– Да. Мне не очень нравится Полли, но не по душе мысль, что она и другие наложницы пристрастились к этой дряни. – Здесь отвратительно обращаются с наложницами, – говорит Рисса с порозовевшими от гнева щеками. – А от этого дурмана всем становится только хуже. Между нами повисает тяжелая тишина, которую нарушает только Мист, начавшая вязать. Несколько минут в комнате слышно лишь позвякивание стучащих друг о друга спиц, пока Полли наконец не ставит чашку и не говорит: – Полли упоминала, что тебя еще тошнит по утрам. Мист пожимает плечами. – Служанки приносят имбирный чай. Я справляюсь. – Мист чертыхается под нос, дергая за петли, а от расстройства между ее черными бровями залегает складка. Минуту она пытается сладить с нитками, а потом я говорю: – Я могу помочь тебе с вязанием. Темно-карие глаза Мист вспыхивают, а пальцы замирают. – Не поняла? Я киваю на пряжу, которую она путает все сильнее. – С вязанием. Если хочешь, могу помочь. От Мист так и веет презрением. – Я не хочу, чтобы ты прикасалась к вещам моего ребенка. Мое предложение падает свинцовым грузом, и я с тревогой глотаю ком в горле. – Хорошо. Она продолжает в том же духе, почти вонзая спицы в пряжу, и с каждой неаккуратной петлей только сильнее расстраивается. – Где ты вообще научилась вязать? – спрашивает Мист. – Многому можно научиться, когда вынуждена каждый день пребывать в одиночестве, – отвечаю я с печалью, которую не хотела показывать, но ничего не могу с собой поделать. Вязание, шитье, вышивание, игра на арфе, чтение, сон, выпивка. Бестолковые и бесполезные занятия, чтобы занять время. Столько дней я провела без цели, без радости, сердца или жизни. С тем же успехом я могла стать статуей, превратить себя в чистое золото и избавить Мидаса от бед. – Что случилось с твоим лицом? Меня вырывают из тревожных мыслей, и я, переведя взгляд на Мист, вижу, как она внимательно смотрит на мой почти сошедший синяк. Сегодня вечером он привлекает к себе нежелательное внимание. На мгновение я подумываю солгать или пропустить вопрос мимо ушей, но… отчасти хочется ее предостеречь. Достучаться до нее. Потому что я не враг Мист, несмотря на обиду, говорящую ей об обратном. Я не соперница. Я всего лишь женщина, оказавшаяся по другую сторону клетки. Я осторожно касаюсь щеки. – Вот что случается, когда царь Мидас выходит из себя. В ее миндалевидных глазах что-то мелькает, но тут же меркнет, а потом она шмыгает носом и задирает голову. – Его нельзя огорчать. Он дает тебе слишком много. У меня вырывается циничный смешок. – Что смешного? – огрызается Мист. С моего лица слетает горькая улыбка, и я качаю головой, словно пытаясь вытеснить печаль, которая хочет укорениться в груди. – Ничего, – говорю я. – Ты права, он дает мне слишком много. Но и столь же много отнимает. – Ну, разумеется. – Негодуя, она немного приподняла плечи, но теперь, опустив их, расплывается в фальшивой улыбке. – А вот я благодарна ему за все. Как только царь узнал, что я жду от него ребенка, то сразу же забрал меня из гарема и поселил здесь. – Мист оглядывает комнату так, словно лучше ничего в жизни не видела, словно не видя невидимых решеток. Я медлю, но все же задаю вопрос: – Он обсуждал с тобой, что будет после рождения ребенка? Зря я спросила, потому что лицо у Мист вместо мечтательного становится разъяренным. – Тебя это не касается! Я поджимаю губы, желая вырвать эти слова и засунуть их себе обратно в глотку. – Премилая комната, – еще раз изящно глотнув чая, вмешивается