– Он подсел ко мне за столик, и мы разговорились. Я сказал, что специалист в радиоделе, но сейчас без работы и средств к существованию. Он предложил мне приличное вознаграждение и послал к партизанам. Я пришел к Доминго Унгрии, сказал, что могу работать радистом, и он меня принял в бригаду. Дополнительный блок мне передал Мартин. Я его подключил и стал передавать информацию, которую у меня запрашивали. – Мартину передавал? Его голос был? – Нет, в наушниках был не его голос. – Стало быть, кафе «Миканго», Мартин, – задумчиво проговорил Мигель, а потом задал неожиданный вопрос: – А кота ты помнишь? Там рядом со швейцаром всегда кот сидел по имени Тото и клянчил подачку. Да про этого кота все знают. Он местная знаменитость. Глаза у Марио забегали. – Ну да, там вроде сидел кот. – Прелестно! Про кота я только что придумал. Не был ты в этом кафе. – Мигель весело заулыбался. – Фальшивишь ты на мажоре, кабальеро. – Опять брешет эта сволочь! – выкрикнул Солейко, вновь вскочил со стула и отхватил кусок второго уха у Марио. Тот истошно заверещал. Мигель схватил коллегу за плечо, оттянул его назад и произнес: – Сан Саныч, мы же цивилизованные люди. – Он взглянул на арестанта. – Марио, ты должен знать, что в цивилизованной Европе на допросах всего лишь бьют, а товарищ Солейко – советский диверсант. Он работал в Средней Азии. Там не бьют, а режут для большего красноречия. Уши, пальцы, яйца, кожу на ремни. Даже селезенку порой вырезают и заставляют сожрать. Рассказывали мне люди, которые сами все это видели. Только язык не трогают. Он необходим для душевных разговоров. Ты все равно все расскажешь. Я ведь не смогу его долго сдерживать. – Мигель кивнул в сторону Солейко. – Только куда тебя потом такого изрезанного девать? Не в трибунал же передавать? Только закапывать. Можно и живьем, чтобы дать тебе возможность произнести прощальную речь. – Улыбка у Мигеля была очень широкой. – Начнем сначала. Кто тебя завербовал и где? Губы у Марио тряслись. – Его звали Мартин, это правда. А завербовал он меня на работе. – А где ты работал? – Радио «Солидаридад». – Проверим. Пройдешь проверку-то, а, Марио? Марио молчал. Он имел понурый, опущенный вид, но когда Мигель поймал его взгляд, то не увидел там ничего, кроме презрения и лютой ненависти. – Понимаешь, Марио, ведь ты оперативник, а не агент. Это мы поняли еще во время того спектакля во дворе. Готовили тебя кураторы наспех. Если бы ты продался за деньги, то чтобы спасти свою шкуру, выложил бы нам здесь все как на духу. Подготовленный, профессиональный шпион играл бы тоньше, на полуправде, сделал бы вид, что пошел на вербовку, может, стал бы двойным агентом. Совсем другая манера. Разведчик не подвержен идеологии. Он выполняет приказы. Но ты идейный фанатик. Саша, задери ему рукав до плеча на левой руке. Солейко немедленно выполнил просьбу товарища. На предплечье Марио был вытатуирован орел со свастикой. – На радио «Солидаридад» работал, говоришь, да? Сан Саныч, займись им всерьез. Такие фанатики нормальных слов не понимают. После допроса с пристрастием оказалось, что Марио, испанец по национальности, родился в Германии, член НСДАП, заброшен сюда в составе немецкой диверсионной группы под руководством некоего Карла Штюрмера. Провокационные приказы от имени руководства республиканской армии отдавал он сам. Этот тип поведал еще много чего интересного. Старинов поморщился, когда ему доложили о результатах допроса вражеского агента, но пообещал, что информация об этом до республиканских правоохранительных органов не дойдет. Разве что через Мигеля в его ведомство. Но это даже к лучшему. Марио похоронили в лесочке, за пределами базы. Могилу разровняли и заложили дерном. Без креста. Троянский мул Алексей Донцов разулся, но раздеваться не стал, плюхнулся на кровать и задумался о недавно произошедших событиях. «На базу напали неожиданно и дерзко. Если бы не случай, то все могло закончиться намного плачевней. Эту операцию кто-то очень грамотно спланировал. Сначала был уничтожен наблюдательный пункт. Нашелся свидетель, который видел, как к нему подошел некий крестьянин с кобылой в поводу. Он что-то объяснял бойцам, размахивая руками, потом ретировался, оставив за собой два трупа. Да из него такой же крестьянин, как из меня солист Большого театра! Он просто перебил наблюдателей, лишил базу глаз и ушей. Профессионал! Франкисты предусмотрели едва ли не все, даже дождались, когда наш конный дозор будет на противоположной