– Если дар Сайруса больше не будет соединен с замороженной во времени Армией горгулий, он утратит свое бессмертие. И тогда я наконец-то смогу покинуть эту пещеру и показать этому типу, что бывает, если злить богиню на протяжении тысячи лет. Хадсон ощетинивается. – Если Грейс дотронется до нити, которая соединяет всех горгулий с ней самой, то не потечет ли яд к ней – ведь Сайрус продолжит направлять его, благодаря своему дару? Кровопускательница качает головой. – Это и так уже произошло. Что? Я провожу ладонями по своему животу, по своим рукам. Не чувствую ли я себя больной? Но это не имеет смысла. Но позвольте, ведь кто-то сказал мне, что я отравлена магическим ядом. Как же так? Должно быть, Хадсон думает о том же, потому что он гладит мои руки от запястий до плеч и обратно и притягивает меня к себе. – Но я чувствую себя хорошо, – заверяю я. – Само собой, – говорит она так, будто ей уже год не доводилось слышать ничего глупее. – Я была отравлена еще до твоего рождения, и ты мой потомок. Поэтому ты отчасти унаследовала мою невосприимчивость к яду. И поэтому укус Сайруса не убил тебя. Ну ладно, вообще-то это обретает смысл после того, как она это говорит. – Если твоя пара отпустит тебя хотя бы на пять минут, то подойди сюда и давай начнем. – Она показывает на середину круга. – Ни за что, – отвечает Хадсон и, опять взяв меня за руку, идет в круг вместе со мной. – Куда пойдет она, туда пойду и я. Я ожидаю, что Кровопускательница сейчас отпустит какое-то оскорбительное замечание, но ее слова удивляют нас обоих. – Да, я помню те первые дни, – говорит она, глядя на что-то поверх моего плеча, затем качает головой. Я смотрю на наших друзей, стоящих за пределами магического круга, но, кажется, с ними что-то не так. Джексон стоит рядом с Мекаем и Флинтом, но его рука наполовину поднята, как будто он собирается на что-то показать. Иден стоит рядом с Мэйси, они подались друг к другу, будто беседуя, но ни та, ни другая ничего не произносят. Я уже собираюсь спросить Кровопускательницу, в чем тут дело, когда она говорит: – Всё и все за пределами этого круга заморожены во времени. Однако я не смогу делать это долго, так что нам надо спешить. Брови Хадсона взлетают вверх. – Все за пределами этого круга заморожены? Вы хотите сказать, весь мир? – Вообще-то скорее заморожен не кто-то, а само время. Мы не можем рисковать, ведь Грейс может случайно разморозить Армию горгулий. Посему я даю ей возможность поработать в промежутке между одним моментом и другим. – Она смотрит на меня, выгнув бровь. – Но это время съеживается с каждой секундой. А теперь иди сюда. Я торопливо иду в середину круга, и она дает мне общие указания относительно того, что я должна буду делать, но в конце концов все это сводится вот к чему: – Делай то, что кажется тебе правильным. Мне хочется засмеяться, потому что правильным мне сейчас кажется одно – забрать моих друзей и убраться как можно дальше отсюда. Но поскольку это не вариант – спрашивается, почему? – я стискиваю зубы, закрываю глаза и быстро перебираю в уме ее указания. Одной рукой я должна отыскать внутри себя свою связь со всеми горгульями, а другой взяться за зеленую нить – и, крепко держа их, качать. Кровопускательница упомянула, что мне будет нетрудно определить, в какую сторону надо направить яд, поскольку в той стороне он будет сильнее, ведь там находится источник этого яда – Сайрус. Я знаю, каково это, когда Алистер говорит в моей голове, но я понятия не имею, каким образом можно установить связь с какой-то другой горгульей – тем более, что это Алистер установил связь со мной, а не наоборот. И все же я делаю