Выдохнув, кажется, последний раз в жизни, я позволила ослабшему телу повиснуть на нем, словно тряпичной кукле. Руки не слушались, колени дрожали, а дыхание было прерывистым и слишком тяжелым. Вот так, среди хаоса мой жизни и миллиона проблем, я ощутила настоящую концентрацию счастья в маленькой ванной, рядом с мужчиной, которого никогда не переставал любить… – Это было лучше… чем я представлял каждый день, – шепнул он мне на ухо. Губы дрогнули в легкой улыбке, – все эти шесть лет. Я сладко зажмурилась, не решившись ответить, что я представляла этот момент не меньшее количество раз. А потом… Мыслям пришлось вернуться в реальность. И вспомнила наконец что было так важно сказать. Слезла со стиральной машины, разрывая близость разгоряченных чувствами тел. Накинула халат, и закусила губу, не зная, как начать разговор. Да и стоит ли его начинать? Но не рассказать Макару то, что я узнала, было бы свинством. Да и вновь начинать отношения со лжи я совсем не хотела. Потому, превозмогая нервозность, выпалила почти не прерываясь на паузы между словами: – Я разговаривала с Альбертом Юсуповичем! И он признался, что Дана никогда не была беременна от тебя ! И выкидыша у нее не было! И даже ночи вашей не было тогда, шесть лет назад! Ты просто был пьян, а она… Она все подстроила! С трудом перевела срывающее дыхание, не спуская взгляда с Макара. – Это не то, что я ожидал услышать после секса с любимой женщиной… – проговорил он, казалось на автомате. Отшутился еще до того, как истинный смысл моих слов начал доходить до сознания. А когда Макар осознал… – лицо его помрачнело. Глаза налились темнотой, какая бывает самой холодной, самой зимней ночью, когда на небе ни звездочки нет. Когда ничего не освещает твой путь. Лишь непроглядная бездонная тьма. Я шагнула к нему, но поняла в тот же миг – лучше не трогать, не прикасаться, и ничего больше не говорить. Представить себе не могу, что чувствует человек, которого шесть долгих лет гложило непомерное чувство вины. И узнавшего, что эту непосильную душевную боль ему навязали… Я видела, как его встряхнуло от злости и гнева. Как взгляд утонул в пучине непрошеной ярости. – Макар… – выдохнула испугавшись. – Только не руби с горяча. Она просто вздорная девица, привыкшая получать то, что хочет... Он взглянул на меня, и, не выдержав отвернулся, пряча эмоции. Я растерянно постояла еще пару минут, а потом тихо вышла из ванной, прикрыв дверь за собой. В нашей с двойняшками квартире не так много мест, где можно уединиться. Не дворец, все-таки. А сейчас я чувствую, что Макару нужно остаться одному. И других вариантов, кроме как отправиться на кухню и приготовить согревающий чай – не нашла. Его не было долго. Чай уже успел вскипятиться, разлиться по красивым фарфоровым чашкам, и остыть, так и не дождавшись пока к нему прикоснуться. Спустя бесконечных пятнадцать минут хлопнула дверь. Но не ванной, а входная. Я вздрогнула, обхватила себя руками курс на крест, и вышла в прихожую. Ни Макара, ни его обуви, ни куртки там не было. Оставалось лишь надеяться, что он сможет справиться с бушующим эмоциями и не наделает глупостей. О том, что он сейчас едет к ней, к девушке, что украла моего мужчину шесть лет назад, я старалась не думать… 49 – Это вы подстроили?! – я открыла дверь своего старого кабинета. – Вы?! Тамара Львовна сидела за рабочим столом, но не в кресле начальника, а на стуле для посетителей. Разбиралась с бумагами, по старчески щурясь. От моего внезапного появления она на стуле чуть не подпрыгнула. – Танюша…! – Никакая я вам не Танюша! – перебила, воинственно сложив руки в районе груди. Садиться не стала. Кроме кресла начальника некуда, а его занимать я теперь не могу. – Что устроила? – кашлянула старуха. Неловко поправила очки на носу. – Забастовку эту нелепую! – я была настроена довольно решительно. И да, очень злилась. – Моя заместительница позвонила мне сегодня с утра. Сказала, что ресторан снова откроется, что всему коллективу вернут рабочие места. Но без меня они работать отказываются! Губы собеседницы растянулись в улыбке: – Значит ты хороший руководитель, Танюша. – Это вы их подбили! – Никого я не подбивала! – возмутилась старушка, но смягчившись, кивнула на кресло, – Танюша, присаживайся. И позволь мне все