«Доктор Калеб Данн, врач и аптекарь» – значилось на вывеске. Место казалось совершенно уединенным; соседний дом был надежно скрыт высокой живой изгородью. Данн соскочил с козел, расстегнул ремни упряжи и, сняв уздечку с лошади, привязал ее к столбу. – Где Руби? – спросила Хейзел. Это были первые слова, которые девушка произнесла после того, как они вышли из «Каскадов». Доктор направился к крыльцу, жестом велев ей следовать за собой. Затаив дыхание, Хейзел переступила порог дома. Данн, который шел по коридору первым, свернул в комнату. Она поспешила за ним с бешено колотящимся сердцем. Там действительно обнаружилась Руби, ее дорогая девочка. Сидела на полу и строила башенку из деревянных кубиков. – О господи! – выдохнула Хейзел. Руби подняла голову, не выпуская из руки кубик. Хейзел не видела приемную дочь больше четырех месяцев. За это время девочка настолько повзрослела, что аж в груди защемило. Личико похудело и вытянулось. На спину спадали каштановые кудряшки. Малышка уставилась на Хейзел долгим взглядом, как будто не могла сообразить, откуда знает эту тетю. – Все будет нормально, просто дай ей время, – произнес знакомый голос. Хейзел вскинула глаза. – Мэйв! Пожилая женщина сидела в тени, в кресле-качалке. В руках держала две вязальные спицы, а перед нею лежала большая куча пряжи. – Проходи, не стесняйся! Мы уж тебя заждались. – Что ты тут делаешь? Широко улыбаясь, Мэйв подняла руку, коснулась своих седых, заплетенных в косу волос и заметила: – Рада видеть, что твоя шевелюра потихоньку отрастает. Здорово же тебя обкорнали. – Невелика цена, если знать, что окажусь здесь, – ответила Хейзел, убирая за ухо короткую прядку. Внимание Руби переключилось обратно на кубики. Хейзел опустилась на колени и подобралась к дочери поближе. Протянула Руби кубик, и девочка осторожно поставила его на самых верх своей башенки. Хейзел хотела обнять ее, но побоялась, что может ненароком напугать ребенка. Поэтому она просто сказала: – Ах ты умничка, девочка моя дорогая. – Умничка… мама, – отозвалась Руби. – Да, и мама у тебя тоже умничка, – смеясь сквозь слезы, проговорила девушка. Данн стоял в стороне, пока Хейзел внимательно осматривала его приемную, проводила пальцами по инструментам, снимала крышечки с флаконов настоек и коробочек с порошками, подносила их к носу, пробовала на язык. Доктор рассказал ей, что после гибели Эванджелины понял: все, хватит с него уже этих кораблей со ссыльными. Правда, ему пришлось совершить еще три плавания, чтобы накопить на собственную практику. Без малого год назад он оставил должность судового врача на «Медее», осел в Хобарте, купил на Кэмпбелл-стрит этот дом с тремя спальнями, сараем, где стояла цистерна для воды, и длинным узким садиком на заднем дворе. Олив выполнила просьбу подруги. Несколько недель тому назад под дверь Данну подсунули анонимное письмо, в котором говорилось, что Бак уличил Хейзел в обмане и угрожает забрать Руби. Там также упоминалось, что Мэйв, повитуха, не так давно получила условно-досрочное освобождение, и если Данн возьмет Руби к себе, то при желании может нанять ее, чтобы заботиться о девочке до тех пор, пока Хейзел не выпустят со двора для рецидивисток. Данн договорился о встрече со смотрителем в Королевской школе-приюте, представившись доктором Фрумом и сказав, что он якобы является родным отцом Руби. Судя по всему, смотритель испытал облегчение, передавая девочку на его попечение: пояснил, что она серьезно больна и ей требуется медицинский уход, который приют предоставить не в состоянии. Лишняя смерть в отчете ему была ни к чему. Данн с первого взгляда понял, что у ребенка тиф. Он забрал малышку к себе домой и поселил в солнечной комнате с окнами в сад, где устроил детскую, а потом нанял Мэйв, которая жила в пансионе на Маккуори-стрит. Совместными усилиями они выходили Руби. В скором времени Мэйв уже вовсю помогала доктору в работе: раскладывала хирургические принадлежности, готовила перевязочные материалы, разрезая полотно на узкие полоски, встречалась с больными. Писать пожилая женщина не умела, но могла в мельчайших подробностях запомнить все жалобы пациента. – Поверить не могу, как выросла Руби. Время-то совсем незаметно пролетело! – сказал Хейзел доктор Данн. – Для кого как, – ответила она. Следующим утром Хейзел стояла у входа в «Каскады» вместе с другими ссыльными, работавшими в городе по найму. Когда приехал Данн, она молча забралась к нему в коляску. Руби уже ждала их на крыльце. – Ты приехала! – обрадовалась девочка. Хейзел хотелось от полноты чувств закричать на всю улицу и сгрести дочь в охапку. Но она сдержалась. – Конечно, приехала, – беспечно отозвалась она, выбираясь из коляски. – Я же обещала, что вернусь, вот и вернулась. Весь день напролет они вдвоем играли в прятки, мастерили в саду из веток и листьев домики