глубокий вдох и с закрытыми глазами открываюсь тому, с чем я должна установить связь, отчаянно стараясь увидеть то, на что могут быть похожи тысячи других горгулий в моей голове. На тысячи светящихся точек. Это ответ, пробившийся сквозь таящиеся во мне тьму и страх. В этой тьме перед моими закрытыми глазами начинают появляться тысячи световых точек. И подобно звездам над океаном в середине ночи, эти светящиеся точки рассыпаны повсюду. Они везде, куда я могу достать взглядом, везде, куда может дотянутся мое сознание. Их количество пугает, и части меня хочется сдаться. Слишком много звезд – слишком много душ, – до которых мне надо дотянуться. Мне ни за что не добраться до всех. Но ведь именно на это и рассчитывает Сайрус. Во всех этих катастрофических ситуациях он рассчитывает на то, что я испугаюсь и сдамся еще до того, как попытаюсь что-то предпринять. Но я не делала этого прежде и не стану теперь, какой бы невыполнимой ни казалась стоящая передо мной задача. Не зная, что еще можно сделать, я протягиваю руку и пытаюсь сгрести с неба горсть этих звезд. Но из этого ничего не выходит, что меня не удивляет. Я пытаюсь снова и снова, но всякий раз, когда я тянусь к ним, они отодвигаются еще дальше, как будто им не хочется, чтобы я их касалась. Или хуже того, как будто они не желают, чтобы я их спасла. От этой мысли я начинаю здорово психовать. Ведь я просто приняла слова Кровопускательницы на веру, и это несмотря на то, что прежде она была не очень-то настроена на сотрудничество, не очень-то откровенна. Не лжет ли она и теперь? Не пытается ли заставить меня делать то, чего мне не следует делать, потому что это служит ее целям? Эта мысль тянет меня прочь из этой зоны, чем бы она ни была, и звезды начинают тускнеть. Поначалу я не мешаю им меркнуть – с какой стати я должна верить, что вообще могу это сделать? Но тут голос внутри меня – нет, не голос, а Алистер – говорит: – Держи, Грейс. Держи, держи, держи. Я не знаю, что именно я должна держать, ведь эти звезды просто сыплются сквозь мои пальцы, как пыль, но он так настойчив. – Держи, Грейс, держи… Я не могу сдаться. Не могу сдать назад. Иначе я просто не посмею снова посмотреть ему в глаза, не смогу жить с самой собой. И я делаю то единственное, что могу – еще крепче сжимаю руку Хадсона, мысленно подаюсь вперед и, ухватив гигантскую охапку звезд, прижимаю их к себе. На сей раз это срабатывает – отчасти. Звезды не отодвигаются от меня, как это было прежде, но по мере того, как они просыпаются сквозь мои пальцы и сыплются в чернильную тьму, они становятся крупнее, удлиняются, пока совсем не перестают быть похожими на звезды. Они выглядят теперь как тончайшие световые нити, протянувшиеся передо мной. И с глубоким вдохом я мысленно протягиваю руку и обхватываю целый занавес света. Но внезапно тонкие нити начинают вибрировать в моей руке. Поначалу чуть-чуть, затем все сильнее и сильнее, пока я не чувствую, что ладонь жгут электрические разряды, и мне не начинает казаться, будто еще немного – и мое плечо вылетит из сустава. Это кажется мне еще одним доказательством того, что они не хотят, чтобы я их касалась – не хотят, чтобы я им помогала, – и я начинаю отпускать эти нити. Но как только я ослабляю хватку, в моей голове раздается голос Алистера, громкий и четкий: – Грейс, ты должна держаться. Теперь он говорит как король горгулий, а не как Неубиваемый Зверь, и я инстинктивно слушаюсь его. Я прижимаю нити к своей груди и держусь за каждую из них, несмотря на электрические разряды, которые сотрясают мое тело. Эта боль ужасна, почти невыносима, и я понимаю, что не смогу держать эти нити вечно – и даже сколько-нибудь долго. Поэтому я делаю глубокий вдох, стараюсь дышать, несмотря на эту боль, и другой рукой тянусь к зеленой нити, которая связывает меня с Кровопускательницей. К той зеленой нити, которая – так мне казалось – связывает меня с самой вселенной. Хадсон вскрикивает, когда я отпускаю его руку, но сейчас у меня нет энергии, чтобы успокоить его. Ведь вся она до последней капли нужна мне, чтобы продолжать держаться за световые нити, вся моя сила воли необходима мне для того, чтобы не отпустить их, несмотря на боль. Костяшки моих пальцев легко касаются зеленой нити, и все внутри начинает дрожать. Боль не уходит, и, похоже, время не останавливается, как бывает обычно, когда я случайно задеваю зеленую нить. Я слышу, как Хадсон зовет меня по имени, чувствую, как он тянется ко мне – чувствую, несмотря на вихрь поглотивших меня ощущений, – но его голос звучит так, будто доносится с другого конца огромного поля, и я не могу сосредоточиться на нем. Я подавляю желание ответить ему, отталкиваю его и сосредотачиваюсь на зеленой нити, которая уже находится у кончиков моих пальцев. Часть меня опасается взяться за нее – что, если в этом случае я, как предположила Кровопускательница, случайно разморожу Армию горгулий, что, если ее магический круг не сможет этому помешать? Но, приглядевшись повнимательнее к мерцающим нитям горгулий, я понимаю, что мне не стоит бояться ошибки – потому что узнаю волшебство Кровопускательницы. Оно окутывает каждую из этих нитей, и оно колоссально. Вряд ли я когда-либо смогла бы пробить такую защиту. Эта мысль заставляет меня сделать большее – не просто коснуться зеленой нити, не просто легко взяться за нее, как раньше. Чтобы добиться успеха, я должна решиться. Должна просто сделать это, и все. И я хватаюсь за свою нить полубожества и сжимаю ее изо всех сил – несмотря на то, что вокруг разверзается ад. Ударяет молния, и комнату заполняет оглушительный гром. Ветер возвращается – теперь это настоящий ураган, и он едва не сбивает меня с ног. Хадсон удерживает меня от падения – я чувствую его руки на моей талии, несмотря на ветер, грозу и действие моих нитей. Он держит меня, пока мир вокруг сходит с ума. Следует еще одна вспышка молнии, снова гремит гром. И на мгновение перед моими глазами возникает лицо Реми. Он широко улыбается мне, словно говоря: «Во что же ты вляпалась на этот раз?» — и кажется таким реальным, что я не могу не думать, что он и вправду может быть передо мной. – Реми! – зову я, пытаюсь дотянуться до него, но он, подмигнув, исчезает, и одновременно что-то вырывает тонкие серебряные нити из моей руки. Я пытаюсь схватить их вновь, но до них слишком далеко, ветер уносит их прочь, в окружающую тьму. – Грейс! – вопит Хадсон из-за пределов того внутреннего мира, в котором я нахожусь, и я инстинктивно поворачиваюсь к нему. – Хадсон! – выдыхаю я, чувствуя, что ветер по-прежнему старается сбить меня с ног. – Грейс! Держись! – Он прижимает меня к своей груди. – Я боялся, что мы потеряли… Он запинается, потому что над нами опять гремит гром. – Отпусти ее! – кричит он, перекрывая адский шум. – Отпустить что? – спрашиваю я. – Зеленую нить. – Голос Хадсона сливается с голосом Алистера, звучащим в моей голове. – Отпусти зеленую нить, – повторяют они оба. И я отпускаю ее, нимало не удивляясь тому, что не сделала этого прежде. И тут начинается еще большая свистопляска. Глава 49. Храбро идя туда, где прежде не бывала ни одна сосулька Кровопускательница, Хадсон и я по-прежнему стоим внутри круга из символов, и, похоже, этот свирепый ветер дует только в нем. Но тут комнату оглашает зловещий треск.