Устало выдыхаю. Мне порядком надоел этот разговор. Его претензия к Тиграну кажется беспочвенна. А еще это почему-то страшно нервирует. — Безопасность, Гордей. Безопасность, — ровно и уверенно отвечаю на его претензию. Идея запускать салюты теперь совсем не кажется мне классной. И не знаю, как лучше поступить: развернуть всех домой или быстро отстрелять залпы, чтобы уж закрыть эту тему. — Странно вообще получается… — слышу голос за своей спиной. Затылок тяжелеет. Я сильно напрягаюсь и натягиваюсь тонкой стрункой. — Твой муж, Тигран, правильно помню?… Ощущение, что Гордей непрестанно пялится на меня. Волосы, которые я оставила распущенными, спина, ноги. Все растапливается под его взглядом. — Правильно, — сухо отвечаю. — Он так ратует за безопасность, но в то же время вы с Саввой одни собирались отмечать Новый год. А дом большой. Кто знает, сколько пьяных людей ходят по улицам в праздники. Как минимум напугать могут. Расправляю плечи, будто готовлюсь к схватке. Прочищаю горло. Голова распухает от возможных ответов на его… претензию? — Наш поселок безопасный, муж очень долго искал подобное место. Здесь в основном живут семьи с детьми. Мы знаем почти всех соседей, а сама территория охраняется круглосуточно. Этого достаточно? — резко разворачиваюсь и упираюсь в мощное тело, от которого пышет жаром. Шаг назад, чуть не падаю. Поднимаю взгляд на Гордея. Тот по-мальчишечьи улыбается и ведет плечами. А я не могу понять: это такое любопытство или своими вопросами Рудковский хочет чего-то добиться? — Да все-все, Светлячок. Просто беспокоюсь за тебя. — Не надо. Язык горит. Раньше я бы добавила, что за меня беспокоится мой муж. Но… — Вот здесь хорошее место, — Гордей оглядывается по сторонам и начинает расчищать снег, параллельно рассказывая что-то Савке. Сильней запахиваю шубку, поднимаю воротник. Мне нехолодно, но состояние можно назвать некомфортным. Все сказанные мужчиной слова как острые кнопки воткнулись в голову. Не получается не думать над ними. И над моими ответами тоже. — Гордей, вон в том доме пару месяцев назад родился малыш. Не думаю, что нам стоит запускать салюты в этом месте. Давай дойдем до поля? Осталось совсем чуть-чуть. — Да ладно тебе. Кто спит в новогоднюю ночь?! До и того дома больше ста пятидесяти метров. Все, как и написано в инструкции, — легко отвечает, как отмахнулся. Облизываю губы, хотя на морозе этого делать категорически нельзя. Когда в прошлом году фейерверки запускал Тигран, мне было в разы спокойнее. Да что там? Я улыбалась и радовалась как ребенок. Мы с Саввой считали количество залпов и выкрикивали цвета. Озираюсь по сторонам, всматриваюсь в окна дома. Хоть бы никого не разбудили. Один. Синий! Два. Красный! Три. Зеленый! Бахает так громко, что сердце замирает. — Скажи, здорово? Щеки Рудковского раскраснелись, кожа губ яркая, в глазах озорной блеск. Ну мальчишка! — Угу, — мычу в ответ. Обратно я иду последней. Гордей с Саввой что-то обсуждают. А меня тоска одолевать начинает. Все не так и все не то. Прошлые праздники мы веселились, катались на горке, снова запускали салюты… Ну, как мы… Я и Савва. Тигран стоял в стороне, часто разговаривал по телефону. Он будто просто нас охранял. А сейчас он кого охраняет? Сердце стягивается рыболовной сетью. Она душит и причиняет мучение. Распахиваю шубу, волна жара окатывает сверху вниз. — Да, безопасность в этом поселке такая, что еле пропустили к вам, — снова возвращается к цепляющей меня теме, — как в крепость посадили. Это все, что он смог сделать? Жадно хватаю морозный воздух ртом. Неслыханно. Хочется топнуть ножкой, нахмуриться и отчитать Рудковского. Тот, конечно, никогда не стеснялся в выражениях и говорил то, о чем думает. Но… это же о Тигране он. — Ты не прав, — глухо произношу. Только глупый не почувствует обиду в моем голосе. — Ну а что он еще сделал, а? Савка чуть ускорился и вот-вот уже доберется до террасы дома. Я же замедляю свой ход. Меня бьет неконтролируемая дрожь от вспыхнувшего разговора. Взгляд судорожно бегает по искрящемуся снегу. Столько всего хочется рассказать, мысли поступают в мозг как автоматная очередь. — Благодаря Тиграну, моя бабушка вылечилась. Рудковский сводит брови к переносице. Не знал про болезнь Софьи Марковны? — Лечение, санаторий, лекарство, — голос срывается. Воспоминания отдаются болью. Я очень боялась потерять близкого мне человека, — все это Тигран взял на себя без лишних вопросов. Гордей убирает руки в карманы куртки и смотрит на меня сверху вниз в ожидании продолжения. Резкий выдох. Не понимаю, почему я вообще должна отчитываться и что-то ему объяснять? — И квартиру бабушке тоже купил он. Тигран оплачивает наш отдых, все увлечения сына. В прошлом году они плавали с дельфинами, а зимой занимались с инструктором на горных лыжах. Говорю быстро, дыхание не успеваю перевести. Меня бросает из состояния в состояния: печаль, что все это в прошлом и зверский протест, вызванный совсем бестактными вопросами. — А любовь, Светлячок? Я не слышу про его любовь… Слезы подкатывают к горлу и связывают. Разреветься перед мужчиной было бы верхом отчаяния. Улавливаю его взгляд, наполненный чем-то необычным. Каким-то азартом, что ли. Отступаю, а объемная энергия Гордея толкает меня. Рудковский преодолевает пустоту между нами за секунду и его губы накрывает мои. Глава 9. Тигран «Мальборо». Сто лет не курил. Затягиваясь горьковато-приторным дымом, сжимаю в правой руке смартфон и смотрю из окна стандартного номера богом забытой северной гостиницы. На улице совершенно нет людей. Оно и понятно. Первое января, три утра по местному времени. Все празднующие разбрелись по домам. Для мужика, много лет совершенно ничего не чувствующего, внутри слишком много эмоций. Рванных и болезненных. Таких, которые хочется достать изнутри и хорошенько промыть под напором воды. Одиночество уносит в воспоминания. Смерть мамы многое в моей жизни изменила. Разделила на «до» и «после». Я мог бы сколько угодно врать себе также, как почти двадцать лет вру собственному отцу, повторяя всего лишь одну фразу: «Все в порядке». Все, су-ка, в порядке!