Угодно это зверю Полководца. Она разрешает ему взять с собой один предмет: его любимый барабан. А затем Старость поражает Седобородого своим ледяным дыханием – ша-а, ша-а! – и забирает его в лес глубоко в Подземном мире, где обитают звери, не похожие ни на что. «Выбери же себе спутника, – говорит ему Старость. – Ибо за этим лесом лежит путь к Ядру: к Раю, где находят последнее пристанище все души. Но на каждом шагу твоего пути будешь ты ощущать всю боль, которую причинил на Земле». И Старость исчезает. Приходит к Седобородому Человеку тогда собака, высокая и упитанная, как жертвенная корова: Аджа, первая эми-эран. Верная Аджа! Услышьте, как колотит она по земле своим огромным хвостом – бум, бум! – чтобы придать отваги душе Седобородого. Вместе они спускаются к Ядру. Адуке сыграла интерлюдию на барабане и станцевала, качая бедрами и ритмично топая пяткой. – Эта часть вам не понравится. Вы захотите изгнать меня, честного гриота, прочь из города. Вы будете бросать камни, приговаривая: «Ох, ты пытаешься запугать нас! Это неправда!» Но клянусь этим самым барабаном: однажды я пройду путем страданий к Ядру, как и все вы. Ай-и-и-и-и! Услышьте же, как кричит Седобородый! Тело его болит. Щеки горят от ударов, которые он наносил своим братьям, когда был еще мал и вспыльчив. Он сгибается пополам. Он вскакивает, будто отрастив невидимые крылья, теперь побитые и сломанные: то смерть птиц, на которых он охотился ради веселья. «Если это преступления моего детства, – всхлипывает Седобородый, – как же я вынесу то, что совершил уже взрослым?» Он падает на колени. Боль так сильна! Он чувствует стыд крестьянина, который подметал его крыльцо: дети Седобордого дразнили его, плевали на него. Он чувствует жажду и голод бедняков, которые работали на его лесопилках и в его шахтах. Гул толпы стал громче: эти строки в истории Эгунгуна были новыми – их добавила сама Адуке. – Седобородый бежит с тропы! – говорит Адуке. – Прочь от Ядра! Просит он Аджа: «Пойдем со мной, мой верный друг!» Но эми-эран остается на тропе, глядя на него печальными глазами. Будто говорит Аджа: «Я могу сопровождать тебя лишь на этом пути». Блуждает Седобородый семьдесят дней по Подземному миру, но одиночество его невыносимо. И возвращается он на тропу! Аджа трется об него мордой – гурунунь, гурунунь! – и продолжают они путь вместе. Путешествие к Ядру может занять годы – или пройти мгновенно. Это зависит от боли, которую вы причинили из злобы или пренебрежения. Но Седобородый очень стар, и путь его растянулся на многие мили. Он сошел бы с ума, если бы не любовь Аджа и ритм его барабана: эгун-гун, эгун-гун, эгун-гун! Этот звук придает ему сил. Он бьет в барабан, пока его руки не обрастают мозолями. Его сердце бьется в унисон с музыкой! Барабан теперь – часть его, и он поглощает его имя. Больше не Седобородый он. Теперь мы зовем его Эгунгун: он смеется с каждым шагом, полным страданий. Седобородый знал лишь стыд, но Эгунгун мудр. Узрите же: шаги его окрыляет любовь к тем, кому причинил он боль! Узрите: он жалеет врагов своих, что однажды умрут, как он, и пройдут тем же путем, что и он! Услышьте же песню, что рождается в сердце Эгунгуна. Много в ней куплетов, но они затеряны во времени. И все же эту часть я знаю: Иди же за мной, дорогой человек! Да будет жизнь в конце мира. Споете ли вы, чтобы придать ему сил? Я спою за вас! Иначе для чего еще нужны гриоты? Эгунгун! Я слышу его! Первый он из людей. Эгунгун, о предок моих предков. Души идут за его барбаном В Шествии Эгунгуна! Затем Адуке, каждой клеточкой тела дрожа от страха и триумфа, поклонилась с мрачной торжественностью. Я услышала за спиной бурные аплодисменты – Зури стоял и хлопал в ладоши. Я сделала то же самое, и благородные неохотно ко мне присоединились, хмуро глядя на Адуке, которая ушла с помоста, и слуги проводили ее прочь. Только тогда я обратилась к собравшимся, напряженно улыбнувшись. – А вот часть, которая вам понравится, – разнесся