И без слов мы поймем перемены в судьбе, И без фраз ощутим счастье это. Я хочу подарить свою веру тебе, Окруженную солнечным светом. С малых лет для меня ты была дорогой И сжималось сердце при встрече. С малых лет я гордилась как мамой тобой И поверь мне, что будет так вечно. Прошло еще одно подземное лето. Возможности сбежать из своего плена у меня совершенно не было. Редкая вылазка к окошку. подышать свежем воздухом не давала не единого шанса осуществить побег. Во-первых, порог люка едва ли доставал мне до груди, тем самым препятствуя быстро выскочить на улицу. Во-вторых, Мохов всегда крепко сжимал мое предплечье, давая понять, что он держит все под контролем. Мне казалось, что любые попытки бороться с ним были бы нелепы – в этой схватке я бы явно проиграла и, скорее всего, была бы наказана за бунт. Сотни раз я, лежа под своим мучителем, представляла, что у меня в руке пистолет и я выстреливаю ему в спину. Раз, другой, третий. Пока не закончатся пули, а эта зеленая ненавистная комната не станет красной от его ядовитой крови. В ноябре Лена поняла, что беременна. Мысли о том, что весь ужас первых родов нам придется пережить вновь, добивали меня. Мы снова и снова просили нашего мучителя отпустить нас на волю. – «Оставь надежду всяк сюда входящий», – будто издеваясь, процитировал он однажды средневекового поэта Данте Алигьери. Было жутко услышать эти зловещие слова. Но собирая последние силы в кулак, я продолжала бороться за жизнь. Я не имела права нарушить безмолвное обещание родным вернуться к ним. От неподвижного образа жизни моё тело ослабло, и я приняла решение заняться спортом. Приседала, качала пресс, разминала спину, приводила в тонус мышцы на руках с помощью двух полуторалитровых бутылок с водой, поднимая их вверх. Независимо от своего настроения и самочувствия я каждый день занималась физкультурой. К концу моего заточения количество подходов на каждом упражнении достигало пятисот раз. В будущем, когда я обрела свободу, эти занятия помогли мне восстановиться, чтобы вести обычный образ жизни и при этом не уставать. 2003 год: все повторяется Третий новый год в заточении мы с подругой постарались отметить хоть как-то повеселее. Я попросила Мохова принести нам продукты на салат «Оливье», немного копчёной колбасы, селёдку и каких-нибудь фруктов. Радости праздника не ощущалось, но мы продолжали жить, надеясь на спасение, а это было самым главным. Следом за новым годом прошел день рождения Лены, ей уже исполнилось двадцать лет. Существование в четырёх стенах оставалось все таким же однообразным. Наш мучитель приходил каждый вечер. Его сексуальный аппетит не пропадал. Он всё также требовал нас к себе по очереди. Выглядел Мохов всегда одинаково: чёрные, заношенные до потёртостей брюки и рубашка, которая менялась в зависимости от времени года. Зимой он носил красную в чёрную клетку, а летом – светлую в мелкую полоску и с коротким рукавом. По фигуре было заметно, что он много занимается физическим трудом: крепкие руки с грязными ногтями на пальцах, широкая спина, какие-то большие несуразные ноги. Лысина на макушке с каждым годом увеличивалась все больше, и он, стараясь скрыть плешь, отращивал оставшиеся вокруг нее волосы. От него постоянно пахло потом, и я догадывалась, что в душе он бывает крайне редко. Правда, лицо всегда было гладко выбрито, но я думаю, это была механическая привычка, устоявшаяся с молодости. Однажды в конце весны наш мучитель спустился к нам в бункер: – Скоро к вам еще девку приведу, – шокировал он нас. – Надо верхний ярус над кроватью надстроить, на одной койке вам тесно спать будет. Верить в этот абсурд не хотелось, но работа по строительству второго этажа вскоре закипела. Это было воскресенье. Мохов долго спускал запчасти для будущего спального места несчастной девочки в зеленую комнату, раздражая нас скрежетом. Потом переложил к нам в бункер материалы для строительства и залез сам. Чтобы