8 Не шедевр Пушкова — бездарная копия, грубая мазня примитивиста! Как это могло очутиться у Таньки в комнате? За окошком мелькнула Танька. Она мчалась из летней кухни в палисадник, держа наперевес дымящуюся сковороду. Володя поддернул сползающие тренировочные штаны и направился в палисадник. Там у Киселевых была летняя столовая — некрашеный стол пятигранной формы, обнесенный вокруг жиденькой лавкой. Нырнув в густую сирень, Володя увидел в просветы между листвой не юные лица Танькиных одноклассников. Над некрашеным столом торчали три бороды: рыжая, черная и цвета пеньки. — А… вот и хозяин! — без особой радости объявил обладатель пеньковой бороды, только что закончивший делить ножом яичницу с колбасой на четыре равные доли. — Хозяюшка, тащи-ка пятую вилку и четвертый стакан! Танька метнулась из-за стола. Гость затер ножом порезы на яичнице и приступил к новому чертежу, ориентируясь на пять углов стола. — Пятого тут как раз не хватало, — приговаривал он, — для полной симметрии. Володя молча дожидался возвращения сестры. — Откуда у нас колбаса? — строго спросил он Таньку, принимая от нее вилку и игнорируя стакан. — Ребята принесли! Для нее, семнадцатилетней свистухи, бородатые примитивисты были, оказывается, ре-бя-та-ми! Володя внутренне возмутился, но виду не показал. — А как у нас с литературой? — осведомился он озабоченно. — У нас с литературой все в порядке! — отчеканила сестрица. — Очень рад! — ледяным тоном сообщил Володя. Танька плаксиво оттопырила губы. Володя малодушно отвернулся и угодил взглядом в пеньковую бороду, замусоренную желтыми брызгами. — Вам не нравится моя борода? — вызывающе спросил примитивист. — У вас в бороде яичница! Утритесь! — посоветовал Володя. Примитивист пятерней прочесал бороду и продолжал наворачивать яичницу. Володя не спеша поддел вилкой кусок колбасы со своего сектора сковороды и отправил в рот. Ну конечно, все пересолено и пригорело. «Танька совершенно не готова к самостоятельной жизни, — удрученно подумал Володя. — Любой мальчишка умеет хотя бы яичницу себе поджарить. А она? Она ничего не умеет. А я ведь маме давал слово, что выращу, выучу, воспитаю… Нечего сказать, хорош старший брат! Я же знал, что она познакомилась с этими халтурщиками, но не принял строгих мер». Пережевывая горелую колбасу, он приглядывался к сотрапезникам. Бородачам было примерно лет по тридцать. Их где-то, когда-то и чему-то учили по всей художественной программе, а выучили на подражателей Пиросмани или еще кого-нибудь из самоучек того же толка. Но у Пиросмани есть его биография, а у этих что? Володя отложил вилку. — Татьяна, ты бы нас все-таки познакомила. — Юра, — она показала на пеньковую бороду, — Толя и Саша. (Черная и рыжая дружески покивали.) А это мой брат Володя. Он привстал и поклонился. — Со свиданьицем! — Юра наклонился, вытащил из сиреневых зарослей бутылку и набулькал в стаканы с поразительной точностью всем мужчинам поровну. Володя где-то читал, что при сильном возбуждении человек не хмелеет. Он чокнулся со всеми и лихо осушил стакан. — Вот это по-нашему! — одобрил Юра, явно принимающий Володю за простака-провинциала, что было для Володи как нельзя кстати: пусть принимает… Танька убрала сковороду, вытерла стол и принесла из летней кухни фыркающий во все дырочки самовар. Примитивисты за краткий срок знакомства больше приохотили ее к хозяйству, чем старший брат за все годы неусыпного воспитания. — Красавец, а?! — Художники взялись оценивать стати самовара: — Петух! А выправка, выправка! Тамбурмажор! Куда там! Тяни выше — генерал! Домашний бог Киселевых и вправду был представителен — весь в заслуженных медалях, как и положено настоящему тульскому самовару. Считалось, что он когда-то украшал чайный стол у самого Кубрина. В Путятине чуть ли не в каждом доме имелась хоть какая-нибудь вещица бывшего хозяина мануфактуры. После реквизиции особняка все драгоценности были переданы государству, картины и редкости остались музею, начало которому положил еще сам хозяин мануфактуры, а домашнее имущество было распродано рабочим по самой дешевой, чисто условной цене. Многое с годами поломалось, побилось, а кое-что, как этот самовар, пережило несколько поколений и по-прежнему здравствовало. За чаем бородачи распарились, размякли и поведали Володе про все свои неприятности, из-за которых они, не будучи в общем-то охотниками до выпивки, нарушили сегодня строгий устав своей малярной артели. Кафе они расписывают по законному договору — все честь по чести. А сегодня утром заявляются из горсовета сразу два деятеля — один по линии культуры, второй по линии торговли. В чем дело? Оказывается, есть приказ прекратить работу впредь до особого распоряжения. Чей приказ — оба темнят. Но слово за слово выясняется, что явилась в Путятин вдова Пушкова и она, видите ли, категорически возражает против использования картины Пушкова для оформления кафе. Будто бы это принижает творчество художника. Только в такой дыре, как Путятин, могли принять всерьез старушечий бред. — А что, разве не принижает? — бросил Володя. Его реплика произвела впечатление. Три бороды повернулись к Володе. «Бить беспощадно!» — приказал он мысленно самому себе. — Такие деятели, как