по двору мой голос. – Моя акорин не закончила историю. Вы наверняка знаете, как она заканчивается: Эгунгун доходит до врат в Ядро. Ира, хранители всех душ, приглашают его войти, но Эгунгун отказывается: он знает, что каждой человеческой душе придется страдать на этом пути, как страдал он. Так что он возвращается на тропу, и по сей день Эгунгун бьет в свой барабан в Подземном мире, ведя измученные души к последнему месту упокоения в Ядре. Дает надежду всем, кто присоединяется к Шествию Эгунгуна. – Я помолчала. – Сегодня я даю вам всем шанс повернуть назад. Искупить свою вину за злоупотребление властью, за бедность и нищету, которая процветает под вашим правлением. Возможно, сейчас это сходит вам с рук… но избежите ли вы последствий на своем пути к Ядру? К моему бесконечному облегчению, некоторые благородные действительно выглядели пристыженными. Но большинство только хмыкнули, и громче всех – полководцы Зури, которые лишь презрительно рассмеялись. – Неужели вы только для этого проделали весь этот путь сюда, Ваше Императорское Величество? – обратился ко мне самый наглый из них – воин с серьгами в ушах. Он ухмылялся, демонстрируя позолоченные зубы. Зури предупреждал меня о нем: лорд Гакуру, хозяин самых больших известняковых шахт и кожевенных мастерских в Джибанти. – Вы хотели напугать нас этими детскими сказочками? Вот как обстоит дело: или у короны хватит силы, чтобы заставить нас подчиниться закону, или нет. Это Собрание – сплошная демонстрация слабости. Мы не дети, чтобы стыдить нас и грозить нам пальчиком. Полководцы усмехнулись. Я слышала, как Зури шевельнулся позади меня: я знала, что он не мог этого показать, но чувствовала, как он исходит яростью. Я холодно улыбнулась. – Вы не дети, – согласилась я. – Некоторые из вас настолько жадные, что готовы отхватить себе землю и ресурсы любой ценой. И именно на это я рассчитываю. Недоуменный шепот разнесся по двору. Я бросила взгляд на Зури: он смотрел на меня с растущим любопытством. – Как ваша императрица-Искупительница и Верховная Судья Аритсара, – произнесла я, – я объявляю Указ о Смотрящих. В течение следующего месяца корона будет лишать земель любых благородных, которые не откажутся от прав на ресурсы Кунлео в их владениях. Конфискованные земли перейдут во владение другому клану… который первым сообщит о преступлении. Я наблюдала, как в головах у полководцев крутятся шестеренки. Самодовольное выражение постепенно ушло с их лиц. – Вы будете следить друг за другом, – сказала я просто. – Многие кланы соперничали десятилетиями, и каждый с радостью ухватится за возможность получить собственность соседа по первому сигналу о нелегальных операциях. Бремя доказательства будет лежать на сообщившем. Но, поскольку на кону стоят земли, уверена, вы проявите находчивость. Спустя некоторое время – через пятнадцать или двадцать лет – земли будут возвращены изначальному владельцу, чтобы избежать накопления имущества у одного клана. Но мой указ выгоден всем сторонам. Итак… – Я скрестила руки на груди. – Что скажете, благородные Аритсара? Возражения? Я приготовилась к возмущениям, но, к моему облегчению, двор притих. Жадность ощущалась в воздухе почти физически, как вуаль дыма. Я уже чувствовала, как они строят планы, паникуют, размышляют о том, как быстро они смогут обличить нелегальные операции соседей. Зури позади меня тихо присвистнул от восхищения: – Дьявольский план, Идаджо! – протянул он. – Хотел бы я додуматься до него сам. По двору снова стали передавать миски с орехами кола. Я задержала дыхание: один за другим лидеры кланов Олуона, Суоны, Кетцалы, Мью, Морейо и всех остальных королевств Аритсара откусывали от ореха и сплевывали на землю, принимая мой указ и торопливо покидая двор… все, за исключением полководцев Джибанти. – В отличие от других аритских лордов, – прошипел Гакуру, – нас, джибантийцев, не так легко обмануть имперскими уловками. Кланы других королевств, возможно, соперничают