кто-нибудь из нас не смог быстро выскочить в окошко люка на улицу, он перегородил его железной трубой, поставив ее таким образом, что один конец скрывался в предбаннике, а другой упирался в пол нашего подвала и придерживался с помощью тяжелого металлического уголка. А потом, все еще опасаясь за свою безопасность, быстро выдвинул кровать на середину и загнал нас к противоположной от выхода стене. У Лены уже был достаточно большой живот, и ей с трудом удавалось двигаться, поэтому во время строительных работ Мохов больше следил за мной, время от времени грозя мне длинной железякой, которую он держал рядом с собой. У меня опять не было шансов на побег. Получить по голове этой палкой совершенно не хотелось, и я так и не решилась сбежать на казавшуюся такой близкой свободу. В следующий выходной наш мучитель закончил свою работу и, притащив матрас, велел нам его расстелить на железную пружину, натянутую над нашей постелью. – Белье выдам, когда третья появится, – мерзко оскалился он. Мне было безумно жаль эту еще не существующую девочку. Я, кажется, даже представляла, как она выглядит: невысокого роста, со светлыми волосами и испуганными, заплаканными глазами, все еще не верящими в происходящее. Но время шло, а третья узница так и не появлялась. Много раз я прокручивала в голове события того дня, когда я подняла трубку телефона и договорилась пойти даже не со своей подругой, а с подругой сестры, на городской праздник. В тот день я совершила слишком много ошибок. Начнем с того, что я не должна была ехать на эту дискотеку. Мама меня не отпустила бы, но я проявила своеволие. Потом пропустила время, когда должна была вернуться домой, вслед за этим пренебрегла правилами безопасности и села в машину к незнакомцам, согласилась выпить спиртное, не сопротивлялась, когда они решили покатать нас по ночному городу… А когда мы приехали уже в Скопин? Я ведь уже немного отошла от снотворного и могла бы спокойно выйти из машины и начать кричать и звать на помощь! Побежать, стучаться в любой дом, прося о помощи. Но я была как парализованная… Даже когда мы заехали во двор нашего мучителя, я все еще могла попытаться убежать, поднять шум, привлекая соседей. Но я не сопротивлялась, даже когда Мохов начал запихивать меня в окошко под гаражом! В тот вечер у меня будто бы отключился инстинкт самосохранения. Я совершенно не боролась за свою жизнь. Все эти размышления угнетали меня. Я искала себе оправдания и не находила их. Но наравне с этим считала и продолжаю считать, что такое наказание – почти четыре года подземного существования – слишком высокая цена за легкомысленность. Сейчас я понимаю, почему именно так я повела себя в тот вечер. Мой возраст и образ жизни на тот момент не позволяли мне адекватно оценивать обстановку. За свои четырнадцать лет я ни разу не встречала плохих людей. Меня никогда никто не обижал и не обманывал. Я была любимой дочерью, средней, но не вызывающей негатива у учителей, ученицей, хорошей подругой. Моё существование было безоблачным и счастливым. Слова «маньяк», «насилие», «преступление» я в полной мере осмыслила и поняла, только находясь в том подвале. Я была наивной маленькой девочкой, с которой впервые поступили плохо. Вся эта чудовищная ситуация случилась именно в тот момент, когда я из ребенка превращалась в подростка. Возможно, это покажется удивительным, но в тот период моей жизни мне еще иногда хотелось поиграть с куклами, у меня даже был импровизированный домик для Барби, расположенный на нижней полке книжного шкафа! Во мне существовали два человека: одна я – абсолютный ребенок со свойственными ему желаниями, другая я – симпатичная девушка, жаждущая окунуться во взрослую жизнь. К большому сожалению, моим родителям не хватило времени заметить эти изменения во мне, моё похищение случилось именно тогда, когда мой внутренний мир только начинал трансформироваться, и я сама еще не понимала, что со мной