И я была рада услышать его голос в своей голове. * * * Я проснулась за несколько часов до рассвета, успокоенная нашим с Дайо дыханием в унисон. Он знакомо пах маслом ши и льняной тканью. Там, где Дайо лежал, на плече у меня осталось влажное пятно его слюны. Я нежно коснулась его носа. Но, как обычно, покой продлился всего несколько мгновений. Оджиджи снова завели свою песню: «Ты едва держишься. Ты не справляешься с обязанностям императрицы. Не справляешься с обязанностями сестры. Вот почему люди всегда бросают тебя. Вот почему Санджит тебя бросил. Искупи вину. Ты делаешь недостаточно. Недостаточно. Должна была спасти нас. Тебе было все равно». Голова пульсировала болезненным жаром. Я уже давно перестала пытаться различать, где в словах оджиджи правда, а где – ложь. Вместо этого я погрузилась в то, что заставляло голоса замолкнуть хотя бы на время: в работу. Высвободившись из объятий Дайо, я прошла в гостиную, нашла в сундуке перо и чернила. Затем села за стол и начала яростно писать. Я не замечала, что бормочу себе под нос, пока на плечо сзади не опустилась рука. – Тар? – Дайо встал и теперь обеспокоенно смотрел на меня. Волосы его были примяты после сна. Я чуть не подскочила. Как долго я так просидела? Я огляделась. Прошли минуты или часы? Фитили масляных ламп прогорели наполовину. В окна гостиной лился утренний свет. – Тар. Ты в порядке? – Да, – сказала я чересчур высоким голосом. Улыбнулась: – И не просто в порядке. Ты ведь в курсе, как я беспокоилась о введении нового указа. Даже если они согласятся принять его на Собрании, я не смогу наблюдать за его исполнением повсюду. – Я покопалась в куче исписанных бумаг и показала ему один из листов. – Ну, так вот: у меня появилось несколько идей насчет того, как заставить их подчиниться. Мы даже можем завербовать этого народного мстителя, Крокодила. Рискованно, конечно, но, думаю, может сработать… – Звучит… полезно. – Он сжал мое плечо. – Но почему ты работаешь сейчас? – Не спалось. Кроме того, днем у меня нет на это времени. За три месяца я помазала еще семерых правителей: Усмаля из Кетцалы, Садику из Дирмы, Данаю из Суоны, Эдвина из Мью, Гелиоса из Спарти, Надрея из Бираслова. Увидев мои подлинные воспоминания о Леди, даже Беатрис из Нонта стала испытывать по отношению ко мне нечто вроде извращенной материнской привязанности, что позволило мне помазать и ее. Оставались лишь две свободные полоски на моей маске львицы: одна для Кваси из Ниамбы, другая – для Зури из Джибанти. Очевидно, я получала неуязвимость к какому-то виду смерти только при помазании жителей империи – когда Минь Цзя приняла Луч, полос на маске не прибавилось. От ключиц до пальцев ног мою кожу теперь покрывали татуировки Искупительницы: чистыми остались лишь шея, лицо и ладони. Под глазами появились синяки. Мышцы ломило. Я дрейфовала по жизни, как плот по большому безжизненному океану. Только голоса детей – постоянный ветер в моих парусах – заставляли меня двигаться дальше. «Ты делаешь недостаточно». – В последнее время, – сказала я тихо, – лавируя между работниками лесопилок и шахт Аритсара, между прежними братьями и сестрами и новыми, я уже не знаю, кто нуждается во мне больше. Неважно, что я делаю: всегда кажется, что кого-то я обязательно предаю. Дайо сел рядом со мной, скрестив ноги. – Ты не заменяешь наш прежний Совет новым, Тар. Любовь работает не так. Кроме того, – добавил он, криво улыбнувшись, – если кому-то и нужна семья побольше, так это нам. Я не ответила. Некоторые темы – например, отсутствие у нас наследников и какого-либо устраивающего нас способа их получить, – были слишком тяжелыми, чтобы обсуждать их до завтрака. Мое сердце сжалось от тоски. Имперские апартаменты казались опустевшими без наших братьев и сестер. Особенно без… Я тут же запретила себе думать о Санджите. Эту боль лучше переносить на сытый желудок. Он покинул дворец почти четыре месяца назад. Я слышала о нем только в отчетах гвардейцев, но за все это время он ничего мне не присылал, даже писем. Только вчера вдруг прибыла посылка – длинный сверток. Это оказалось копье с древком из слоновой кости: идеально сбалансированное, с наконечником из бритвенно-острого алмаза. На древке сверкала надпись на староаритском: когда я расшифровала ее, меня пробрала дрожь. «ВУРАОЛА» Так звали сестру Энобы, первую Лучезарную женщину. Эноба украл то, что принадлежало ей по праву. Никто не называл меня Вураолой с тех пор, как воспоминание Сказителя завладело мной на горе Сагимсан, когда мое тело упало на святую землю. Имя означало: «девочка из золота», «девочка из солнца». Когда я коснулась древка, меня накрыло волной чужого сожаления и тоски. Эмоции Санджита, должно быть, просочились в копье, пока он вырезал эту надпись. Наверное, он знал: эти чувства скажут мне больше, чем