стороне. Не учли они только одного. Как раз в это время произошла смена караула. Новые наблюдатели обнаружили трупы товарищей и подали сигнал тревоги. Но время было упущено. Противник разделался с охраной на въезде и прорвался на территорию базы». Когда загудела сирена, а следом послышалась интенсивная стрельба, Донцов еще не спал. Он сидел за столом и читал сводки с фронтов, доставленные накануне. Его реакция на боевую тревогу была мгновенной. – Всех наших в ружье и на охрану склада с боеприпасами! – приказал он вестовому, вбежавшему к нему. – Оборону организовать внутри склада, иначе могут гранатами забросать, снайперов на крышу. Выполнять! Донцов прекрасно понимал, что крупных сил противника здесь быть не может. Такие передвижения давно были бы засечены. Это была диверсия, совершаемая мобильной группой. Полностью захватить базу она не могла, поскольку многократно уступала в численности бойцов, тем более что республиканцы уже поднялись по боевой тревоге. «Напакостить по максимуму и сделать ноги. А как напакостить? Взорвать склад с боеприпасами. Я бы так и поступил. – Донцов моментально прокрутил эту мысль в голове, поставил себя на место противника и вспомнил последнюю командировку. – Рыбак рыбака видит издалека. Но тактика у них несколько иная. Мы сначала взорвали склад и воспользовались суматохой, напали на противника и уничтожили его, а эти используют нападение с шумом и стрельбой в качестве отвлекающего фактора. Это понятно. Там численность сторон была сопоставима, а здесь нет. Склад представлял собой каменное строение с узкими окнами-бойницами, поэтому захватить его можно было только внезапно, либо имея в наличии тяжелое вооружение. А откуда у мобильной группы тяжелое вооружение? Нонсенс! Бойцы отряда Донцова успели попасть на склад раньше противника, быстро организовали круговую оборону, выставили в окна пулеметы, а потом врубили прожектора. В ярком свете как на ладони стали видны фигуры вражеских диверсантов. По ним немедленно открыли стрельбу. Не знаю, успел кто-нибудь сбежать или нет. Это совершенно неважно. Склад мы отстояли. Франкисты потерпели неудачу, с боем отступили и растаяли в темноте. Позднее вокруг склада мы нашли четыре трупа и двух раненых, которых немедленно добили. У войны своя логика. Военная. Это было что-то новое, не акция плохо организованных бунтовщиков. Здесь работали профессионалы. Кто они? Не мешало бы с ними разобраться, а то ведь лиха беда начало. Возможны повторения. Склад они не взорвали, но положили в два раза больше наших, чем потеряли сами. Доктор Третьяков погиб. Надо будет другого подыскать». В Донцове вовсе не взыграло чувство мести. Он всего лишь понимал целесообразность ответных действий. Если существует источник опасности, то его следует погасить. Их так учили. Кроме боевой подготовки будущие диверсанты подвергались интенсивной психологической обработке. Во время боевой операции должна отвергаться всякая мораль, гуманизм, альтруизм и прочие атрибуты цивилизации. Все препятствия, мешающие выполнению приказа, должны устраняться без раздумий. Включая людей, невзирая на их возраст, пол и статус, если не было особых указаний. При этом категорически запрещалось убивать просто так, кого попало. Подобные действия жестко пресекались. Такая теория отрабатывалась на практике. Курсанты привлекались к расстрелам преступников, приговоренных к высшей мере наказания. У Донцова в памяти накрепко запечатлелся один эпизод. Расстрелы проводились в каком-то пыльном подвале без окон. Конвой ввел туда молодую красивую женщину с длинными черными волосами, разбросанными по плечам. Она была одета в блузку, заляпанную грязью, и черную юбку, похожа на школьную училку или бухгалтершу. Но неприглядный вид и синяк под глазом ничуть не влияли на ее привлекательность. Вела она себя спокойно и даже несколько высокомерно, без всяких истерик и заламывания рук. Глаза ее были холодны и сухи. «Вот такую убивать? Сильная женщина. Да какой из нее враг народа? – подумал Донцов. – Ей бы детей рожать, таких же красивых, как она сама». Надзиратель или распорядитель, уж как его там, прошептал на ухо Алексею: – Не смотри, что она такая. Внешность обманчива. Эта графиня работала на германскую разведку. Необходима высшая мера социальной защиты. Ликвидировав ее, мы спасем тысячи жизней советских людей, может быть, и миллионы». Женщина попросила закурить. Надзиратель дал ей папиросу и поднес спичку. Она отвернулась, пуская