Часть 15 из 57 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Не надо. Пожалуйста, – проскулила она.
– Пожалуйста, господин.
Она беспомощно разжала руки.
– Пожалуйста, господин.
– Милостивый господин.
Олив молчала.
Эванджелина, находящаяся позади нее в ялике, подалась вперед:
– Не связывайся с ним, Олив. Просто скажи это.
Светло-рыжий глянул на своего приятеля и подмигнул. После чего подпихнул коленом ноги Олив, подталкивая ее ближе к воде.
Мужчины наверху затихли. Слышны были только хриплые крики чаек.
– Милостивый господин, – прошептала Олив.
Матрос потянул вверх цепь, а вместе с нею и тело Олив, так что теперь вся она оказалась висящей над водой. Было похоже, что он вот-вот ее отпустит. Эванджелина непроизвольно вскрикнула и поднялась. Ялик стало угрожающе раскачивать из стороны в сторону.
– Да чтоб тебя, глупая ты баба, тоже хочешь за борт вылететь? – вспылил матрос за спиной Эванджелины, грубо надавливая ей на плечо, и она грузно опустилась на деревянное сиденье.
Светло-рыжий снова резко дернул цепь на себя, и Олив безвольно рухнула на платформу. Некоторое время она пролежала так у основания трапа. Ее запястья были в крови, а спина как-то странно вздымалась и опадала, и сначала Эванджелина подумала, что подруга смеется. А потом увидела, что глаза Олив зажмурены. Тело ее сотрясалось, но она не издавала ни единого звука.
После того как на корабль переправили четырех заключенных, они стояли на верхней палубе и ждали, пока с них снимут кандалы. Полуголый матрос с чешуйчатым зелено-черным драконом, вытатуированным поперек туловища, держал перед собой связку ключей. Помимо Сесила, да и то в приглушенном свете спальни с задернутыми шторами, Эванджелина никогда еще не видела мужчину без рубашки, даже собственного отца незадолго до смерти.
– Ты! – Матрос махнул в сторону Эванджелины, жестом велев ей сесть на перевернутое ведро.
Моряки собрались рядом небольшой группкой. Она еще никогда не встречала мужчин подобного типа: с дублеными, морщинистыми, точно ядра грецкого ореха, лицами, хищным взглядом и жилистыми руками, покрытыми замысловатыми татуировками. Стражники в Ньюгейте хоть и источали презрение, однако не облизывали губ в распутном веселье и не издавали языками непотребных звуков.
Матрос с ключами дал товарищу подержать цепь между наручников Эванджелины, а сам опустился на колени и отпер сначала кандалы на щиколотках, а потом и те, что обхватывали ее запястья. Когда оковы упали на палубу, мужчины вокруг закричали и захлопали. Эванджелина потрясла ноющими руками.
Тот, который отпирал замки, дернул головой в сторону прочих матросов:
– Ничего, скоро угомонятся. Они всегда так на новеньких реагируют.
Эванджелина огляделась.
– А где остальные заключенные?
– Большинство там, внизу. – Он вскинул подбородок к темному квадратному проему, из которого торчал поручень. – В кишках. На орлоп-деке.
В кишках. Эванджелина содрогнулась.
– Их там… запирают?
– Только на ночь. И никаких кандалов на борту. Если только сами на них не напроситесь.
Девушка сперва удивилась, что заключенным дозволяется такая свобода передвижения, но потом сообразила: ну конечно! Если только они не решатся сигануть за борт, деваться им попросту некуда.
Плавать Эванджелина не умела. И все-таки на один короткий, безумный миг призадумалась: а может, прыгнуть?
– Меня зовут Мики, – сообщил женщинам мичман, когда последнюю из них освободили от цепей. – Ваших имен я все равно не запомню, так что не трудитесь их называть. Корабль простоит в гавани еще неделю-другую, пока всю квоту не выберут. У нас с размещением и так напряженка, но придется еще потесниться. Раз в неделю будете обтираться губкой – попрошу заметить, в одежде – на верхней палубе, чтобы на орлоп-деке хоть продохнуть можно было.
Он раздал жесткие желтые губки, бруски щелочного мыла, деревянные ложки и миски, оловянные кружки, серые холщовые сорочки, а затем показал женщинам, как завернуть это все в одеяло из конского волоса.
