Секретарша позвонила через полчаса. – Я нашла медкарту Форнари. Я ошибалась: дела у него действительно плохи. – Что за заболевание? – Рак легких. В тяжелой форме. – Синьорина Элеттра выдержала небольшую паузу. – Нет, не так. Разновидностей у рака легких много, и у Форнари – одна из худших. Поэтому его и освободили. – Можно ли судить по данным медкарты, в каком он сейчас состоянии? – Нет. Там указан тип химиотерапии, которая ему назначена, сколько циклов пройдено, и все. – Как долго он на терапии? Секретарша ответила не сразу. – С тех пор как его освободили. Форнари прошел два длительных курса «химии», потом – лучевой терапии. Последние три месяца он снова на химиотерапии: один курс каждые три недели. – И после паузы она добавила: – По мнению врачей, он слишком слаб, чтобы ездить в больницу, поэтому его доставляют туда службой Sanitrans[46]. – Когда Форнари посещал больницу последний раз? На том конце – шелест страниц и едва слышное бормотание. Наконец синьорина Элеттра сказала в трубку: – На прошлой неделе он как раз проходил химиотерапию. Следующий курс запланирован через две недели. – Форнари регулярно посещает больницу? Снова шуршание… – Да. – Хорошо. Это вырвалось само собой. Форнари, конечно, наркодилер и бывший заключенный, но еще он – человек с онкозаболеванием. После продолжительных колебаний синьорина Элеттра произнесла: – Есть один нюанс, комиссарио… Но вы, наверное, уже об этом думали. – О чем именно? – Если Форнари в этой сфере давно, у него есть связи с… скажем так, коллегами. И он может управлять всем по мобильному. Единственное, что ему нужно, – это надежный курьер. – Интересная мысль, синьорина. Спасибо, что подсказали, – ответил Брунетти. Он попросил позвонить ему сразу же, как только обнаружится что-то важное, и положил трубку. Комиссар выдвинул нижний ящик стола, положил на него ноги и, максимально откинувшись в кресле, уставился в потолок. Надо же, пятно… Светло-коричневое, размером с компакт-диск, но с опущенными вниз щупальцами, слева над окном, где потолок встречается со стеной. Над его кабинетом – мансардный этаж, где в прошлые века проживала прислуга. В каморках на этой стороне здания хранится старая мебель и каталожные шкафы, и обитатели квестуры туда почти не заглядывают. Потолки там низкие, пол – деревянный, окон очень мало, и те крохотные. Несколько лет назад Брунетти там побывал, и ему в глаза бросилось плачевное состояние оконных рам, но тогда его личный кабинет находился на другой стороне и он не увидел в этом проблемы. Форнари – другое дело. Тут проблема очевидна. Человек с тяжелой болезнью, регулярно принимающий химиотерапию, вряд ли будет развозить по городу наркотики или стоять на холоде перед школой, поджидая покупателей. И еще менее вероятно, что у него хватит сил на то, чтобы подстеречь кого-то, напасть на него и столкнуть с моста. Брунетти какое-то время рассматривал пятно. Думать, что Форнари – тупиковый вариант, ему не хотелось, даже учитывая плачевное состояние его здоровья. Жена. Приятели. Телефонино. Послать кого-то с поручением – что может быть проще? Комиссар снова перебрал в уме все, что узнал о Гаспарини, еще одном счастливом супруге. Еще немного, и поверишь, что Италия – страна мужчин, у которых хорошие жены! Да что там, разве сам он не принадлежит к этой категории? Брунетти встал, решив, что самое время пойти полюбопытствовать на окраину района Кастелло. И лучше сделать это в одиночку, чтобы они с Форнари могли поговорить спокойно, как наркодилер с наркодилером. 17 Улицу и дом Брунетти нашел в путеводителе Calli, Campielli e Canali[47] – Рио-делле-Горне, в том месте, где узкий канал отделяет ее от стены Арсенала. В этой части города комиссар не был уже сто лет, но несмотря на это помнил, что на Кампо-делле-Горне растет большое дерево, как и о том, что приятель уговаривал его купить вскладчину лодку, стоявшую вот у этой самой стены. Гвидо отказался от предложения, ведь к тому времени он уже стал отцом и знал, что хлопот ему хватит и без лодки. Хорошо иметь лодку, когда ты юн и беззаботен или, напротив, уже в летах, когда времени много и его нечем заполнить. Мужчина, у которого есть семья и работа, всегда занят. Лодка – это подружка, но не жена. Изучая Calli, Campielli e Canali, Брунетти надеялся, что его ноги сами вспомнят дорогу и легко приведут его на место. На деле же он дважды сбился с пути. Впрочем, один раз можно и не считать: в конце Калле-деи-Фурлани он чуть было не свернул