объяснить. Я понимаю, ты злишься. Но ведь я заслуживаю шанса хотя бы рассказать тебе, как все было? – Думаете, заслуживайте? – фыркнула я, но все же присела. Просто, чтобы дать себе пару лишних минут принять правильное решение. – Как ты уже наверное поняла, мой муж умер недавно… – начала она тихо. Я вздернула бровь: – Неужели ждете от меня соболезнований? – Нет, – без обиды отозвалась, – не жду. Но хочу, чтоб ты меня поняла. – Вы знаете, – я подалась вперед, сцепив руки в замок, – это будет непросто. Особенно после того, как вы выкинули мою настоящую бабушку с порога своего дома, когда мы с ней почти подыхали от голода. Тамара Львовна не скрывая вздохнула. – Твой дед, был очень… своенравным человеком, – на ее губах на миг промелькнула тень грустной улыбки, – иногда я замечаю его черты в твоем характере… – Вот только не надо! – я подняла вверх ладони, открещиваясь. Но Тамара Львовна не обратила на этот протест никакого внимания, продолжая рассказ: – На твоего отца он был очень обижен. Считал того предателем. А обида, дело такое… Сколько я его не упрашивала, сколько не уговаривала…. Ни разу не согласился решение поменять. А когда тот погиб… – я поморщилась. Думать об аварии, которая забрала маму с папой до сих пор слишком больно, – он еще больше разгневался. Хотя, казалось бы… Должен был все простить. Ведь и злиться-то уже было не на кого… – Тамара Львовна всхлипнула, достала из кармашка белый платочек с вышитыми цветами, и промокнула уголки глаз. – Но он все винил и винил, говорил, что жизнь свою наш сын бездарно похоронил. Что, если бы не женился - ничего этого не было бы. Что все могло быть иначе. Танюша, – старуха подняла на меня мокрый взгляд, и робко прикоснулась к руке, – ему просто было больно за сына. И он по-своему переживал эту боль. Я стиснула зубы и процедила: – О мертвых можно говорить сколько угодно. Но мы с бабушкой были живые! И вы могли нам помочь! Вы знали, как сильно нам эту помощь нужна! И для вас бы она не стоила ничего ровным счетом! – Твой дед не желал тебя знать только по одной простой причине… Он боялся, что ты так сильно будешь напоминать ему сына, что он не справится с этой потерей. – Но и вы меня знать не желали! – усмехнулась я, пряча за холодной улыбкой тонну обиды. Старуха опустила взгляд в пол. – Я помогала, – призналась она, – тайком. И немного совсем. Так, чтобы твой дед не заметил. Но я передавала твоей бабушке деньги. – Но она мне ничего… – Не говорила? – улыбнулась старушка. – Это я ее попросила. Я попросила, чтобы она вообще никому ничего не рассказывала. Видимо, так она и поступила. Я ошарашено откинулась на спинку кресла, все еще не отрывая взгляда от своей собеседницы. Боялась поверить. Поверить, что все это время у меня был кто-то еще… – А потом, – продолжала она не без доли печали в интонации голоса, – твой дед умер. Вот, Гошу мне подарил, – с горечью усмехнулась. – Гошу и все свое чертово состояние. Ни ему оно счастья ни принесло, ни мне. Я тогда сразу решила, что тебя разыщу. Нашла и сюда переехала. В ресторан твой ходила. Очень мне здесь нравилось, Танюша. Я каждый день приходила… За один и тот же столик садилась… – Но я вас ни разу не видела… Почему вы не подошли? Почему не сказали?! – Чтобы ты меня прогнала? – дрогнули ее губы. И мне стало стыдно. Стыдно и жалко одинокую женщину, которую я так жестоко от себя оттолкнула. Позволила себе брать во внимание только эмоции. – Я ведь не знала… – сказала в свое оправдание, – я обо всем этом просто не знала. Старушка мягко мне улыбнулась. – Ничего, Танюша. Я не сержусь. Просто надеюсь, что мы сможем общаться с тобой. И твоими детками. Мне очень хочется вам помогать. Позволь это делать, пожалуйста… Я на миг онемела. Где-то на задворках сознания мелькнула странная мысль – слишком уж много людей за последнее время стремятся мне бескорыстно помочь. Это что, плата от жизни за мои сильные и независимые несколько лет? – Вы простите, что я так остро отреагировала, – пряча глаза, просипела. – Злилась на вас. И на деда. – Не за что тебе извиняться, – запросто махнула рукой взбодрившаяся старушка. – Я тебя понимаю, Танюша. – А потом она совсем по-девичьи лукаво прищурилась: – Но давай не будем о грустном? Как там у тебя с твоим Макаром дела? Я закусила губу.