Ткнул в груду тюфяков:
– Каждая хватает себе один.
Тюфяки оказались тяжелыми. Эванджелина понюхала свой: он был заплесневелый, набитый сырой соломой, но уж всяко лучше спать на нем, чем на твердом каменном полу в Ньюгейте.
Указав на ноги женщин, Мики продолжил:
– Если не совсем дубак, по верхней палубе будете ходить босиком. Море бывает неспокойным. Вряд ли вы хотите свалиться за борт.
– Неужели такое случается? – спросила одна из женщин.
Он пожал плечами:
– Да, и еще как.
Мичман поманил их за собой и исчез из виду, спустившись по веревочной лестнице.
– Скоро приноровитесь, – крикнул он снизу, пока они неловко следовали за ним со своими громоздкими свертками и тюфяками.
Показав женщинам, где находятся офицерские каюты, Мики повел их вниз по узкому коридору к краю еще одного проема. Вытащил из кармана огарок свечи и зажег его.
– А вот и преисподняя, нам сюда.
С трудом удерживая равновесие со своей объемной поклажей, женщины последовали за ним вниз по еще более хлипкой веревочной лестнице в похожее на подземелье пространство, тускло освещенное покачивающимися лампами со свечами внутри. Добравшись до нижней ступеньки, Эванджелина тут же бросила свой тюфяк на пол и закрыла рукой нос. Ну и смрад! Человеческие испражнения и – что это еще могло быть? Разлагающееся животное? Быстро же она оправилась от зловония Ньюгейта и привыкла к свежему воздуху.
Мики криво ей усмехнулся:
– Прямо под орлопом находится льяло. С грязной трюмной водой. Ароматец – закачаешься, да? А теперь добавь к нему также ночные горшки, вонючие свечи и бог знает что еще.
Указав на ее тюфяк, заметил:
– Я бы на твоем месте на пол его не спускал.
Эванджелина сразу же подхватила его обратно.
Мичман махнул в сторону узких спальных коек:
– Тут внизу будет ночевать без малого две сотни женщин и детей. Особо не разгуляешься. Советую хранить свое мыло с миской под матрасом. И припрятать все, с чем не готовы расстаться.
Олив заявила права на пустовавшую верхнюю койку:
– Чтобы лишний раз никто не совался! – И, натужно пыхтя, забралась наверх.
Эванджелина свалила тюфяк на нижнюю койку и развернула свое одеяло. Пространства полтора на полтора ярда не хватало ни чтобы сесть прямо, ни чтобы вытянуться. Но оно было только ее собственное. Разобрав свои вещи, она взяла платок Сесила, разгладила его поверх одеяла, заново сложила инициалами и гербом внутрь и сунула под матрас, да поглубже, за оловянную кружку с деревянной ложкой.
– Корабль ведет капитан, но заправляет на нем врач. – Мики указал на стропила. – Дальше вам к нему. Читать кто-нибудь умеет?
– Я умею, – отозвалась Эванджелина.
– Тогда пойдешь первая. Доктор Данн. Это на твиндеке. Увидишь на двери табличку с именем.
Она прошла к веревочной лестнице и, крепко цепляясь за нее, поднялась, пока та раскачивалась из стороны в сторону. Оказавшись в узком коридоре, постучала в дверь с латунной табличкой. Из-за двери донеслось отрывистое:
– Кто там?
– Мне сказали… Я з-заключенная. – Эванджелина побелела. Она впервые так назвала себя.
– Войдите.
Она осторожно повернула круглую ручку и зашла в маленькую, обшитую дубовыми панелями каюту. За развернутым к двери письменным столом красного дерева сидел мужчина с короткими темными волосами. По обе стороны от него стояли книжные шкафы, а за спиной виднелась еще одна дверь. Он с рассеянным видом поднял голову. Доктор оказался моложе, чем она ожидала, – похоже, ему и тридцати еще не исполнилось, – и одет по всем правилам в морскую униформу: двубортный китель, украшенный золотыми галунами и латунными пуговицами.
Поманив ее к себе рукой, мужчина попросил:
– Закройте за собой дверь. Как зовут?
– Эванджелина Стоукс.
Он провел пальцем вниз по странице лежащей перед ним учетной книге и легонько постучал им по бумаге.
– Так, срок – четырнадцать лет.
Она кивнула.