Рисса. – Тебе здесь, наверное, очень удобно. Еще несколько секунд Мист смотрит на меня, а потом переключает внимание на блондинку. Она проводит рукой по подлокотнику, словно заглушая одолевающее ее беспокойство. – Да, здесь красиво. Царь очень внимателен ко мне. Так приятно, когда тебя окружают заботой. Смотря на нее, я вижу себя в прошлом. Мист ослеплена Мидасом, красивыми вещицами, чувством защищенности, которое сопутствует его обещаниям. Да и могло ли быть иначе? Когда этот мужчина улыбается тебе и говорит приятные слова, трудно не поддаться его чарам. Мы с Мист похожи больше, чем она бы в это поверила. – Я даю ему то, чего больше ни у кого нет. – Она сияет от искренней гордости, опустив руку на выпирающий живот. – Царь следит за тем, чтобы я получала все, что прошу. Еда, одежда, визиты лекаря… Он уже очень ко мне привязался и дает все самое необходимое. Вместо Мист и этой красивой пурпурной комнаты я вижу свою спальню на вершине Хайбелла и все те красивые безделушки, которые мне дарил Мидас. Вижу, как стены с золочеными прутьями медленно смыкаются, а к лодыжкам крепится невидимая цепь. Я откашливаюсь, пытаясь подавить жалость, но комок в горле не исчезает. – Тебя это беспокоит, да? – заметив выражение моего лица, спрашивает Мист. – Да, – честно отвечаю я. – Но не по той причине, о которой ты думаешь. Она еще сильнее сжимает спицы, а вместе с тем усиливается и напряжение в комнате. – И это значит? – Я не представляю для тебя угрозы, – говорю я, но вижу, что Мист мне не верит. Да и, если уж откровенно, с чего бы ей верить? – Ну, разумеется, – усмехаясь, чопорно отвечает она. – Ведь это я жду от него ребенка, Аурен. Однажды мое дитя станет носить корону. Я с удивлением смотрю на нее. – Я… я думала… ну, учитывая, что ты ему не жена… – Царь мне сам рассказал, – с красным от злости лицом выпаливает Мист. – Мой ребенок будет признан законнорожденным, и ему предоставят все права, а обо мне будут заботиться до конца жизни. Я так поражена, что могу лишь смотреть на нее. Она показывает на меня пальцем. – Видишь? Ты завидуешь. Это ты хотела родить ему ребенка, но на твоем месте оказалась я, и ты не можешь с этим смириться. – Ненависти в ее словах так много, что Мист начинает тяжело дышать. – Тебе всегда было мало, я видела это. Мы все видели, и Рисса тоже. Упомянутая наложница приподнимает бровь, но не пытается опровергнуть слова Мист. Мист разошлась и, похоже, не остановится, желая раздавить меня, устроить травлю. Мои ленты сжимаются вокруг бедер, когда Мист встает, и жалкие клочки детской вязаной шапочки падают на пол. – Это меня сейчас обожает царь, это мой ребенок однажды займет трон, и ты это ненавидишь. Признайся! Я с трудом поднимаюсь на ноги, потому что спину покалывает, словно золотые ленты ждут, что она набросится на нас. – Я дам ему наследника, – кричит Мист, и ее гнев напоминает ногти, которые она хочет вонзить мне в лицо. – А ты что ему дала, кроме своего золотого влагалища? Мои ленты с такой силой сжимаются вокруг меня, что почти перекрывают доступ к воздуху. Что я ему дала? Царицу. Царство. Корону. Неизмеримое богатство. Себя. Но стоящая напротив взбешенная женщина не поверит ни одному моему слову, даже если я признаюсь в каждом подлом поступке. Я вижу эту истину в блеске ее сощуренных глаз, из которых рвутся на волю эмоции. Ее ненависть ко мне – это острые углы и ужасающее бремя, но за ними скрывается жестокий страх, который прекрасно мне известен. – Провожать не надо.