происходит. Олег родился третьего июля. Как и в прошлый раз Лена долго мучилась схватками, стонала, кричала, плакала… Когда она легла на кровать, я уже готова была принять ребенка. Вид рождающегося человека меня не пугал. Я, как опытная акушерка, быстро разделалась с пуповиной и, обтерев новорожденного, запеленала его в тряпицу. Мальчик родился слабым и мелким, не больше двух килограммов в весе. По сравнению со своим старшим братом Владиком он казался тихим и неактивным, но личиком походил на него, словно близнец. С молоком у Лены снова были проблемы, хотя малыш не особо требовал еду – он все больше спал в чемоданчике, оставшемся от первого ребенка… Я достала из-под кровати пеленки и самодельные распашонки нашего первого младенца и привела их в порядок. Когда Мохов узнал, что у него родился второй сын, он воспринял это как должное: – Вот десять детей родите и домой вас отпущу, – «обнадёжил» он нас и, получив свое, удалился. Похоже, ему начинал нравиться процесс деторождения. Ждать появления еще восьмерых детей нам совсем не хотелось, тем более я не могла помочь подруге в этом нелегком труде. От постоянного стресса и плохого качества жизни у меня никак не начинались женские дни. С одной стороны, это расстраивало – я явно была не в порядке. С другой стороны, я благодарила бога за то, что не беременею от этого ублюдка. Наш мучитель иногда упрекал меня в неполноценности. Говорил, что я тощая, с маленькой грудью и задницей. – У тебя фигура, как у пацана, – сокрушался он. – Только члена не хватает, а так – вылитый, да еще и родить не можешь. Конечно, нам всем было ясно, что Лена не сможет воспроизвести на свет названное им количество младенцев. Поэтому высказывание мучителя о нашем будущем обретении свободы расценивалось как издевательство. Второй сын Лены прожил с нами целых четыре месяца. Подруга понимала, что Олежек слишком слабенький, что в нем едва теплится жизнь, но она никак не могла заставить себя расстаться с ним. Мохов не требовал отдать ребенка ему. Скорее всего, он выжидал, когда Лена сама решится на это, ведь она не захочет, чтобы малыш рос стенах этого подвала или еще хуже – погиб от истощения. Именно так все и произошло. Мы понимали ужас нашего положения, и поэтому сами попросили отнести ребенка из нашего бункера. Было совершенно очевидно, что малышу нужны свет, солнце, нормальная еда, нормальный воздух, нормальный уход – мы, находясь в подземелье, не могли ему обеспечить всего этого… Вместе с этим решением у нас созрел и очередной наивный план освобождения. Мы написали маленькую записочку с нашими именами, вложили ее в распашонку и крепко запеленали мальчика. Когда Мохов в оговоренное время пришел за младенцем, мы с чувством, что скоро весь этот кошмар закончится, отдали ребенка. О, как же мы ошибались, когда надеялись на это письмецо, вложенное Олежке в рубашечку! Конечно же, наш мучитель переодел его в подготовленные для такого случая вещи, нашел эту несчастную бумажку и даже подменил ее на другую, с исправленным текстом. Только после освобождения из очередного интервью мы узнали, что Олежку нашли в каком-то многоквартирном доме, при нем была записка, и от женского лица – просьба передать ребенка в хорошие руки. В сети можно найти интервью прокурора города Скопин Валерия Марюшкина, который работал в те годы: «Ребенок лежал на полу в подъезде, при нем была записка. Женщина, назвавшаяся Леной, просила передать ребенка в хорошие руки. Когда малыша доставили в больницу, его вид шокировал врачей – подкидыш был похож на маленького старичка. При росте 55 сантиметров четырехмесячный мальчик весил 2 килограмма 400 граммов! Жизнь в нем едва теплилась. Двумя годами раньше в Скопине произошел аналогичный случай: такой же брошенный в подъезде младенец и записка похожего содержания. В обоих случаях мы перерыли весь город, разыскивая „кукушку“. А вот сличить почерк записок никто не догадался…» (интервью