– Да, ненадолго. А потом в одно мерзкое местечко под названием Ойстер-Коув. Старый острог для каторжников. Там тоже все болели и умирали. Хейзел заглянула в блестевшие от слез глаза девочки. Она и сама с трудом сдерживалась, чтобы не заплакать. – И как же ты оказалась здесь? – Сбежала. Нашла работу у одной портнихи, которая держит кабак за городом. Снимаю у нее комнату. – И что за работа? – Шью. Разливаю ром. Пью ром, – посмеиваясь, сказала Матинна. – Иду спать, встаю – и все по новой. Ночи длинные, но я обычно весь день сплю. Хотя бы для того, чтобы избежать вот этого… – Она махнула рукой через дорогу. – Люди грубы и жестоки. – Я уже привыкла. Руби показала на ожерелья Матинны: – Какие красивые. Матинна пробежала пальцами по ракушкам. Похоже, она была рада поговорить о чем-то другом. – Знаешь, Руби, это моя мама сплела, – поделилась она с малышкой. – А твоя мама, – она повела подбородком в сторону Хейзел, – стащила их у одной леди, которая отняла их у меня. Хейзел поморщилась. – На самом деле я ничего не украла, а просто забрала обратно, – пояснила она дочери. – Они никогда и не принадлежали… той женщине. Матинна наклонилась к Руби: – Хочешь, подарю тебе одно? Малышка просияла от радости и потянулась к ожерельям. – О, нет. Не стоит. – Хейзел накрыла своими руками цепкие пальчики Руби и посмотрела на Матинну поверх головы дочери. – Я знаю, как эти украшения дороги тебе, Матинна. – Но мне вовсе ни к чему они все. Красотой следует делиться. Просто до сих пор мне было не с кем. – Девочка легонько потрясла ожерельями. – Беда в том, что они спутались. Поможешь? – Я хочу одно такое, – сказала Руби. Матинна сняла связку ожерелий через голову и передала Хейзел. – За все те годы, что я прожила у Франклинов, ты была единственным человеком, который отнесся ко мне с добротой и участием. У Хейзел сжалось сердце. Ведь она не делала ничего особенного. Жутко осознавать, что ее пустяковые знаки внимания были единственными проявлениями душевной теплоты, которые Матинна видела в своей жизни. Она вспомнила, как девочка потерянно бродила по имению после того, как Франклины уехали отдыхать без нее. Опустив взгляд на ожерелья, которые держала в руках, Хейзел вздохнула. – Что ж… Узлы я научилась распутывать мастерски. – Пробежав пальцами по ракушкам, она потеребила места, где они особенно туго переплелись, и ожерелья распались на три отдельные длинные нити. Хейзел навесила их на растопыренные пальцы – большой и указательный – и выставила руку перед собой. Матинна взяла два ожерелья и надела их себе на шею. Затем накинула третье на шейку Руби и, держа в ладони, показала ей переливающиеся зеленые ракушки. – Мама делала его на моих глазах. Она использовала зуб валлаби, чтобы проколоть эти крошечные дырочки, а потом натерла раковины жиром буревестника, чтобы они засияли. Видишь? Руби осторожно прикоснулась к ожерелью кончиком пальца. – Просто представь, что ты нить, – сказала ей Матинна. – А люди, которых ты любишь, – эти ракушки. И тогда они останутся с тобой навсегда. – Когда она наклонилась ниже, Хейзел уловила в ее дыхании слабый запах спиртного. – Хорошо знать, что тебя любят. Ты ведь знаешь, что мама тебя любит, а, Руби? Малышка кивнула, и по личику ее расползлась улыбка. Хейзел вспомнила собственное детство – как мало нежности ей тогда доставалось. Что ей, что Матинне – обеим приходилось довольствоваться теми жалкими крохами, которые им изредка перепадали. – Пойдем с нами, – расчувствовавшись, предложила она. – Мы живем всего в нескольких кварталах отсюда, в доме врача. Там есть комнатка, совсем крохотная, но она будет только твоей. Ты сможешь снова встать на ноги. Матинна рассмеялась странным смехом, который зародился где-то глубоко внутри нее и поднялся к горлу. – Я и так прекрасно стою на ногах, Хейзел. – Но выпивка и… то, что ты не спишь по ночам… Ты еще слишком юная, Матинна. Такая жизнь не для тебя. – Ну, не знаю. А какая жизнь для меня? На какое-то время обе замолчали. Трудно было придумать, что сказать в ответ. Хейзел слушала хриплые крики чаек, громкие голоса торговцев, расхваливающих свои товары на рынке на той стороне улицы. – Если бы я осталась на Флиндерсе, то, скорее всего, умерла бы, – наконец проговорила Матинна. – Если бы Франклины забрали меня в Лондон, я бы до сих пор старалась стать кем-то, кем мне все равно никогда не стать. Но я здесь. Живу той единственной жизнью, которая мне была дана. – Она резко поднялась и теперь стояла, покачиваясь. – Не волнуйся за меня, Хейзел. Я бродяга. Ничего