для фей, читали сказки и пили на кухне сладкий чай. Хейзел едва могла поверить в свою удачу. Она сможет проводить с девочкой целые дни. Сможет быть ей матерью. На полу в комнате Руби стоял большой кукольный домик. Данн сказал, что увидел его в витрине магазина и не смог устоять. Домик был в три этажа, с большим количеством комнат и помещениями для слуг наверху. – Давай поиграем, – предложила малышка. – Я буду хозяйкой, а ты горничной. – Мэм, позвольте мне, пожалуйста, спуститься вниз, – попросила Хейзел высоким голосом, зажимая между большим и указательным пальцами куклу на чердаке. – Здесь наверху так темно. – Нет, – отрезала Руби, изображая хозяйку дома. – Тебя следует наказать. – В чем же я провинилась? – Слишком много болтала за ужином. И бегала по коридору. – И долго мне еще здесь оставаться? – Два дня. А если и дальше будешь такой непослушной, тебя накажут розгами. – Ох. – Значит, розгами? У Хейзел замерло сердце. – Но я совсем одна. Кого же я могу ослушаться? – Ты можешь пролить овсянку. Или намочить постель. – Каждый может пролить овсянку. Или намочить постель. – Не каждый. Так поступают только очень плохие девочки. Хейзел посмотрела на нее долгим взглядом. – Не только очень плохие девочки, Руби. И с хорошими тоже иногда такое случается. – Ну ладно, – пожала плечами малышка. – Тогда спускайся. Тебе все равно уже пора подавать мне чай. С приходом тепла Хейзел и Руби посадили перед домом цветы и посеяли лекарственные травы на маленьком клочке земли между домом и амбаром. Когда травы подросли, они собрали их и развесили на просушку в сарае из песчаника. Теперь палисадник полыхал буйством красок. Возле амбара росла золотая акация, декоративные решетки оплетали белые розы, а у крыльца возвышался густой куст с бледно-розовыми цветами-колокольчиками. В портовый город хлынул поток свободных поселенцев, и количество пациентов у Данна увеличивалось с каждым днем. Для Хейзел стало в порядке вещей, приехав утром с доктором из «Каскадов», обнаружить толпу людей, терпеливо ожидающих его возвращения. Он находился в переписке с группой врачей из Мельбурна, объединявшихся в Ассоциацию лицензированных врачей, и активно интересовался новейшими достижениями медицины. Пошла молва о его новаторских методах. Заинтересовавшись травами, которые выращивали Хейзел и Мэйв, Данн как-то отщипнул несколько стебельков, растер между пальцами и поднес к носу. – Как вы их применяете? – спросил он. Женщины рассказали ему, что пустырник, листья которого похожи на ладони старухи, унимает тревогу. Сироп из коры золотой акации смягчает кашель. Отвар из скорлупок орехов гикори успокаивает воспаленную кожу. Вдыхая измельченные листья кустарника эму[46], можно прочистить заложенный нос. Отвар из котовника помогает при крупе, а красная ольха приносит облегчение при крапивнице. Хейзел видела, с какими усилиями доктор перебарывал собственный скептицизм. Было нелегко перешагнуть через то, что внушали ему много лет: ведь официальная медицина призывала не замечать мир природы, отмахиваться от рецептов знахарских снадобий, объявляя их простонародными суевериями. Со временем они с Мэйв начали ассистировать ему в приемной. Данн просил их присматривать за беременными, а потом помогать при родах. Хейзел требовалось возвращаться в «Каскады» на закате, а вот Мэйв могла оставаться с женщинами на ночь. Вскоре обе они стали для доктора незаменимыми помощницами. И вот наконец оно, долгожданное свидетельство об условно-досрочном освобождении. Через несколько месяцев после того, как Хейзел начала служить у Данна, тот написал официальное заявление, в котором ручался за нее и гарантировал оплачиваемую работу и проживание в своем доме. – Условно-досрочное освобождение – это привилегия, а не право, – сказал комендант, перед тем как ее отпустить. – Если совершишь хоть какое-нибудь нарушение, снова вернешься в «Каскады». Понятно? Да, разумеется, она все прекрасно понимала. Читая вверх ногами лежащее на столе заявление доктора, Хейзел увидела, что Данн подписался своим настоящим именем. Хатчинсон либо не заметил этого, либо ему было все равно. Надзирательница передала Хейзел маленький сверток с потрепанной одеждой, в которой она приехала сюда, и томик «Бури», принадлежавший Данну. Хейзел улыбнулась. Она поставит его на книжную полку, где ему и место, рядом с другими пьесами Шекспира. Перед тем как уехать, Хейзел отправилась на поиски Олив. Та нашлась в компании Лизы, с которой играла в вист. Женщины сказали ей, что, несмотря на многократные заключения во двор для рецидивисток, они тоже вскоре смогут рассчитывать на условно-досрочное освобождение. – Хатчинсон будет только рад избавится от таких смутьянок, как мы, – хмыкнула Лиза. – Все равно белье хреново выжимаем. – Помнишь моего матросика? Грюнвальда? – спросила Олив. Хейзел кивнула.