Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 46 из 57 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Он открыл кабак в Бредалбейне. Зовет меня поработать за стойкой. Я ответила ему, что подумаю, но только если он возьмет и Лизу тоже – вести расходные книги. Он обещал поручиться за нас обеих. – А он знает, что вы… – Хейзел наставила палец сначала на одну женщину, а потом на другую. Олив широко улыбнулась своей щербатой улыбкой. – Грюнвальд не будет против. Чем больше народу, тем веселей. – В этот раз пенки снимать не буду. Без крайней необходимости, – хихикнув, вставила Лиза. Олив поднялась на ноги и заключила Хейзел в крепкие объятия. – Береги себя, – сказала она. – Ты такая красотка, куда лучше меня, а терпишь этого душного доктора. Но, видать, каждая борется за свое условно-досрочное как может. Позднее, оказавшись в коляске с Данном, Хейзел не отрываясь смотрела на длинную высокую стену тюрьмы по левую руку, слышала грохот под ногами, когда они пересекали мостик через приток, чувствовала душок сточных вод. А потом все, конец – это страшное место осталось в прошлом. Она как будто видела этот мир заново: лохматые овцы в поле желтых цветов, серо-зеленые холмы вдалеке; синие бабочки порхают в зеленой траве; черно-белые сороки радостно стрекочут на деревьях. В глубине души девушка слегка боялась, что если вдруг обернется, то увидит, что за ней кто-то идет, чтобы снова вернуть заключенную в «Каскады» за какое-нибудь нарушение, настоящее или выдуманное. Она так и не обернулась. Вечером того дня, после того как девочка заснула, они с Данном, испытывая некоторую неловкость, стояли рядом в коридоре. Хейзел постелила себе в комнате Руби. Спальня доктора была дальше по коридору. – Тебе что-нибудь нужно? – спросил он, прислонясь к дверному косяку. – Ничего, спасибо. – Она вдруг осознала, каким мускулистым было его предплечье под рукавом хрустящей хлопковой рубашки. Какими жесткими были волоски его коротко стриженной бороды. От Данна исходил возбуждающий запах – смесь пота и щелочного мыла. Хейзел услышала стук собственного, внезапно зачастившего в груди сердца. Почувствовав, что заливается румянцем, отступила на шаг. Заметил он или нет? Трудно сказать. Зайдя в комнату Руби, Хейзел взяла оловянный жетон Эванджелины на красном шнурке и завернула его в белый носовой платок: выцветшие инициалы, семейный герб. Потом выдвинула верхний ящик комода, спрятала маленький сверток под стопкой одежды и задвинула ящик обратно. Однажды она обязательно расскажет Руби всю правду. Но, разумеется, не сейчас, а когда-нибудь потом. Хобарт, 1843 год Было странно ощущать себя настолько свободной. Она могла чувствовать ветерок на лице, устроившись с дочкой на скамье у причала и наблюдая за подплывающими кораблями. Сидеть в тени тиса и любоваться на необъятную ширь неба. Чистить пальцами апельсин – или два, или три – и класть кисло-сладкие дольки в рот. Смотреть, как поднимается тесто в чугунной форме. Ложиться спать, когда хочешь, вставать попозже, если неважно себя чувствуешь, смеяться во весь голос, безудержно, убирать свои вещи в ящик комода, не опасаясь, что их украдут. Было странно снова ощущать себя человеком в этом мире. Хейзел пошила себе немного блузок и несколько пар брюк с настолько широкими штанинами, что, если не присматриваться, их легко можно было принять за юбки. Ее мать сама только такие и носила: говорила, в родильной в них удобнее. – Заработаешь себе славу чудачки, которая ходит в брюках, – поддразнила ее Мэйв. – А может, положу начало новой моде. – Девушка широко улыбнулась в ответ. Одним теплым днем Хейзел, захватив с собой Руби, отправилась за покупками на открытый рынок на набережной, где увидела, как группа ссыльных женщин, только-только спустившихся с корабля, плетется по направлению к Маккуори-стрит. Потянув девочку за руку, она отвернулась, не в силах вынести этого зрелища. Спустя несколько дней Хейзел и Руби снова оказались на рынке. Они пришли за фруктами и овощами и как раз обсуждали, что лучше купить – черешню или сливы, когда Хейзел заметила впереди какое-то волнение и услышала шум, похожий на шелест ветра в деревьях. Несколько человек перешли на другую сторону улицы, качая головами и бросая назад торопливые взгляды. – И что она, интересно, делает здесь, в приличном обществе? – спросила проходившая мимо женщина у своей спутницы. – Я-то думала, они отправили дикарку обратно к своим, где ей самое место. Взяв Руби за руку, Хейзел начала пробираться через толпу. Это была Матинна. Стояла посреди группы зевак, вздернув подбородок и полуоткрыв рот. Она подросла и похудела. Резко выступающие скулы. Растрескавшиеся губы. Спутанные волосы. Подол платья заляпан грязью. Девочка безразлично смотрела вокруг, рассеянно потирая ожерелья из крохотных зеленых раковин, обвивавшие шею. – Стыд и срам! – выплюнул какой-то преисполненный презрения мужчина. – Это надо же так набраться: девчонка пьяная! Услышав это, Хейзел поняла, что он прав. – Матинна, – позвала она. Девочка с хмурым видом повернулась. А потом, узнав ее, расплылась в улыбке.