направо, но вовремя опомнился и взял левее. Еще через пару минут Гвидо пересек Кампо-до-Поцци и уперся в тупик. Признав поражение, он вернулся на кампо, оттуда – влево и вниз по улице, пока не вышел на Кампо-делле-Горне. У самой кромки канала стояла высокая привлекательная блондинка и смотрела на воду. У ее ног, смешно сдвинув в сторону задние лапы, сидел крепенький белый пес. Брунетти подошел и заговорил с ней, неизвестно почему решив, что эта дама англичанка, причем уверенность его была настолько сильна, что он сразу же перешел на английский: – Что-то случилось, синьора? – Там теннисный мячик Мартино, моей собаки, – ответила дама и с улыбкой добавила: – Боюсь, тут ничего нельзя поделать. Брунетти увидел дрейфующий слева по воде лохматый желтый мяч. – Будь я лет на тридцать моложе, синьора, я бы прыгнул в воду и достал его для вас, – импульсивно заявил комиссар. У нее собака, значит, она живет в городе. Лишний повод проявить знаменитую итальянскую galanteria…[48] Дама звонко рассмеялась и сразу как будто помолодела. Она всмотрелась в его лицо. – А будь я на тридцать лет моложе, я бы с удовольствием понаблюдала за этим, – сказала она и, глянув вниз, на собаку, произнесла: – Мартино, идем! Не все наши желания исполняются. Еще раз улыбнувшись Брунетти, женщина удалилась в сторону церкви Сан-Мартино-Весково. Довольный этим эпизодом, комиссар прошел еще немного вдоль канала, затем свернул налево, в узкую калле, куда не проникал солнечный свет. Слева была дверь. Такая низкая и широкая, что казалась квадратной. Не найдя звонка, Брунетти постучал. Подождал немного и стукнул еще пару раз. Когда ответа не последовало, еще пять раз постучал в дверь – уже кулаком. Голос, шаги… Дверь наконец открылась, и комиссар увидел женщину. Она была примерно его ровесницей, высокой и чересчур худой. Женщина вышла на улицу и голосом, исполненным надежды, спросила: – Вам нужен Джанлука? Рыжая, с седыми, отросшими сантиметра на три у корней волосами, вокруг носа и рта – россыпь веснушек, кожа покраснела, кое-где шелушится… Глаза оттенка ляпис-лазури, такие синие, что на мгновение Брунетти заподозрил, что это контактные линзы. Впрочем, нет. Эта женщина не из тех, кто таким интересуется. – Да, я пришел к Джанлуке, – ответил комиссар без улыбки. Незнакомка, похоже, и не ждала улыбок. Она вошла в дом, придержав для Брунетти дверь. – Входите. Он наверху. Умышленно держа рот на замке, Гвидо прошел мимо нее в пахнущий сыростью коридор, откуда наверх вела деревянная лестница. Вероятно, этот дом был построен для рабочих Арсенала в конце позапрошлого века. В таких зданиях все чаще размещались заведения типа bed & breakfast гостиничной сети Relais Bijoux. Это осталось жилым… Брунетти поднялся по лестнице, хозяйка – следом за ним. На площадке второго этажа она сказала: – Направо! Гвидо развернулся и увидел другую дверь – на этот раз правильной прямоугольной формы; она была приоткрыта. Из-за двери в коридор проникали свет и тепло. – Входите! – сказала женщина, подходя к комиссару ближе и едва ли не вталкивая его в комнату. Не спросив позволения, Брунетти толкнул дверь и вошел в комнату с низким балочным потолком. Балки выглядели несколько непривычно. Они были источены червями и сплошь покрыты темными пятнами копоти, словно тут годами грелись от угольной печки, такой, какая была у его деда с бабкой. Пара окон, близко одно к другому, но что за ними – не видно, потому что стекла изнутри запотели и влага стекала каплями. При виде конденсата Брунетти особенно остро ощутил, как жарко натоплена комната. Казалось, даже стены источают жар, а не только два электрических обогревателя у софы, на которой полусидел-полулежал мужчина с бледным лицом и длинными прямыми волосами. Был почти полдень, но окна совсем не пропускали света. То ли улочка была слишком узкая, то ли прилегающие дома слишком высокими? Одно Брунетти ощущал совершенно четко: он в ловушке, или в пещере, или в тюремной камере. Мужчина поднял на него глаза: – Кто вы? – Меня зовут Гвидо. – Они вас прислали? – Да! – ответил Брунетти, вложив в это восклицание столько нетерпения, сколько смог. – Что им надо? У мужчины был голос курильщика, вязкий и неприятный. Комиссар улыбнулся, подтянул к себе стул и без приглашения сел на него. – А вы как думаете, синьор Форнари? Брунетти оглянулся и увидел, что женщина по-прежнему маячит в дверях. – Ей обязательно тут находиться? – грубо спросил он. – Нет, – сказал Форнари. – Уйди!