– Вчера мы – Джим, Дэб и я – принесли ее на территорию поместья, – понизив голос, сообщает она. Ломоть хлеба выскальзывает у меня из пальцев и падает на тарелку. – Она в моей комнате, – уже шепотом сообщает Джудит. – Спит, причем так крепко, что не добудишься. Мы нашли ее в снегу, у обочины. – Но как ты поняла, где ее искать? Джудит возвращается к чугунным горшкам, висящим над огнем. Я слегка приподнимаюсь, чтобы получше ее разглядеть, хотя тело так и норовит разлечься на столе. – Джудит? Как же ты узнала, что она там? – Я слушаю свою музу, – отвечает служанка, помешивая гороховую кашу. – Возблагодарите Господа за то, что Морелла сообщила мне, где искать бедняжку, пока никто другой не нашел ее, не похитил и не убил и пока она сама не замерзла до смерти. – Как ты сказала? Морелла? – нахмурившись, уточняю я и бросаю взгляд на окно – но желтоглазой совы на ветках уже нет. – Когда-то и она была мрачной и необузданной, – рассказывает Джудит, имея в виду, по всей видимости, птицу. – По ее милости я часто лежала без сна по ночам, и такая дрожь меня била – словами не описать! А всё из-за жутких историй, которые приходили мне на ум – таких страшных, что любой, кто услышал бы, как они срываются с моих миленьких губ, пришел бы в ужас. Но я любила и берегла ее – и вам стоило бы последовать моему примеру, – подмечает она и кивает на окно. – Как только отдохнете, уж позаботьтесь о ней. Дайте ей набрать силу. – Но ведь у меня на носу отъезд из «Молдавии». – Вы будете страшно жалеть, если загубите это создание, – качая головой, заверяет меня Джудит. – Но ведь я собираюсь поступать в один из самых именитых университетов… – Ваша муза способна воспарить в небеса – надо только дать ей свободу. – Но… – Ваша муза, – повторяет Джудит, но уже медленнее, – способна воспарить в небеса – надо только дать ей свободу. Не стоит воспринимать этот дар как должное. Делаю еще один глоток. – Вы меня слушаете? – спрашивает Джудит. Поперхнувшись, я кашляю и утираю рот рукавом. – Все, кто только видел ее в Ричмонде, воспылали к ней ненавистью. Если я буду потворствовать ей и выставлять ее напоказ, меня самого возненавидят – еще сильнее, чем теперь, – говорю я, качая головой. – Не могу я и дальше очаровываться этим мрачным видением. Оно меня погубит. Джудит со вздохом продолжает мешать кашу, едва слышно извиняясь перед Мореллой и «бедняжкой-вороном». Глава 12 Линор – У меня есть для тебя два совета, моя Девочка-Ворон, – говорит кто-то густым, журчащим голосом, который мог бы принадлежать как мужчине, так и женщине. Язык у меня пересох, душа изголодалась. Я открываю глаза и вижу два желтых глаза с огромными черными зрачками, которые глядят на меня откуда-то сверху. На меня смотрит странное существо – наполовину сова, наполовину человек; диковинное создание с женской фигурой и пушистыми крапчатыми перьями на круглой голове. На макушке у нее торчат два хохолка, похожие на рога. – Первый, – произносит сова маленькими, золотистыми губами, по форме точь-в-точь как человеческие. – Больше не подпускай юного По к бутылке. Это жизненно важно. Ты меня поняла? Я хмурюсь, но не произношу ни слова. Сова склоняется ко мне, и перья у нее на шее негромко шелестят. – Стоит ему сделать только глоток, и тебя тут же окутывает дурман. Так было всегда – даже когда ты еще таилась во мраке, мечтая обрести форму. Удивлена, что ты ничего не помнишь. Я приподнимаюсь на колючем, соломенном матрасе и оглядываю комнату, где я оказалась. Размером она не больше сарая, а из мебели в ней только кровать, умывальник и шкафчик с ящичками. Бревенчатые стены украшены венками из засушенных цветов, а в воздухе чувствуется запах дерева гикори, доносящийся с кухни «Молдавии». – Где это я? – спрашиваю я у незнакомки. В ушах гулко отдается стук сердца. – И второй совет, – продолжает сова, а потом вдруг дает мне подзатыльник покрытой перьями рукой. – Прекращай себя так опрометчиво и вызывающе вести! Немедленно! И о чем ты только думала, разгуливая у всех на виду?! – Не знаю, кто ты такая, а я – великолепная, несравненная муза. И хочу, чтобы мир меня заметил. Сова хмурится и неодобрительно косится на меня. – Ах ты спесивое, бестолковое создание. Большинству из нас и в голову бы не пришло принять такое дерзкое обличье. У нас нет цели доказать миру, как мы великолепны. Мы просто совершенствуемся