и грызутся, но мы давно научились сотрудничать. Мы по собственному опыту знаем, что когда благородные объединяются, будь то в торговле или в войне, никто не встанет у них на пути. Ни король, – он презрительно взглянул на Зури и повернулся ко мне, – ни императрица. – Вы примете мой указ! – рявкнула я. – Неважно, сколько у вас войск – они не выстоят против всей Имперской Гвардии! – О, разумеется, мы принимаем ваш указ, Ваше Императорское Величество. – Гакуру, ухмыльнувшись, откусил от ореха и громко сплюнул на землю. – Просто не ждите никаких доносов из Джибанти в ближайшее время. К щекам у меня прилил жар. Сердце упало. В этом и заключалась слабость моего плана – я полностью полагалась на благородных, которые должны были стать моими ушами и глазами. Если полководцы Зури не захотят сообщать о неповиновении благородных в их королевстве, как я могу надеяться это неповиновение уничтожить? Я повернулась к Зури за помощью, но он только поднял бровь и кивком указал мне на грудь, где под одеянием была скрыта маска. – Ты знаешь, что делать. Я застыла: искушение было велико. Всего одним словом я могла бы стереть ухмылку с лица Гакуру. Я могла заставить всех этих скользких полководцев склониться передо мной. Одно слово – и я могла бы спасти всех детей, которые, подобно Адуке, пострадали от несправедливости. – Нет ничего плохого в использовании силы, Идаджо, – сказал Зури. Он больше не притворялся пьяным и беззаботным. Теперь он говорил тихо, и хотя эхо-камень, без сомнений, позволял некоторым присутствующим во дворе его услышать, ему, кажется, было уже все равно. – Ты не повелительница эру. Ты, как и все остальные, всего лишь инструмент в огромном механизме империи. Ты – инструмент. Так будь полезна. Я медленно коснулась своей маски. Встретилась взглядом с Гакуру, и внутри у меня вскипела ярость, готовая вылиться в слова: «Склонись. Склонись и повинуйся». Мое копье слегка сдвинулось у меня на бедре, напоминая о своем присутствии. Я дотронулась до древка, чувствуя кончиками пальцев отзвук эмоций Санджита. Мне вдруг вспомнилось, как много месяцев назад, обнимая меня в гостиной дворца, Санджит прошептал мне на ухо: «Ни один человек не должен быть сокращен до единственной функции. Когда мы станем так поступать, это будет означать начало конца». – Я не инструмент, – выдохнула я после оглушительной тишины. – И я отказываюсь превращать в инструменты других. Мы найдем иной способ помочь твоему народу, Зури. Я обещаю. Мы построим Джибанти, о котором ты мечтал, вместе. – Я взяла его за руку. – Но это… – Я показала на скрытую под одеждой маску. – Этот путь никуда не приведет. К моему удивлению, Зури не выглядел разочарованным – только полным мрачной решимости. Поднявшись с трона, он коснулся моей щеки, глядя мимо меня на стены крепости. – Я надеялся, что ты этого не скажешь, Идаджо. Тогда этот день был бы гораздо проще. Только тогда я заметила далекий гул у меня в ушах – и на этот раз он явно не был вызван нехваткой сна. За стенами крепости раздавались крики, топот ног и бряцанье оружия. Мальчик-посыльный в королевских цветах Вангуру вбежал во двор – глаза его блестели от страха. Я заметила, что он поклонился полководцам, а не Зури. – Крестьяне! – закричал он. – Рабочие повсюду, в каждом регионе – они поджигают ваши виллы! Осаждают шахты, захватывают кожевенные мастерские! Они вооружены. Я не знаю, откуда они достали оружие. Но они направляются к крепости, и… это революция, лорд Гакуру. Глава 27 Плечи Гакуру словно окаменели. Он медленно перевел взгляд на Зури. – Это, – он скрипнул зубами, – твоих рук дело. – О чем вы? Голос Зури был пугающе мягким. Он улыбнулся полководцам с помоста – лицо его было холодным и величественным, словно лицо мраморной статуи божества. Я задышала чаще от страха… и влечения. Так легко было бы раствориться в его харизматичной ярости, утонуть, как мелкий камешек, в его жажде справедливости, в бездонном колодце крови.