вы, способны опошлить все прекрасное! Таких, как вы, нельзя подпускать к искусству на тысячу километров! Ваш промысел отвратителен. Если хотите, он безнравствен! — Володя! — Танька вскочила. — Ребята, не обращайте на него внимания! Все женщины в мире делятся на две партии. В одной партии сестры и жены неколебимо убеждены, что мужчина из их семьи — самый умный человек на свете. Зато в другой партии стоят на том, что ни муж, ни брат не должны раскрывать рта при гостях — иначе они непременно ляпнут глупость. Для этой партии любой посторонний мужчина умнее своего. Но мог ли Володя ожидать, что сюда переметнется его собственная сестра. И опять она зовет их «ребятами». Черт знает что! Однако он не отступил. — Или культура для масс, или массовая культура — вот дилемма, перед которой мы стоим. — Красиво говорит! Черный Толя тупо захохотал, но не получил поддержки. Юра глядел на Володю стеклянными глазами. Рыжий Саша недовольно поморщился и сказал: — Не перебивай, пусть говорит. — Меня невозможно сбить, — заявил Володя, — потому что я мыслю! Теперь он видел, что эти трое все-таки разные. Юра у них, несомненно, лидер, он современный босс. Лицо у Юры крепкое, неуязвимое, как резиновая маска. Толю он держит на роли послушного исполнителя, рабочей лошадки. Толя — губошлеп, тупица, дуболом. В общем, эти двое абсолютно ясны. Но Саша… Он тонкая бестия, вещь в себе, познать которую — вот задача для острого ума. И решение не терпит отлагательств, потому что именно на Сашу глупая Танька глядит счастливыми и жалкими глазами. Ее ни капельки не отталкивают ни заношенная ковбойка, ни гнусная бороденка, растущая рыжими кустиками во все стороны, ни то, что Саша уже не молод — ему все тридцать! Какой-то подозрительный шумок начинался в голове у Володи, но он стоически продолжал развивать свои мысли о массовой культуре и культуре для масс. — Лучше быть учителем рисования в самой глухой сельской школе, чем малевать бездарные копии с великих творений! — Володя повысил голос, чтобы перекричать посторонний шумок в голове. — Поймите же, наконец, как ужасен ваш промысел. Ведь вас когда-то учили любить прекрасное. Вам дали художественное образование. Вы обязаны понимать, что кисть художника не для того перенесла на полотно прелестные черты девушки в турецкой шали, чтобы этот портрет, это немое признание в любви забавляло посетителей кафе в перерыве между порцией сосисок и стаканом бурды, именуемой кофе! — Красиво говорит! — Толя всерьез удивлялся, без дураков — это Володе польстило. Рыжий Саша опять поморщился, но промолчал. Юра бухнул кулаком по столу: — А мне надоела его дилетантская болтовня! (Резиновое лицо босса отвердело.) Меня раздражает его провинциальная манера разглагольствовать о предметах, о которых он знает только понаслышке, в которых он ничего не смыслит. И меня возмущает до глубины души его попытка выносить суждения о незнакомых ему людях, не имея никаких веских оснований! При последних словах босса Володя насторожился. Суждения без достаточных оснований? Знакомая песня! Кто-то сегодня уже пытался сбить Володю именно таким приемом. Посторонний шум в голове мешал ему вспомнить, чьи это были слова. Но он теперь ясно понимал, что тот человек — сообщник босса. Их тут целая шайка! Совершенно неожиданно для Володи рыжий Саша принял его сторону: — Юра, не лезь в бутылку. Он по-своему прав. «Хитрая бестия», — подумал Володя. — Нет, он неправ, этот теоретик из Путятина! — рявкнул босс. — И я ему сейчас докажу! — Очень интересно! — Володя сделал тонкую улыбку. Я жду с нетерпением. Босс и дальше продолжал говорить о Володе в третьем лице: — Он утверждает, что его земляк Пушков не для того писал картину, чтобы ею могли любоваться простые советские люди, жрущие сосиски в целлофане за столиками кафе «Космос»! Он, видите ли возмущен нашим замыслом росписи пищевой точки. Он полагает, что мы несем дурновкусицу в еще не развращенный массовой культурой Путятин! Но так ли это? Проанализируем с привлечением местных фактов. Какой шедевр висит с давних времен в зале ожидания Путятинского вокзала? Там висят «Богатыри» несравненного Васнецова. Неужели маг и волшебник Виктор Михайлович Васнецов создавал своих «Богатырей» для ведомства путей сообщения? И далее… — Юра указал рукой на Таньку. — Сейчас будущая художница сдаст нам экзамен по специальности… Какая картина украшает главную сберкассу? — Крамской, «Портрет незнакомки», — по-школьному ответила Танька. — Почту? — Айвазовский, «Девятый вал». — Фойе Дома культуры? — Юра победно загнул еще один палец на широкой ухватистой руке. — Репин, «Бурлаки на Волге». — Танька ответила с запинкой, до нее дошло, что это за экзамен. Босс торжествовал: — Кто сказал, что мы явились сюда развращать невинные души? Мы продолжаем славные традиции города Путятина, который испокон веков обожал базарные копии великих творений… — Юрий, оставь, хватит… — попросил рыжий Саша. — Нет, зачем же бросать на полдороге! — усмехнулся босс. — Мы пройдемся по всему городу. Что у нас рядом с Домом культуры? Библиотека! Что висит в читальном зале? — Больше я на такие вопросы отвечать не буду! — отрезала Танька. — И не надо! Будем считать, что вопрос уже всем ясен.