кольцами дым. Надзиратель кивнул, мол, пора, и Донцов выстрелил ей в затылок. Впоследствии он клал трупы штабелями, но этот холодный взгляд и презрительная улыбка запомнились ему на всю жизнь. Вечером к Донцову зашел Мигель, только что вернувшийся из Валенсии. Они обменялись рукопожатием. – Ты по поводу или просто так? – спросил Донцов. – По поводу. – Мигель уселся в мягкое разлапистое кресло, приобретенное у снабженцев за пару литров вина и шмат вяленой баранины, и проговорил: – По нашим разведданным, на нас напали люди Карла Штюрмера, немецкого диверсанта. – Того самого, который Марио к нам внедрил? – Того самого, – подтвердил Мигель. – Его отряд базируется в асьенде семьи графа Уэльма. Она расположена на вражеской территории, в двадцати километрах от линии фронта. У генерала Франко с этой семьей какая-то давняя вражда. Глава семьи, полковник Армандо Уэльма по его приказу был расстрелян месяц назад, а родовое гнездо он приказал передать отряду Штюрмера. Тот и сейчас там базируется. – Я понял твой намек. Только надо согласовать с руководством. Не думаю, что будут какие-то возражения против ликвидации этой заразы. В рейд на асьенду графа Уэльма Донцов повел весь свой отряд. Операция выглядела авантюрной и могла потребовать достаточное количество личного состава. Идти малыми силами было просто безумием. До линии фронта бойцы доехали на машинах. Потом Аугусто запутанными звериными тропами провел отряд к усадьбе. Асьенда походила на средневековый замок с зубчатыми стенами и башнями. – Прямо средневековье какое-то, – сказал Донцов, разглядывая в бинокль необычное и прочное строение. – Ну да, это и есть самый настоящий замок, построенный в готическом стиле, только оборудованный современными коммуникациями, – пояснил Мигель. Донцов усмехнулся и проговорил: – Обстреливать его мы будем из катапульт, потом полезем на стены по лестницам. Только вот поливать нас будут не смолой, а огнем из пулеметов. Вон в башнях пулеметчики сидят. Тут без тяжелого вооружения не обойтись, да и с ним замучишься пыль глотать. Похоже, что зря мы все это дело затеяли. – Не спеши с выводами, – заявил Мигель. – Я забыл тебе сказать, что среди наших бойцов есть бывший слуга этих господ. Может быть, он что-нибудь подскажет. Они позвали этого бойца к себе. Звали его Пако. Он быстро понял суть проблемы, на несколько минут задумался, а потом предложил решение, пусть и весьма авантюрное: – Я родился здесь, прямо в этом доме. Мои родители служили графу. В детстве мы все уголки облазили, в любую щель проникали. Ну так вот. Видите тот амбар? Это овощехранилище. Там есть подземный ход, уж не знаю, зачем его в древности соорудили. Пришлым людям вряд ли про него известно. Хранилище стоит как раз над ним. Там выход есть, но он заложен кирпичной кладкой. В подвале вход в подземелье закрыт металлической дверью, запертой на висячий замок. Мы в детстве лазили по этому подземелью, поэтому его кирпичом и забили. Хранилище заперто, но вряд ли охраняется. Иначе во двор дома можно попасть только через ворота. Или через стены лезть придется. Да и в самом доме двери непробиваемые. – Кладку можно взорвать, дверь тоже, – начал было Джига, но тут же сам себя тормознул: – Нет, это не годится. Услышат и предпримут меры. Рядом с говорящими сидел Фраучи и, судя по напряженному лицу и полузакрытым глазам, о чем-то напряженно думал. – Гриша! – обратился к нему Донцов, вспомнив про полевую кухню в Аликанте. – Ты у нас мастер на всякие фокусы. – Есть какие-нибудь мысли? – Есть! – тут же ответил Фраучи. – Подробнее. – Троянский конь, вернее, мул. Несколько этих животных пасутся в паре километров отсюда. Надо нагрузить мула поклажей и выпустить его прямо перед домом. Ей-богу, наши клиенты заинтересуются и заведут его внутрь. А поклажу заложит Джига. – Они поклажу на месте распотрошат, не совсем дураки, – возразил Донцов. – Тогда мы приведем второго мула. Первый будет навьючен всякой снедью, ну там консервами, вином, а второго загрузит Джига. Запаковать торбы нужно покрепче, чтобы наши друзья повозились с ними как следует. Второй раз они, скорее всего, поведут мула внутрь вместе с ношей. Им ведь не только груз, но и сама животина пригодится в хозяйстве. Бомба внутри взорвется. Об этом Джига позаботится. Шум, гам, тарарам. Тут-то мы в подвал и проникнем. Ну и так далее. – А что? – воскликнул Донцов. – План любопытный и реальный. Попытка не пытка. Ваня, что ты об этом думаешь? – Он повернулся к Джиге.