— Слушай. Зачем платить за комнату в отеле, если у меня полно места? Она смотрит на свои кроссовки. — Я не могу этого сделать. — Почему? — Потому что это безумно. — Конечно, это так. Но с каких пор ты сторонишься безумия? — С тех пор, как я ворвалась в чей-то дом и выдумала целую жизнь для длинного списка добрых людей, которые не заслуживают того, чтобы им лгали. Все то немногое, на чем я держался, уходит у меня из-под ног. — Ну, поскольку у меня здесь шестнадцать спален, не будет ничего страшного, если ты займешь одну из них. Это бесплатная комната и питание. Она закатывает глаза. — Твоя голова только что стала немного больше. — Что скажешь? Мы можем быть соседями по квартире. — Соседями? — ее губы сжались. Черт. Все идет ужасно. Все, что я говорю, звучит хуже с каждой секундой. — Причина, по которой я предлагаю тебе остаться, заключается в том, что ты не должна жить в гостинице до конца лета. Подумай об этом. Ты можешь остаться здесь, рядом со своим отцом, что может привести к новым столкновениям. И ты предложила помочь мне с переделкой машины… а это требует круглосуточного дежурства. Боже, это прозвучало примерно так же отчаянно, как и в моей голове. — Круглосуточно, да? — она ухмыляется. — Из всего, что я сказал, ты выделила это? Она истерично смеется. — Это самое странное лето в моей жизни. И ты называешь меня сумасшедшей! Ты просишь меня переехать к тебе, а я тебя едва знаю. Я хмурюсь. — Ты знаешь меня. — Недостаточно, чтобы переехать к тебе. Это ненормально. — С каких пор ты придерживаешься статуса-кво? — Ну… с тех пор как ты это предложил. — Она фыркнула. Черт. После наших выходных я определенно не могу позволить ей уйти. Мысль о том, что я снова буду здесь один… подавляет. — Это значит «да»? — мой голос звучит жалко даже для моих собственных ушей, но мне все равно. — Нет. Мое сердце замирает. Мысль о том, что Хлоя оставит меня в моем тихом, пустом особняке, наполняет меня ужасом. Я ненавижу эту мысль больше, чем следовало бы, но ничего не могу с собой поделать. Быть одному — все равно что утонуть посреди океана. Никто не сможет найти меня, не говоря уже о том, чтобы спасти меня от самого себя. Она покачивается на своих кроссовках. — Но… Я прикрываю улыбку рукой. — Да? — Может быть, я соглашусь, если ты скажешь мне настоящую причину, по которой ты хочешь, чтобы я переехала к тебе. Я взвешиваю за и против того, чтобы сказать ей правду. Не те цветастые слова, которыми я делился до этого, а настоящую правду. У меня возникает искушение обвинить ее в блефе, но ее хватка на багаже и подкатывание его к ней останавливает меня. Черт. Неужели она действительно уйдет? — Последние несколько дней в отеле были невероятными. Я не хочу возвращаться к тому, что было раньше. — И что же это? — Одиночество. Без тебя и Марко, мысль о том, что я снова буду оставаться один, ужасна. Совершенно невыносима. Как будто у меня в груди зияет дыра, которая начала заполняться только в последние несколько недель. Ее нижняя губа выпячивается. — О, Сантьяго. Я подхожу к ней, берусь за ручку ее багажа и толкаю его в противоположном направлении. — И самое главное, ты делаешь плохие дни лучше. Я хочу больше этого. Если ты уйдешь, боюсь, я вернусь к тому, что было раньше. Она проводит рукой по моей груди и прижимает ее к моему быстро бьющемуся сердцу. — Я не хочу быть костылем. Тебе нужно бороться за себя, потому что ты этого хочешь. Не потому, что я здесь, как бы долго это ни было. Что-то в моей груди сжимается из-за того, что она уедет навсегда. — Я хочу бороться за себя. В этом вся суть. И ты не костыль. Ты — часть фундамента, который поможет мне достичь того, чего я хочу. — И что это? — Принятие того, что, хотя я никогда не смогу стать тем мужчиной, которым был, я могу стать мужчиной, с которым ты захочешь быть. — Я провожу большим пальцем по ее нижней губе. Ее глаза расширяются. — Ты не можешь быть серьезным. — Почему нет? — Мы недостаточно хорошо знаем друг друга. — Тогда дай мне шанс. Настоящий шанс. Без фальши. Без притворства. Просто мы будем проводить время вместе, больше узнаем друг о друге. Она зажимает нижнюю губу между зубами. Молчание напрягает меня, но я выжидаю, надеясь, что она сдастся. Она напряженно вздохнула. — Хорошо. Но есть одно домашнее правило. — Назови его, и оно твое. — Никакого секса. Пока ты не поработаешь над собой, по-настоящему, я не буду с тобой спать. И точка. Mierda — дерьмо. Я киваю головой, принимая свою судьбу. Если Хлое нужна битва с самой собой, то она обязательно ее получит. Вот только я отказываюсь быть проигравшим на этот раз. * * * — Пожалуйста, скажи мне, какого хрена какая-то женщина звонила моему ассистенту и просила твой номер, Сантьяго. — Ноа пропускает любезности, сразу переходя к причине случайного звонка. — Кто? — Звонила Энн Картер, просила связаться с тобой. Ну, знаешь, мать Хлои? Теперь у меня есть полное имя для тех ужасных историй, которые Хлоя рассказывала о своей матери. У меня по позвоночнику поползли мурашки от мысли, что эта ненормальная женщина пытается проникнуть в мой внутренний круг. Сейчас это прекратится. Хлоя провела всю свою жизнь, спасаясь от хватки своей матери, и будь я проклят, если она преследует ее и в Европе. — Чего она хотела? — рычу я.