— Поэтому каждый раз таскала мне в офис пироги, которые я терпеть не могу? — спрашиваю с усмешкой. — Я ведь не идиот, Ника. Кто угодно, но только не идиот. Жена затихает, словно была поймана с поличным. Всхлипывает. Я давно понял, что её забота с пирогами — протест и желание сделать мне назло. Вывести на эмоции. Заставить чувствовать. И у неё получалось… И сейчас получается. — Ненавижу тебя, — шипит в трубку Ника. — Ненавижу, Мансуров. Ухожу от тебя. Сейчас же соберу вещи. — Только попробуй, — предупреждаю. — Ненавижу. — Оставайся дома, я скоро приеду, и мы спокойно сядем и поговорим. — О чём тут разговаривать? Ты меня любишь, Тигран? Ответь мне на один простой вопрос. Внутри словно цепи сковывают. Любовь? О чем она? Я многое могу понять. Она моя жена. Мать моего единственного сына и будущих детей. Я готов её защищать, оберегать, дать все блага, которые, черт возьми, только есть на этом свете. Я считаю Николь красивой, хочу её. Стараюсь относиться уважительно. Зачем обязательно весь спектр этих эмоций именовать любовью? Неужели, женщинам так легче? — Ненавижу тебя, слышишь? — плачет в трубку Николь, так и не дождавшись ответа. — Мне кажется, ты врёшь, Ника. Сама себе чего-то не договариваешь. Я приеду, и мы спокойно пообщаемся. — Не вру. Хочешь, я тебе докажу? Знаешь, какое желание я загадала в полночь? — И какое же? — Чтобы тебя вообще и вовсе не было. Горько усмехаюсь, подходя к окну и закуривая новую сигарету. Едкий дым, выжигающий легкие, — то, что нужно. — Чтобы. Тебя. Никогда. В моей. Жизни. Не было, — повторяет Николь как мантру, вбивая каждое слово в крышку гроба нашего брака… Все в порядке. — Что ж, — произношу чужим голосом. — Если это единственное твоё желание… Надеюсь, ты, дорогая, двадцать семь лет не зря веришь в новогоднее чудо, и оно сбудется… Глава 10. Николь Манная каша, закипающая на плите, сплошь покрыта мелкими пузырьками. Монотонными движениями размешиваю, но в какой-то момент понимаю — вязкая субстанция просто-напросто прилипла к сотейнику. Кухня наполняется горелым запахом, а живот скручивает в тошнотном позыве. — Это знак, — Савва стоит рядом и наблюдает, как я выкидываю застывший манный комок. “Знак…” Сердце не на месте от одного такого слова. Вчерашний разговор с Тиграном въелся в нашу общую рану под названием брак и до сих пор орудует там металлическим скальпелем. Дурно становится. Нехорошо. На кровати в спальне лежит конверт. Я нашла его в кабинете мужа. Сверху рукой Тиграна было написано мои имя и фамилия: “Николь Мансурова”. Сухо, по-деловому. Внутри конверта я обнаружила договор с европейским издательством на выпуск моей первой книги про бельчонка на английском языке. Шок, что муж все-таки знал про мои книги, не сходит. А осознание, что мои книги будут издаваться за рубежом, никак не придет. Настежь открываю окно, впуская свежий, морозный воздух на кухню. — Может, хлопья с молоком? — устало спрашиваю. — Ура! Достаю с полки шоколадные шарики, заливаю их молоком и пододвигаю тарелку к сыну. Взгляд то и дело косится на часы. Сейчас утро, время, когда Тигран должен был прилететь. От него ни звонка. Не то что я ожидала отчет о его передвижениях, особенно после вчерашней ссоры, но… Крепко удерживаю кухонное полотенце в руках, встраивая пальцы в ровные ряды перекрещенных нитей. Глаза слезятся от бессонной ночи. Стоит ли еще говорить, что я плакала? Чувство вины тяжелое. Сначала давило на плечи, потом каким-то хитрым способом проникло внутрь. Ощущение, что наглоталась булыжников. — Вкусно? — спрашиваю сына, потеребив того по макушке. Накидываю сухую улыбку. Ну, хоть так. — Очень. А когда папа приедет? — Папа… Скоро. Зажимаю переносицу указательным и большим пальцем. В груди огонь мечется из угла в угол, не находит высвобождения. Наблюдаю за Саввой. Тот чуть хмурится, когда несколько капель молока, окрашенные шоколадными хлопьями, попадают на стол. В этот момент он очень похож на Тиграна. Его маленькая копия. Отворачиваюсь, чувствуя, как приближается новая партия слез. — Мультики? — с энтузиазмом спрашивает Савушка. Беру пульт, включаю. Как не кстати на канале идет выпуск новостей. Вместо того чтобы переключить, застываю на месте. А пульт с треском приземляется на пол. “Рейс Нижневартовск — Москва, вылетевший ранним утром, пропал с радаров. На многократные вызовы диспетчера экипаж не реагировал. Ситуация находится под контролем специальных служб.” Горло стянуло до нехватки кислорода, под грудью чернеет выстрел, края раны еще тлеют и жгут. Зажмуриваюсь, желая, чтобы увиденная картинка исчезла. “Чтобы тебя вообще и вовсе не было…” “Ненавижу тебя, слышишь?” “Ухожу от тебя. Сейчас же соберу вещи” Господи, неужели это все происходит наяву? Во рту разливается горький вкус, гул в голове не прекращается, только нарастает, как радиопомехи. Мы никогда не задумываемся о сказанных словах близкому человеку. А вдруг они окажутся последними? Считаем, что наши чувства, наше состояние и переживание всегда важнее. Вчерашние слова теперь бельмом на глазу светятся и на дают ясно видеть. Помню, когда родился Савва, Тигран ни на шаг от нас не отходил. Я воспринимала это как заботу, любовь, хоть он и ни разу не обмолвился о своих истинных чувствах. И, как это ни странно, я была счастлива. В ту самую секунду, когда Тигран взял своего сына на руки, когда отмечали его первый день рождения, наш первый отпуск втроем… И если бы я только могла забрать те слова назад… Да быть этого не может. Мысль, что я больше не смогу его обнять, пригласить к ужину, да даже испечь его, как оказалось, нелюбимые пироги, стирает в пыль. — Мам, ты почему плачешь? Наскоро вытираю щеки, которые абсолютно мокрые от слез. Рвано вдыхаю воздух, понимая, насколько он холодный. — И где папа? Почему его еще нет? Он обещал быть к завтраку! Запоздало хватаюсь за телефон в попытке набрать номер мужа. Абонент не в сети…