письмо. – Все еще не понимаю, почему бы тебе не отдохнуть немного. – Дайо вздохнул, потирая шею. – Я устаю каждый день, просто проводя заседания и одобряя планы имперских специалистов, которые мне приносят на рассмотрение. А ты постоянно изобретаешь что-то новое. Тар, ты и так уже делаешь очень много. Больше, чем смог бы кто-либо из нас. – Но я не закончила, – пробормотала я. – Мне еще нужно помазать Зури, и только Ам знает, сколько времени на это уйдет. А еще есть Кваси… хотя, мне кажется, он согласится. Нужно только оказать ему одну услугу. – И какую? Я устало улыбнулась. – Придется пойти с ним за покупками. Глава 21 – Ты думаешь, я слишком легкомысленный, – обвинил меня старик. – Пижон. – Нет, конечно, – возразила я. – Просто от этой ткани у меня все чешется. Но честное слово, она очень красивая, Ваше Величество. Мы с дородным королем Ниамбы были в лавке портного. Я стояла на вращающемся пьедестале, как павлин на жердочке. Вокруг суетились портные: над губой у них блестел пот, пока они заворачивали меня в ткань с оранжевыми полосками, драпируя излишки вокруг бедер. – Тебе не нравится, – настаивал Кваси, опираясь на свою трость и обиженно надув щеки. – Это… не мой стиль, – признала я. Обиженное выражение тут же исчезло с его лица, сменившись заливистым смехом. – Не обращай на меня внимание, дитя! – хмыкнул он. – Я просто развлекаюсь. Ты бы видела свое лицо! Я закатила глаза, но невольно улыбнулась. Восьмидесятилетний король обожал розыгрыши, и иногда я начинала от этого уставать, но в последние дни я радовалась любому поводу отвлечься. – Принесите еще образцов, – приказал Кваси портным, хлопнув в ладоши. – Думаю, мы уже близки к идеальному наряду. – Вам не кажется, что мы уже посмотрели достаточно тканей на сегодня? – спросила я, с жалостью глядя на снующих портных. Главная портниха, совершенно не готовая к визиту короля и императрицы в один и тот же день, истерически раздавала приказания помощникам и кланялась нам так часто, что я боялась, что ее ярко-розовый геле вот-вот упадет. Кваси покачал головой, постучав себя по носу, и подмигнул: – Мы никуда не пойдем, – сказал он, – пока ты не выберешь что-нибудь интересное. Быть может, нам стоит взглянуть на синий? Или алый? Или мы это уже видели? Может, еще разок, для пущей уверенности… Я весь день провела в Илейасо, текстильном районе столицы Олуона, стараясь поспеть за удивительно шустрым правителем. После нескольких недель погружения в мои воспоминания он до сих пор отказывался пробовать Луч, пока я не согласилась пойти с ним за покупками. «Я не могу полюбить человека, пока не увижу, как он выбирает свой гардероб», – сказал он тогда и рассмеялся, как будто это была шутка. Но я подозревала, что он говорил всерьез. Все центральные королевства – Олуон, Суона, Джибанти и Ниамба, – были известны прекрасной одеждой, но Ниамба в этом плане превосходила всех остальных. Я слышала, что ниамбийская знать могла тратить все свое немаленькое состояние в попытках угнаться за постоянно меняющейся модой королевства. А еще именно в Ниамбе обитали ткачи с божественным даром провидения, как Уманса с его гобеленами. Я привязалась к Кваси. Таким же, по-мальчишески добродушным и веселым, я представляла в старости Дайо, хотя Дайо едва замечал свою собственную одежду, не говоря уже о чужой. – Я утомил тебя, дитя? – спросил вдруг Кваси с искренним беспокойством. Внезапно в лавке воцарилось молчание. Главная портниха и ее помощники уставились на меня с тревогой. Только сейчас, словно выйдя за пределы своего тела, я осознала, что стою, согнувшись от боли, и со стонами массирую виски. – Позовите целителя! – испугалась главная портниха. – Нет, – возразила я. – Это пройдет. Я в порядке. Работники лавки ахнули: отметки Искупительницы у меня на коже стали пульсировать и меняться, вспыхнув зловещим синим светом. Грязный ребенок появился в углу лавки. Я почти не удивилась – к этому моменту я уже привыкла к видениям. Но оджиджи появлялись все чаще. Они не давали мне ни минуты покоя и никогда не позволяли довольствоваться настоящим. «Ты делаешь недостаточно, – повторил ребенок. – Мы хотим справедливости. Заплати за наши жизни». Этот, похоже, был из Сонгланда. Его полупрозрачное лицо было испачкано землей. В животе свинцовым комом осело чувство вины. Я прошипела себе под нос: – Я и так стараюсь изо всех сил, разве не видишь? Ребенок пошатнулся и исчез. Татуировки погасли и снова застыли неподвижно. Я схожу с ума, подумала я спокойно. Я очень, очень больна. Часть меня знала, что я должна кому-то об этом рассказать. Может, написать Кире, или сознаться в своих видениях Дайо, который волновался за меня все больше. Но что они могут сделать? И, если уж честно… так ли это важно? Когда я войду в Разлом, то перестану чувствовать совсем. В том числе и боль.