Кровь в моих венах превращается в лед, и сильная дрожь сотрясает землю у меня под ногами. Нет. Словно в трансе, я наклоняюсь и беру обручальное кольцо. — Что это? — Спрашивает Виктор. Я слышу, как скрипит его сиденье, когда он встает. — Лука? Вскакивая, я распахиваю дверь и кричу: — Стейси! Администратор вздрагивает, быстро оборачиваясь. — Сэр? — Кто дал тебе конверт? — Парень-курьер. Я поворачиваюсь к Виктору. — Покажи записи с камер наблюдения в вестибюле. Он приступает к работе, бормоча: — Не хочешь просветить меня, зачем я это делаю? Мой желудок опускается на дно, а сердце съеживается до размера гребаной горошины. Боже, нет. В моем сердце острая боль, когда необузданный страх отбрасывает меня на шаг назад. Мария. Опуская глаза на кольцо у себя на ладони, мой голос звучит хрипло, когда я говорю: — Это обручальное кольцо Марии. Его доставили нам. — Что? — Виктор медленно встает, шок искажает черты его лица. Я достаю свой телефон и набираю ее номер. Когда он переходит на голосовую почту, воздух со свистом вырывается из моих легких. — Блять! Только не это. Что угодно, только не это. Я пробую набрать номера Льва и Ивана, но происходит то же самое. — Блять, блять, блять, — кричу я, гнев начинает смешиваться с паникой, сдирающей кожу с моей груди. Виктор садится и начинает печатать, как будто от этого зависит сама его жизнь. Секундой позже он говорит: — Тихуана. Она в гребаной Мексике. Облегчение, которое пронзает меня изнутри, заглушается шоком от того, что ее уже перевезли через границу. — У тебя есть устройство слежения на ней? — Спрашиваю я. — Пожалуйста, скажи мне, что это не то, что она может потерять. — Это заложено у нее под кожей. — Виктор похлопывает себя по плечу. — Покрыто татуировкой. Слава гребаному Христу. — Поехали, — рявкаю я, гнев кипит в моих венах. Я выбегаю из офиса и только собираюсь нажать на номер дяди Алексея, как Виктор говорит: — Не делай этого. Это не то, что ты скажешь ему по телефону. — Если я не дам ему знать, то мне конец. — Мы поедем в особняк. Мы расскажем ему все с глазу на глаз и попросим его и моего отца помочь. Мы справимся с этим как семья. Мы спешим выйти из здания и забраться в G-Wagon. Я выжимаю газ, наплевав на правила дорожного движения. Когда мы въезжаем в элитный район, в котором находится особняк, нас останавливают, потому что дорога перекрыта из-за аварии. Я как раз собираюсь дать задний ход, когда узнаю внедорожник. — Господи, блять, Боже. — Я распахиваю дверь и подбегаю ближе. Три тела накрыты, а внедорожник перевернут так, что стоит на крыше. — Вы не можете войти. Это место преступления, — кричит полицейский. Я игнорирую мужчину и поднимаю первую простыню, и обнаруживаю мертвого албанца. Следующим оказывается Лев, а затем Иван. Виктор разговаривает с полицейскими, и я понятия не имею, что он им говорит, но они оставляют меня в покое. Я смотрю на внедорожник, и мой взгляд фиксируется на чем-то, похожем на куриную царапину. Жива. — Мария, — стону я, почти падая на колени. Спеша к Виктору, я говорю. — Она жива. Поехали. — Видеорегистратор, — говорит он, нагибаясь к внедорожнику и вытаскивая из него карту памяти. Мы едем по другой дороге к особняку и останавливаемся перед ним с визгом шин. Отец Виктора распахивает дверь, бросает на нас один взгляд, затем кричит: — Алексей, тащи сюда свою задницу. Что-то случилось. — Что, блять, происходит? — Рявкает дядя Алексей, появляясь в дверях. Его глаза останавливаются на моем лице, затем он делает шаг назад. — Не смей говорить мне, что моя малышка... — Его голос затихает, и он поворачивается к нам спиной, глубоко вдыхая. — Марию похитили, — говорю я, не скрывая волнения в голосе. — Когда она ехала к вам, их сбили с дороги. Это в паре кварталов отсюда. — У меня есть карта памяти видеорегистратора, — говорит Виктор, входя в дом. — Я хочу увидеть, что случилось с моей дочерью и кто, блять, посмел прикоснуться к ней, — рычит дядя Алексей, когда мы все следуем за Виктором. Мое сердце все еще колотится в груди, во рту пересохло от шока. Такое чувство, будто меня ударило током, мой разум гудит от энергии, но я не могу сосредоточиться достаточно долго, чтобы все это обрело смысл. Виктор засовывает карту памяти в свой ноутбук и получает доступ к записи с видеорегистратора. Он быстро перематывает запись на начало сегодняшнего дня, и я мельком вижу дорогу. Внезапно все становится размытым, когда внедорожник попадает под удар, его трижды переворачивает, прежде чем он резко останавливается, открывая нам вид на грузовик и два седана. — Гребаные албанцы, — бормочу я, когда мужчины выбираются из своих машин. Сильная ярость пронзает меня с силой урагана. Дядя Дмитрий открывает свой ноутбук и начинает печатать, говоря: — В доме на том углу есть камера наблюдения у ворот. Виктор бросает взгляд на ноутбук своего отца, протягивает руку и открывает совершенно другой экран. — Так быстрее. Ты стареешь. — Отъебись, — бормочет его отец, когда они получают доступ к камере, с которой открывается лучший вид на улицу. Ужас охватывает меня, когда я вижу, как Мария выползает из-под обломков. Она пытается встать. — Сломанные ребра, — стонет дядя Алексей. — Моему ребенку трудно дышать. Поднимая руку, я хватаю себя за волосы, наблюдая, как моя жена скидывает туфли и принимает боевую стойку. — Господи, — шепчу я, когда она бросается на ближайшего к ней мужчину и одним движением валит его на землю. — Это моя девочка. Борись, — подбадривает ее дядя Алексей, его дыхание учащается. — Мне нужен звук! — он кричит, когда она что-то говорит. Виктор берет ноутбук у своего отца и перематывает, затем набирает что-то в коде на другом экране, прежде чем снова нажимает кнопку воспроизведения. ‘Вы знаете, кто мои отец и муж? Вы имеете хоть какое-нибудь гребаное представление, кто мой брат?’ — Она болезненно втягивает воздух, затем ее тон становится убийственно спокойным, когда она говорит, ‘Вы покойники’. ‘Koha për të vdekur, kurvë,’ — говорит один из албанцев.