– Хейзел, – проговорила она медленно, словно бы с ленцой. – Это ты? – Покачнулась и, похлопав по ожерельям, добавила: – Смотри, они все еще у меня. – Я рада. Притихшие зеваки внимательно слушали их беседу. Упершись взглядом в Руби, Матинна поинтересовалась: – Это и есть твоя дочка? – Да. Ее зовут Руби. – Ру-би, – нараспев повторила туземка. И широко улыбнулась. – Ну, здравствуй, Ру-би. – Это Матинна, – пояснила дочери Хейзел. – Что надо сказать? – Здравствуйте, – прошептала Руби, застенчиво прячась за маму. Матинна качнула головой на Хейзел: – Тебя что, уже выпустили из «Каскадов»? В толпе послышался ропот. Хейзел почувствовала, как у нее порозовели щеки. Хотя бывшие заключенные здесь были повсюду, упоминать это обстоятельство прилюдно считалось дурным тоном. Взяв Руби за руку, она указала на маленький зеленый парк на противоположной стороне улицы. – Может, прогуляемся? Пройдемся туда? – Давай. – Матинна сначала вытянула перед собой руки, а потом развела их в стороны, широко расставив пальцы. – Разойдись! – громко сказала она. Когда толпа расступилась, она повела Хейзел через улицу. Смотря строго перед собой, шествуя нарочито неспешной походкой, девочка делала вид, что не замечает ни направленных на себя пальцев, ни любопытных взглядов и сдавленных шепотков. Когда они дошли до парка, Хейзел призналась: – Я приходила в приют, пыталась с тобой увидеться. Но мне не разрешили. – Знаю. – Тебе сказали? – Никто мне ничего не говорил. Меня держали взаперти. Но ты обещала, что придешь, и я тебе поверила. Хейзел почувствовала, как к горлу подступил болезненный комок. – Сколько ты там пробыла? Матинна медленно покачала головой, словно силясь вспомнить. – Не знаю. Не понимала даже, сколько времени прошло. – Подняла руку и притронулась к голове. – Меня там били. Побрили мне голову. Окунали в ледяную воду. А почему – не знаю. Говорили, будто я слишком дерзкая, может, я и правда была такой. – Ох, Матинна. Ты ведь была совсем ребенком. – Да, – голос девочки задрожал. Она опустила глаза. «Ты и сейчас еще ребенок», – подумала Хейзел. Толпа на другой стороне улицы почти разошлась, хотя кое-кто так и продолжал на них глазеть. Хейзел жестом показала на скамью под эвкалиптом, на которой можно было устроиться спиной к зевакам: – Присядем? Матинна кивнула. Устроившись на скамье, Хейзел притянула Руби себе на колени. Матинна опустилась рядом. Сквозь длинные листья и походившие на одуванчики цветы нависающего над ними дерева пробивались солнечные лучи, оседая на лицах собеседниц пятнами света. – А когда ты покинула приют? – спросила Хейзел. Матинна пожала плечами. – Я знаю только то, что в один прекрасный день они выдернули меня оттуда, посадили на лодку и отвезли обратно на Флиндерс. Но там все стало по-другому. Мой отчим умер. Сказали, что от инфлюэнцы. – Девочка снова покачала головой, и по щеке у нее скатилась слеза. – Многие из тех, кого я знала, умерли. Остальные чахли на глазах. Да и родной язык я уже подзабыла. Словом, все потеряла. Слишком уж… изменилась. Вот меня и отправили обратно. – В приют?
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!