было дано Марии Василь, журналисту украинской газеты «Факты», 28 мая 2004 года – спустя всего пару недель после нашего освобождения) Но тогда мы, конечно, ничего этого не знали. Мохов нам ничего не рассказал: ни куда он отнес ребенка, ни то, что подменил записку – ни слова, ни полслова. Про записку мы уже догадались сами… Потому что за нами так никто и не пришел… Потом – вновь была принесенная им заметка в газете, с точностью повторяющая текст про первого найденного мальчика. То, что Олежек жив и здоров, было радостью и облегчением, но то, что наша попытка побега вновь не удалась, погружало в невероятное отчаяние… Наша жизнь потекла своим чередом. В сентябре мне исполнилось семнадцать лет, и на день рожденья я получила в подарок возможность посмотреть через окошко на звездное, еще по-летнему низкое небо и подышать ароматами природы. В этом подвале я из ребенка превращалась во взрослого человека, у меня формировалось собственное мировоззрение. появлялись жизненные ценности, складывались черты характера. Я очень много думала о своей семье: как я люблю родителей, сестру, бабушку с дедушкой, многочисленных родственников. Я мечтала увидеть их всех, обнять, успокоить и пообещать, что больше никогда никуда не исчезну. Главным человеком, не дающим мне падать духом, была моя мама, все эти годы я верила, что она молится за меня и верит в то, что я жива и обязательно вернусь к ней. Я не должна была позволить этому ничтожеству заставлять страдать всю оставшуюся жизнь моих дорогих и любимых людей. Поэтому я продолжала бороться с обстоятельствами и не опускать руки. Когда Лена сказала, что она опять беременна, я даже не удивилась. Для меня уже стало привычным видеть ее с животом и ожидать очередного младенца. Я вообще стала малоэмоциональной и почти не плакала. Просто продолжала жить, стараясь отвлечься от действительности при помощи занятий творчеством или просмотром телепередач. Больше всего мне нравилось, когда каналы транслировали прямые включения – я вновь ощущала себя частью этого мира и, абстрагируясь от действительности, представляла, что нахожусь сейчас рядом с людьми по ту сторону экрана. Телевизор для меня стал единственным окном в земную жизнь, мы не выключали его никогда, только ночью делали звук потише. 2004 год: освобождение Второй ярус кровати оставался пустовать и служил нам крышей, защищающей от капель воды, слетающих вниз, и постоянно падающих омерзительных чёрных жуков. В марте 2004 года Мохов впервые за все время разрешил мне помыться в его ванной. Я не поверила своему счастью, ведь у нас опять появился призрачный шанс на спасение. Он пришел за мной ночью и вывел на улицу. Под моими ногами хрустел снег, и, несмотря на то, что наш мучитель всю дорогу крепко держал меня за руку, я ощущала свободу каждой клеточкой кожи на своем маленьком измученном теле. Из-за темноты мне никак не удавалось рассмотреть обстановку вокруг, фонари во дворе предусмотрительно были выключены. И я, опасаясь провала, решила повременить с побегом. Мохов вел меня по узкому коридорчику, не зажигая свет. – Давай по быстрому потрахаемся и помоешься, – заведя меня в душевую распорядился он. После омерзительного акта, я наконец-то залезла в ванну и включила воду. Несмотря на то, что комнатенка, в которой мы находились, была грязной и, как всё в моей нынешней жизни, противной, я получала наслаждение от того, что на мою голову льется вода из крана и мне не приходится ее экономить. Намывшись вдоволь, я вылезла из ванны и обернулась выданным мне полотенцем. – Пойдем в комнату, надо еще раз потрахаться, – схватив меня за руку, он поволок жертву вглубь дома. Спальня нашего мучителя оказалась маленькой и захламленной. По левой стене от двери устроился старомодный трельяж с зеркалом, дальше шел низенький шкаф для одежды, за ним, под окном, располагался письменный стол. Напротив стола стояла разложенная софа с несвежим постельным бельем. Там, где