По позвоночнику Хейзел струйкой пробежал страх. Почему с ней не было Руби? – Мэйв, – стараясь удержать дрожь в голосе, окликнула она пожилую женщину. Та с улыбкой обернулась. – А вот и ты! – Где Руби? Мэйв села на пятки и отряхнула руки. – За домом, вместе с другом доктора Данна. Я предупредила его, что доктор в отъезде, но он захотел непременно познакомиться с девочкой: сказал, что был на корабле, когда она родилась. Я пообещала заварить чай. Гость попросил мятный. – И Мэйв подняла зажатый в руке стебелек. Несмотря на жару, Хейзел прошибло холодным липким потом. В горле застрял комок. – А как этот гость представился? – Вроде бы его зовут мистер Так. – Бак, – выдохнула Хейзел. – О нет! Только этого нам не хватало! – О господи, – произнесла Мэйв, заметив отчаянное выражение на лице Хейзел, – так это, выходит, он самый и есть? А мне и ни к чему… Хейзел взбежала на крыльцо и распахнула входную дверь. – Руби? – позвала она. – Руби! Ни в гостиной, ни в смотровой, ни в кухне никого не было. Она рывком открыла дверь в детскую. Пусто. Заглянула в спальню Данна, потом в комнатенку, которую занимала Мэйв. Слышала только собственное рваное дыхание. Свои тяжелые шаги. Мэйв у нее за спиной пробормотала: – Прости, Хейзел, я не… – Тс-с… – Девушка подняла палец и застыла, склонив голову набок, как гончая. Прошла к задней двери и выглянула в окно. Вот где он был: футах в пятидесяти от дома, в глубине сада, стоял возле Руби, склонившейся над кукольными домиками. Слишком близко от ее девочки. Гладко зачесанные со лба рыжеватые волосы, криво подстриженная борода. Рубашка и брюки выглядели чистыми. Облик едва ли не почтенный, но присутствовала в нем какая-то странность, какая-то неправильность. Бак выглядел болезненно худым. Изможденным, словно много недель подряд голодал. Хейзел заметила, как в руке мужчины блеснул нож. – Останься здесь, – сказала она Мэйв. И, шагнув за дверь, крикнула, стараясь придать голосу побольше спокойствия: – Эй, Руби, я вернулась! Девочка помахала ей рукой: – Иди сюда, я покажу тебе новый домик для фей! Бак бросил на Хейзел долгий взгляд через зеленую поросль. Пока девушка шла к ним, сердце у нее в груди отсчитывало свое тук-тук-тук. Хейзел чувствовала себя оленем, выскочившим на просеку и чующим охотника: каждая жилка в теле натянута до предела. Она необычайно ясно видела развернувшуюся перед ней сцену: рой насекомых над цветами лаванды; два зимородка с ярко-оранжевыми грудками, снующие среди деревьев; крохотные зеленые ракушки, обвивающие шейку Руби. Грязные ногти Бака. Его засаленный воротник. – Волосы так и не отросли, – усмехнулся он. – Да еще и штаны напялила. На пацана похожа. «Спокойно, – подумала Хейзел, – не ведись». И невозмутимо произнесла: – Давненько мы не виделись. – Есть такое дело. Все ждал подходящего момента. – Слышала, ты сбежал. Тебя, небось, ищут? Бак издал странный прерывистый звук, нечто вроде сдавленного смешка. – Может, и так. Только я знаю, как исчезнуть. – Поди, трудно там, в буше? – Тебе и близко не представить. – Он дрожал от едва сдерживаемой энергии, явно предвкушая месть: ну сущий безумец. – Ела когда-нибудь мясо кенгуру? Хейзел помотала головой. Она слышала рассказы о бывших каторжниках и беглых преступниках, которые жили в буше среди змей, диких собак и валлаби. Их называли бушрейнджерами. Этакие сухопутные пираты, вместо моря скитавшиеся по земле. Они совершали набеги на фермы и небольшие лавки, воровали лошадей, ром и оружие. – Кенгуру коптят над огнем. Привязывают к веткам. – Бак широко развел руки, чтобы показать, какие именно нужны ветки. – Обычно после того, как они сдохли. – Бывший матрос рассмеялся, и она увидела его мелкие серые зубы. – Иногда, если повезет, удается разжиться барашком. Он провел кончиком ножа сбоку по маленькой головке Руби. Девочка, присев над своими домиками из палочек, не заметила