со мной не случится. – Приложила широко раскрытую ладонь к груди и произнесла, сначала по-французски: – Tu es en moi comme un anneau dans un arbre. «Ты во мне, как кольцо в дереве». Я этого никогда не забуду. Сидя на скамье с дочерью и наблюдая за тем, как Матинна удаляется вниз по улице, Хейзел ощутила непонятную и неутолимую грусть. Они обе были изгнанницами, оторванными от родины и семьи. Но Хейзел, по крайней мере, попала в это незавидное положение, украв серебряную ложку; Матинна же не сделала ничего, чтобы заслужить такую судьбу. Хейзел была отмечена клеймом ссыльной, которое будет носить еще много лет, но со временем оно потихоньку стиралось. Девушка уже чувствовала, что ей становится легче. Она могла прогуливаться по рынку: на одной руке висит корзина, другая сжимает ладошку Руби – и никто ни о чем не догадывался. У Матинны такой роскоши не было. Она никогда не сможет раствориться в толпе, заниматься самыми обычными делами, не вызывая осуждения и подозрения со стороны окружающих. – Куда она идет, мама? – спросила Руби. – Не знаю. – Правда же, Матинна очень хорошая? – Да. Руби потрогала ракушки на своей шее. – Нравится ожерелье? – Девочка кивнула в ответ, и Хейзел сказала, несколько резче, чем хотела: – Оно особенное. С ним нужно обращаться очень бережно. – Знаю. Я буду его беречь. Мама, а давай все-таки купим не сливы, а черешню! Ну пожалуйста! – Ладно. – Вздохнув, Хейзел поднялась со скамьи. – Черешню так черешню. Хобарт, 1843 год Первое собрание Ассоциации лицензированных врачей Мельбурна было назначено на середину февраля, и Данн решил его посетить. Морем туда добираться несколько дней; он планировал задержаться на материке на неделю, чтобы ознакомиться с новшествами в области хирургии. На время его отсутствия Мэйв должна была перебраться в свободную комнатенку в задней части дома и вместе с Хейзел взять на себя ведение практики. Ну а если женщины вдруг столкнутся с каким-либо особенно сложным случаем и не сумеют справиться сами, тогда пациентов следовало отправлять на лечение в больницу Хобарта. Погода в день отъезда доктора выдалась на славу. По аквамариновому небу медленно плыли облака. Над головой с громкими жалобными воплями носились чайки. Корабль до Мельбурна отходил в три часа пополудни, и Хейзел решила проводить Данна до пристани, благо та находилась в десяти минутах ходьбы от их дома. По дороге они обсуждали болезнь одного из пациентов, роман Диккенса, который читала Хейзел и в котором фигурировал приговоренный к ссылке персонаж, а также составляли план занятий для маленькой Руби. – Вернусь через одиннадцать дней, – сказал Данн у спущенного трапа. – Справитесь без меня? – Конечно, справимся. – Я и не сомневался. – Он сжал ее руку. – Поцелуй за меня Руби. – Хорошо. – Когда они уходили, девочка была с Мэйв в саду, сооружала там домики для фей. После того как Данн поднялся на борт, Хейзел некоторое время сидела на скамье у пирса в конце Элизабет-стрит и наблюдала, как команда большого парусного корабля суетливо поднимает трап. В воздухе пахло горящим деревом: сразу за границами города бушевали лесные пожары. Она бросила долгий взгляд на напоминавшие шпинат водоросли, выброшенные на галечный берег, и на лодки, которые мерно покачивались на волнах в гавани. На поверхности воды дневными звездочками искрились солнечные лучи. Хейзел, как это частенько бывало, когда она глядела на воду, подумала об Эванджелине, навеки оставшейся где-то там, в океанских глубинах. Вспомнила отрывок из «Бури» Шекспира: Отец твой спит на дне морском, Он тиною затянут, И станет плоть его песком, Кораллом кости станут[47]. Это Ариэль говорит Фердинанду о том, что море перевоплотило его утонувшего отца. Что ж, вполне может статься, что во время плавания по морю некое перевоплощение произошло с ними всеми. Когда корабль Данна снялся с якоря, Хейзел медленно побрела вверх по Кэмпбелл-стрит, перебирая в голове список дел. В воскресный день приема пациентов нет. Поэтому когда она вернется домой, то прочитает главу из книги по медицине, которую советовал Данн, и приготовит кое-какие снадобья из высушенных трав. Может, они с Мэйв вместо привычного ужина устроят Руби пикник на горе Веллингтон: копченый окорок, вареные яйца, сыр, яблоки. Захватят смородиновый кекс, который этим утром испекла Мэйв и поставила на стол остывать. Подойдя к дому, Хейзел увидела подругу, стоявшую на коленях у грядок с целебными травами. Сцена вроде бы самая что ни есть обыкновенная: Мэйв рвала мяту. Но вот только что-то было не так.