она заканчивалась, был установлен относительно новый для того времени телевизор с видеомагнитофоном наверху, а позади него пестрел видеокассетами открытый стеллаж. Меня как магнитом тянуло моё отражение в большом зеркале. Из-за того что в нашем подвале имелось лишь крошечное зеркальце, мне никак не удавалось понять, как я выгляжу. Я принялась рассматривать себя, и отражение во весь рост, моя чудовищная внешность повергли меня в шок. Непропорционально длинные руки, свисающие вдоль тощего детского тельца, по-старушечьи редкие волосы, сквозь которые просвечивается кожа на голове, землистый цвет лица и огромные, в пол впалой щеки синяки под глазами. Мне стало до слез жаль себя. Я всегда была такой хорошенькой девочкой, а сейчас на меня смотрело какое-то жуткое, почти инопланетное существо. Злость на нашего мучителя достигла предела. Захотелось схватить с телевизора видик и долбить им по его безумной башке, пока она не разлетится на мелкие кусочки. Но… Все мои силы были только в моём воображении. В реальности не существовало ни единого шанса справиться с Моховым, поэтому худенькая тощая девочка продолжала подчиняться его приказам. Изнасиловав меня уже на софе, он все с той же осторожностью отвел меня обратно в подвал. По реакции Лены мне стало ясно, что она очень расстроилась моему возвращению. Времени до разрешения от бремени оставалось совсем мало, ей стоило огромных усилий добраться до туалетного ведра или, например, поднять с пола авторучку, случайно упавшую на пол во время занятия английским. Её организм был настолько ослаблен, что вряд ли она смогла бы выжить во время родов. Моя бедная подруга очень надеялась, что в этот раз мне удастся сбежать. Она так же, как и я, боролась за жизнь. Однако я понимала: я не имею права на ошибку, и если у меня не получится с первого раза осуществить задуманное, второго шанса может не быть. Наш мучитель, опасаясь побега, с большой долей вероятности исключит всякие вылазки на улицу. Следующий поход в дом состоялся спустя примерно две недели. Случилось это опять ночью. Я вымылась в ванне, и Мохов проводил меня в свою спальню. Я лежала на его кровати и разглядывала окно. Двойная старая рама, обрамляющая уже привычно грязное стекло, не открывалась, имелась лишь крошечная форточка, которая даже для моих кошачьих габаритов была мала. Да и бежать опять было некуда – окошко выходило во внутренний двор, окруженный высоким забором и хозяйственными постройками. Наш мучитель включил видеокассету с порнофильмом. Отвращение к нему зашкаливало, я ненавидела этого человека за то, что он заставляет меня заниматься с ним сексом под это непотребное кино, за требование воспроизводить звуки, доносящиеся из телевизора, за то, что он пользуется моим телом, будто это его личная вещь. Он хотел, чтобы мне это нравилось! Он сумасшедший?! Наконец, все закончилось. Мохов закрыл глаза и, кажется, задремал. Я вслушивалась в тишину и смотрела на дверь. «Я смогу, я это сделаю», – вертелось в голове. Встала. Шаг. Еще один. Я почти у выхода… И вдруг… – Куда собралась? – Раздалось за спиной. Одним прыжком он оказался около меня и больно толкнул в грудь. От удара я отлетела на кровать: – Я в туалет захотела, – прохрипела я. Он подошел ко мне и отхлестал по щекам. Казалось, это конец… Последний год Дни тянулись и были похожи один на другой. Сон, еда, рисунки, зачитанные до дыр одни и те же книжки… Даже у белки в колесе больше разнообразия – она хотя бы видит вокруг себя постоянно меняющиеся лица. Наш бункер становился всё мрачнее и не пригоднее для жизни. Плесень разрослась по всему потолку и стенам. Чтобы хоть как-то скрыть эту черноту, я расклеивала свои рисунки по периметру, но и они вскоре начинали гнить. От сырости постельное белье всегда было влажное, а мое тело – липким. Мне стало даже больше нравиться находиться в зеленой комнатке, она, по крайней мере, была сухой и располагалась ближе к свободе.