лезвия. Бак отрезал локон и протянул его Хейзел. – Видишь, как легко это было? Для острого ножа всегда найдется работенка. Да ты и сама знаешь. Локон упал в траву. Хейзел дышала через нос, ощущая, как воздух наполняет легкие. Она почувствовала аромат растущей в саду лаванды и даже здесь, в нескольких кварталах от гавани, уловила солоноватый запах моря. Бросила взгляд на дом, откуда пахло смородиновым кексом, недавно вынутым из духовки. – Ты, поди, голодный, – сказала она. – Мэйв испекла кекс. У нас и свежесбитое масло есть. Она говорила, ты вроде бы чаю выпить хотел. Бак задумчиво посмотрел на девушку. – Я и впрямь давненько ничего не ел. И, каюсь, пить охота. Сахар-то у вас найдется? – Найдется, – ответила она. Хейзел подумала о пространных и гневных отповедях, которые дважды в день выслушивала в часовне «Каскадов», теперь ей тех наставлений хватит до конца жизни. «Пусть нечестивый оставит свой путь и злой человек – свои помыслы. Пусть обратится к Господу, и Он его помилует»[48]. А ведь Бак тоже когда-то был совсем малюткой. Невинным ребенком. Может, его бросили, или предали, или жестоко били? Может, ему просто не повезло в жизни, не выпало счастливого случая? Хейзел этого не знала и теперь уже никогда не узнает. Ей была известна лишь ее собственная невеселая история. И как же легко было бы сеять злобу, как это делал Бак. Лелеять ее, пока она не расцветет махровым ядовитым цветом. Но не лучше ли попробовать уладить дело миром, договориться по-хорошему? – Библия призывает прощать своих врагов, – сказала Хейзел. – Лично мне больше по вкусу месть. Почувствовав перемену в тоне беседы, Руби подняла голову: – Мама? – Значит, вот что она тебе сказала? – Бак схватил Руби за руку и рывком поднял ее на ноги. – Да никакая она тебе не мама, девочка. Хейзел не смогла сдержаться – испуганно ахнула. С губ Руби сорвался тихий, похожий на скулеж звук. У Хейзел возникло горячее желание кинуться на обидчика, но она с трудом сдержалась. Понимала, что не может позволить себе опрометчивое поведение, слишком многое поставлено на карту. – Все хорошо, мой зайчик, – произнесла она с едва заметной дрожью в голосе. Бак указал ножом в сторону дома: – Топай вперед, а мы за тобой. Когда они вошли в затененную кухню, Хейзел повела бровью на Мэйв. Она не сомневалась, что Мэйв, увидев Бака, который в одной руке держал нож, а другой сжимал плечо Руби, сообразила, что происходит. Чайник над очагом на треноге. Ножи в выдвижном ящике. Чугунная сковорода и кастрюли на крючках в другом конце помещения. Бак обвел их обеих взглядом и, смотря на Хейзел в упор поверх маленькой головки Руби, прошептал: – Даже не думай ничего выкинуть. И глазом моргнуть не успеешь, перережу девчонке горло, как барашку. Хейзел ясно ощущала каждый свой вздох. И отчетливо видела всю картину разом: нож в руке Бака, стоявшую у стола Мэйв, зеленые стебельки мяты у нее за спиной. – Мэйв, – вздохнула она, – у тебя со зрением совсем плохо стало. Ты же не ту травку срезала. Мята ведь у нас растет совсем в другом конце сада, забыла? – И повернувшись к мужчине, уточнила: – Мистер Бак, вы же чай с мятой просили, да? Не с шалфеем? Медленно кивая подруге, Мэйв спрятала мяту в карман. – Ну надо же, и правда шалфей! О чем я только думала? Хейзел, будь ангелом, сходи сама, срежь пару-тройку стебельков? А я пока стол к чаю накрою. – Еще чего не хватало! – отрезал Бак. – Никуда она не пойдет. Мэйв поставила перед незваным гостем тарелку со смородиновым кексом и бруском масла. Он кое-как раскромсал кекс ножом, который до сих пор сжимал в руке, потом подцепил щедрую порцию масла и размазал его по ломтю. Некоторое время в кухне слышалось только чавканье и щелканье челюстей. – Не хочу показаться нескромной, мистер Бак, но мятный чай я завариваю превосходно, – сказала Мэйв. – Зря вы едите кекс всухомятку. – Лучше дай просто воды.