– Что кажется? – Что черная полоса непременно должна смениться светлой? Ведь на самом деле чаще бывает наоборот: плохое влечет за собой нечто еще худшее… Так уж устроена наша жизнь. – Ну… иногда, – как бы нехотя согласился Роуэн. – Вы ведь слышали эту историю… Крайне печальная история, – продолжал полицейский. – Я имею в виду математика Алана Тьюринга, которого обнаружили мертвым в его доме. Я был там… Алан Тьюринг съел отравленное яблоко. Ужасно, просто ужасно… Вы знали его? Может, даже здоровались с ним на улице? Роуэн уверенно покачал головой. – Очень одаренный человек, – добавил Корелл. – Я слышал его по радио, – неожиданно вспомнил Роуэн. Впервые он сказал что-то по собственной инициативе, поэтому Леонард удивился. – О чем же он говорил? – Что-то связанное с Норбертом Винером[45], – ответил Роуэн. – Кто это? – Писатель. Пишет про роботов и мыслящие ма-шины. – То есть Алан Тьюринг говорил о мыслящих машинах? – Да. – Звучит любопытно. – Крайне любопытно. – А вам известно, что все началось с одной чисто теоретической дискуссии? – Нет, – Роуэн смущенно покачал головой. – С логического курьеза, – оживился Корелл, – занимавшего очень немногих. С бессмысленной, на взгляд большинства, академической проблемы, с нелепицы… а кончилось созданием новой машины… разве не странно? Хотя вы, наверное, не интересуетесь логикой. – Совершенно не интересуюсь. – Ну да, вы больше эстет. – Не могу сказать… – И принимаете гостей по выходным. – Разумеется. А вы – нет? – Нет. – Последнее слово Корелл произнес почти с гордостью. – Так кто к вам ходит? – спросил он. – Друзья. – Что за друзья? – К вам они не имеют ни малейшего отношения. В голосе Роуэна не чувствовалось никакой агрессии, только нижняя губа чуть заметно задрожала. – Вы видите, нам известно все. Фраза прозвучала достаточно уверенно, поскольку была заимствована у инспектора Риммера. – Вы имеете в виду… – Роуэн насторожился. – Ваши незаконные связи. – Но у меня… – У нас есть свидетели. – Если вы о миссис Даффи, то наговаривать на соседей – ее любимое занятие. Сплетни для нее что воздух. – Есть и другие, кроме миссис Даффи. Безапелляционность, с какой Корелл произнес это, заставила его самого поверить в сказанное. Он вспомнил, что подумал о мистере Роуэне, столкнувшись с ним в дверях, и еще больше утвердился в собственной правоте. Вне сомнения, этот человек был гей. – То есть? – недоверчиво переспросил Роуэн. – У нас есть свидетели помимо миссис Даффи… Много свидетелей. – Можете назвать хотя бы одного? – Предлагаете выложить вам все начистоту? – возмутился Корелл. – Вот так, взять и раскрыть карты? Понимаю, что это именно то, что вам нужно, но, видите ли, на это у нас с вами еще будет время… Или вы полагаете, я пришел бы сюда, не имея против вас достаточно улик? – Нет, конечно нет. – Роуэн заметно волновался, но производил впечатление человека, уверенного в собственной правоте. – Все так, но… боюсь, вы не поняли. – Ах вот как? – Нет… это не то, что вы думаете. – Так что же это? Говорите! Но Дэвид Роуэн лишь беззвучно шевелил губами и раскачивался на стуле с бледным как мел лицом. Корелл торжествовал и – следуя заранее продуманной стратегии, – заговорил мягче: – Я не хотел пугать вас. – Это не то, что вы думаете, – повторял Роуэн. – Так говорите же, что это было на самом деле! – Это… – Дэвид закрыл лицо ладонями. – Да не волнуйтесь вы так, – прошептал Корелл. – Если вы будете откровенны со мной, обещаю представить дело с наилучшей для вас стороны. Может, у нас даже получится сделать вид, что ничего не было… Все зависит от вашей честности и искренности. – Сделать вид, что ничего не было? – недоверчиво переспросил Роуэн. – Я предлагаю вам сотрудничество, – подхватил помощник инспектора. Он сам не мог понять, с чего вдруг взялся обещать то, что от него ни в коей мере не зависело. Сейчас Леонард действовал скорее по наитию, чувствуя, что дружеское соглашение на данный момент было бы эффективнее угроз. И даже улыбка Корелла из торжествующей сделалась вдруг теплой, понимающей. Эта стратегия как будто возымела успех. Мужчина сник. «Он сдался», – подумал Леонард, предчувствуя триумф. Он уж видел перед собой восторженное лицо Хамерсли: «Блестящая работа, молодой человек! Прекрасно! Просто прекрасно!» Но в этот момент произошло нечто непредвиденное. В коридоре послышались легкие шаги, а потом детский голос произнес: – Папа, папа, Мэри вся мокрая. Она простудится. В дверях появилась девочка лет восьми-девяти, вся в белом – как ангел. Озадаченная проблемами сестры, она не сразу заметила, что у папы гость. А когда разглядела Корелла, сразу приосанилась и опустила глаза: – Простите, я не знала. И исчезла. *** Мысли так и роились в голове Дэвида Роуэна. Больше двух лет минуло с тех пор, как он решил, что эта история навсегда ушла в прошлое, что все забыто. Роуэн давно уже не вспоминал о ней. Он почти перестал стыдиться своей сексуальной ориентации. Но сегодня утром – и это очень его удивило – за несколько часов до того, как ему сообщили о звонке из полиции, его охватил непонятный страх. Дэвид читал о смерти математика в газетах. Газеты всегда расстраивали его, он ненавидел их за это. Но на этот раз потрясение оказалось серьезным. И не только потому, что на память вдруг пришли слова отца: «Такие люди обычно сами лишают себя жизни». Дело в том, что Роуэн действительно встречался с Аланом Тьюрингом. На Оксфорд-роуд в Манчестере они лишь обменялись короткими взглядами, но поняли друг о друге главное. И когда позже столкнулись на Браунс-лейн в Уилмслоу, остановились и поздоровались. Дэвид, который был с дочерьми, сказал что-то о погоде или домах в квартале – что-то банальное, просто для того, чтобы начать разговор. Математик же сообщил, что видел недавно двойную радугу – одна радуга внутри другой, уникальное природное явление. Что стояло за этими словами? Их беседа представляла собой проверку почвы и крутилась вокруг главного вопроса: смогут ли они встретиться еще раз, в более интимной обстановке? Но оба оказались слишком осторожны или погружены в свое. Так или иначе, прежде чем кто-либо из них решился перейти в главному, математик удалился, погруженный в свои мысли. Дэвид не обиделся на это. Он понял, что Тьюринг из тех, кто пренебрегает светскими условностями. Теми самыми, что нередко доводили до тихой истерики самого Роуэна. Он запомнил взгляд Алана Тьюринга – приглушенный и в то же время пронзительный. Открытый, но в глубине которого жила тайна. Должно быть, Алан смущал людей одним этим взглядом. Но Роуэна проняло любопытство. Вернувшись домой, он искал Алана Тьюринга в телефонной книге. И не потому, что собирался ему звонить. Просто хотел вдоволь натешиться мечтой о невозможной встрече.