к Аурен запрещено прикасаться, потому я удостоверюсь, что командующий армией и Ревингер тоже это запомнят. С досады я постукиваю пальцем по бедру. Нужно покрепче схватиться за путы, которые так и норовят ослабнуть. Аурен, командир, Малина, Нивен. Два огромных королевства, нуждающиеся в неусыпном контроле. Я осознавал, что будет непросто укрепить свой авторитет в Пятом королевстве. И все же с удовольствием преодолеваю этот вызов, и я его преодолею. На меньшее я не согласен. Но мне неустанно что-то мешает. Каждый раз, когда показывается еще одна нить, приходится тщательно все планировать, чтобы она не запутала все остальное. Ах, если бы еще эти нити не было так трудно плести. Я снова и снова сжимаю и разжимаю кулаки. Мое внимание привлекает громкий скрип лестницы, и я перевожу взгляд на скульптора, который спускается, чтобы поднять молоток. Он стоит лицом ко мне, и я прекрасно его вижу. При виде него меня переполняет глубоко укоренившаяся ненависть. Так происходит каждый раз, но я все равно сюда прихожу. Я наклоняю голову, чувствуя, как зудят кулаки. Несколько недель я наблюдал за ним, за этим человеком, похожим на моего покойного отца. Отца, которого я ненавижу и по сей день, хотя от его тела сейчас остался лишь пепел, где-то разлетевшийся по выжженной пустыне. Сперва я наблюдал за скульптором, потому что мне нравилось ощущение, будто мой отец лебезит передо мной, трудится у меня на глазах. Однако, возможно, я не заметил своих истинных намерений. Возможно, боги оставили его тут для меня, чтобы облегчить мои муки, когда я чувствую, что моя власть стирается. Чтобы напомнить, что я превзошел его и смогу превзойти что угодно и кого угодно. Возможно, боги даровали ему лицо моего отца, чтобы я мог этим воспользоваться. Я разжимаю кулаки, когда скульптор протягивает руку и стряхивает снег с ледяной глыбы. Капюшон слетает с его лысой головы, испещренной глубокими морщинами. Его белая борода кажется желтой на контрасте со снегом, глаза немного раскосые. Однако его взгляд ясный, а глаза моего отца всегда были налиты кровью, и под опущенными веками виднелись алкогольные вены. Скульптор, словно почувствовав, что за ним наблюдают, поворачивает голову и встречается со мной взглядом, после чего отворачивается, склонив голову. Мой отец наклонялся, только чтобы избить меня ремнем или кувшином эля, который испивал до дна. Порой я жалею, что оставил его гореть в нашей лачуге. Слишком быстрая смерть для такого, как он. Но, быть может, теперь я могу это исправить. Похоже, мне предоставили возможность разрушить властью другого человека, не нарушив притом ни одного своего плана. Мне преподнесли идеального человека, чтобы подвергнуть его наказанию. Грудь переполняет мрачный восторг, и я поднимаю руку, подав знак своему главному стражу. Тот, всегда предупредительный, тут же подмечает мой жест и спешно останавливается перед беседкой. – Сир? – Тот мужчина, – кивнув, говорю я. – Уведи его в темницу. Вижу, что застал стражника врасплох, но он прекрасно обучен и быстро оправляется от удивления. – Да, Ваше Величество. Будет исполнено. Повернувшись, он подает знак другому стражнику, и они вместе идут к пожилому скульптору. Сначала старик хмурится в недоумении. Ничего не говоря, стражники хватают его за руки, и от неожиданности мужчина накреняется, а потом роняет на землю стамеску и молоток. Другие скульпторы в тревоге замирают и круглыми глазами смотрят, как их напарника утаскивает стража. В воздухе проносится его хриплый крик, в котором сквозит отчаяние, старик мотает лысой головой по сторонам. – Что вы делаете? Куда вы меня ведете? Я ничего не сделал! – кричит он, оставляя на снегу следы тонкими, как ветки, ногами. Во внутреннем дворике все начинают шуметь и болтать, но никто не осмеливается задать мне вопрос. Никто не пытается помешать. Изогнув шею, мужчина смотрит на меня вытаращенными глазами. – Пожалуйста, Ваше Величество! Это была ошибка! Пожалуйста, помогите мне! Я раздуваюсь от удовольствия, представляя, что уводят моего отца, что звучит его мольба. Из горла у него вырывается сдавленный крик: – Я ни в чем не виноват! «Ты похож на него, – безмолвно отвечаю я. – Твоя вина заключается в твоем лице». Скульптор цепляется за форму стражников искривленными, пораженными болезнью руками, но он слишком слаб, чтобы оказать им стоящее сопротивление. Он издает последний крик, когда его заводят за угол к незаметному входу, ведущему в темницы.