день ото дня. – Что-то слабо верится, – подмечаю я, с сомнением покосившись на сову. – И напрасно, ненасытная подруга! Наслаждение, которое мы получаем, когда помогаем творцам создавать настоящие произведения искусства – вот всё, что нам нужно для процветания! Потираю затылок и внимательно рассматриваю это странное, неприветливое существо – наполовину сову, наполовину девушку, сидящую на деревянном изголовье кровати. Фигурка у нее женская, да и рост под стать. Она укутана в длинный – до самых лодыжек – плащ, расшитый серыми и коричневыми перьями, напоминающими своим цветом древесную кору. Шею незнакомки украшает ожерелье из маленьких косточек, похожих на бедренные кости мышей. – Кто ты такая? – спрашиваю я. – Мой творец зовет меня Мореллой, – отзывается незнакомка, разминая шею. – А кто твой творец? Она опускается на подушку и усаживается поудобнее, прижав колени к груди и поплотнее укрывшись своим пушистым плащом. – Мой творец превосходит твоего и годами, и мудростью, а еще очень за тебя переживает. Она спасла тебя от смерти на морозе и спрятала в своей комнате, так что будь к ней поуважительнее. В большинстве своем музы прячутся во мраке или в огне, пока не произойдет слияние. – Какое еще слияние? Сова снова хмурится. – И она еще смеет носиться по городу! Да ты ведь совсем ничего не знаешь! – Так что такое слияние? – Благословенный миг, когда наши творцы посвящают нам свою жизнь. Когда провозглашают: «Будь проклято, уныние!» – и дают обет следовать своей страсти до последнего вздоха. Тогда-то мы и преображаемся! – Она наклоняется ближе, и ее огромные, словно планеты, зрачки под полупрозрачными белыми ресницами становятся еще шире. – И тогда никто уже не в силах нас убить, даже наши творцы. Но если ты так и продолжишь разгуливать по городу с напыщенностью пуделя, – добавляет она и звучно бьет меня по руке, – то жить тебе осталось не больше недели. Желудок болезненно скручивает от голода. Сгибаюсь пополам, схватившись за живот. – Как же есть хочется! К моему изумлению, Морелла грубо сталкивает меня с кровати. Я падаю на спину и морщусь от боли. – Да что с тобой такое?! – спрашивает Морелла. – Я с тобой говорю о куда более важных вещах, между прочим! – Я не понимаю, о чем ты говоришь. О том, что ты не такая, как я? – Меня смертные, кроме моего творца, в этом обличье не видят. Для них я обычная птица. Они слышат лишь совиные крики, но на самом деле я говорю с ними через истории, рассказанные моим творцом, и это самое важное. – Морелла усаживается на деревянный пол рядом со мной. – Никто не может меня умертвить, потому что я уже преобразилась, обрела цельность. Мой творец всегда будет слышать меня и чувствовать, всегда будет во мне нуждаться, даже на смертном одре, испуская последний вздох. Вот в чем мое могущество. Но я вздохнула полной грудью только тогда, когда мой творец был к этому готов. – Мой творец никогда не будет готов к такому, – усмехнувшись, говорю я. – Его слишком волнует мнение его папаши, будь он проклят. А я умираю с голоду! – Я с трудом поднимаюсь на четвереньки и ползу к двери. Морелла хватает меня сзади и скручивает руки. Мои локти больно врезаются в пол, левая щека ударяется о половицы. Морелла прижимает меня коленом. – Мой творец вот уже многие годы печется о твоем, – говорит она мне на ухо, и этот голос пронзает меня до костей. – Она любит его, как родного сына, хотя в его жилах течет совершенно чужая кровь, хотя эту привязанность можно назвать варварской, неестественной, губительной для души. Уважай моего творца, даже если своего ни во что не ставишь. Мой творец хочет, чтобы ты оставалась в этой комнате, пока юному джентльмену не придет пора уезжать в университет, – здесь тебя точно никто не убьет. Хозяйка будет кормить тебя историями о кладбищах и всякой нечести – а они, поверь, куда вкуснее, чем рассказы Эдди По, потому что именно они и пробудили в нем страсть к сочинительству! Я резко перестаю вырываться и замираю. Во мне вспыхивает интерес – кажется, я догадываюсь, о каких историях идет речь. Морелла убирает колено с моей спины и ослабляет хватку. – Какая же ты дикая и наивная, Девочка-Ворон. Не ценишь того, что имеешь. – Никакая я тебе не девочка! И уж точно не ворон! – Но скоро ты примешь это обличье. Сажусь на полу и зубами вынимаю из пальца занозу. – Мой творец назвал меня Линор.