С пониманием у меня сейчас вообще туго – каждый ответ я пропускаю через десятки фильтров, стараясь держаться нейтрально. Зря сюда приехала, очень зря! Надо было хватать Сашку, брать билет на самолёт и бежать из города. Подальше от Самсонова, Хоффмана и грядущих неприятностей! И пусть я винила бы себя за трусость, зато смогла бы собраться, успокоиться и выработать хоть какую-то тактику в общении со всеми ними. – Кира! – протяжный шёпот и Самсонов плюёт на условности. Он крепко обнимает меня за талию, рукой зарывается в волосы и касается лбом моего лба. Рваный вдох. Понимание того, что ему хреново так же, как и мне, отдаёт садистским удовлетворением. – Не могу, родная! – тихий голос звучит обречённо. – Не могу отпустить! Подыхаю от одной мысли, что тебя касается кто-то другой! Не могу работать! Не могу думать ни о чём, кроме тебя! Твои губы, твои руки… Перетерпеть. Просто подождать, пока Кирилл выскажется. Я почти не слушаю, напевая про себя дурацкую песенку. Почти. Но его слова пробиваются через все заслоны, реагируя одинокой скатившейся по щеке слезой. Чёртовы нервы! За последние пару суток я пролила слёз больше, чем за всю жизнь. – Кирёнок, возвращайся! – взгляд – глаза в глаза. – На любых условиях. Я позволю тебе всё! Хочешь щенка – играйся, я вытерплю! Всё, что угодно, Кир, только не уходи! Прошу тебя! – Пошёл ты! – отталкиваю Самсонова, отворачиваюсь и опираюсь ладонями о крышу машины. – Не равняй меня с собой, Самсонов! Я доверила тебе свою жизнь, потому что любила. Потому что не представляла как это – без тебя. – А сейчас? – Сейчас я презираю себя за слабость, – поворот и мы смотрим друг на друга так, как тогда, в номере, где разбилось моё сердце. – За то, что предпочла спокойствие правде. За то, что слишком поздно поняла, что любовь закончилась. – Тогда почему ты плачешь, Кир? – Самсонов не делает попытки приблизиться. – Плачу? – я провожу рукой по щеке и растерянно изучаю влажную ладонь. Злая усмешка касается моих губ. – Как всегда самонадеян, Самсонов. Знаешь, что это? Это надежды. Это мечты. Всё то, что делало наш брак живым. Открыв машину, забираю сумку из салона и включаю сигнализацию. При взгляде на стоящего в двух шагах мужчину накрывает нерешительность, но я отбрасываю её как лишний груз. – Сашка спит с часу до трёх и после девяти вечера, – сообщаю это тому, кто итак должен быть в курсе. – И не забывай, что ты приезжаешь к нему. Не ко мне. Не оглядываясь, я скрываюсь за дверью подъезда, предчувствуя, что это далеко не все неприятности на сегодня. Глава 14 – Кира, это ты? – папа выходит в коридор в домашних брюках и вельветовой рубашке поверх футболки. – Я, пап, – завтра же возьму Сашку и поеду за новой обувью! Босоножки, состоящие из одних шнурков и высокого каблука, летят в угол, дважды ударяются об стену и падают на пол бесполезной кучей. Я всё-таки победила – у левой босоножки сломан каблук. Сегодня не мой день. Вся неделя не моя. – С тобой всё нормально? – Переживу, – хочется рвать на себе волосы от бессилия, но я поднимаюсь и иду за ним в кухню. Несколько слезинок никак не отражаются на моём лице, и нет никакой необходимости прятаться за кружкой с кофе. – Как Сашка? – что-то назревает, и я оттягиваю кульминацию как только могу. – Поел, проиграл, ушёл спать, – его руки со сплетёнными пальцами вновь на столе. Интересно, что скажет Агата, когда я расскажу ей о Самсонове? Вот уж кто поддержит меня целиком и полностью! Молчание затягивается, но нарушу его не я. Не хочу. Хотя бы не с ним. Последние дни я только и делаю, что отстаиваю себя и свою позицию. Наивная, надеялась, что хоть здесь смогу подумать в тишине и покое. – Говори уже, пап! Хватит этого молчаливого укора! И его прорывает. – Кира, одумайся! – под его взглядом я с трудом сдерживаюсь. Где поддержка? Где человек, прямая обязанность которого оберегать меня? – Это жизнь и в ней бывает всякое! Не лишай Сашку детства. – Детства?! – стены старой панельной девятиэтажки не предназначены для громких скандалов. И я сбавляю тон. – В котором мама – истеричка, а папа не ночует дома? Такое детство ты хочешь для собственного внука? – Когда умерла твоя мать, я готов был отдать её другому, лишь бы знать, что она жива и здорова, – он опустил голову, заставляя чувствовать себя последней дрянью. – Я – не ты, – у него больное сердце и я усмиряю рвущиеся с губ колкости, – и не боюсь мифической старости в одиночестве! – По-твоему это всё, – папа обводит рукой кухню, – миф? – Мне не хватает её не меньше, чем тебе, но я не превращаю из-за этого квартиру в мавзолей! Или ты и правда считаешь, что мама одобрила бы твой демонстративный аскетизм?! – Инны больше нет! – отрезает он. – И не тебе судить о том, что она одобрила бы, а что нет. – Не мне. Я готова обсуждать свой развод, неправильные решения, Хоффмана, в конце концов, но не смерть мамы. Всё-таки хорошо, что папа приехал – будет кому присмотреть за Сашкой. Телефон, ключи и куртка. Вот всё, что мне нужно этой ночью. У меня нет морального права срываться на кого бы то ни было, поэтому стоит просто уйти. – Куда ты? – неожиданно растерянный вопрос и неторопливые шаги по коридору. – Кира! – не отвечаю, быстро закрывая за собой дверь. Старый обшарпанный лифт с подпаленным потолком и пластиковыми стенами слишком медленный и я сбегаю по лестнице, слыша глухое эхо от удара подошвы о ступени лестницы. Ехать. Нестись по улицам ночного города, оглушив себя динамиками и не замечая немые слёзы. Сашка не увидит. Никто не увидит, а значит можно окунуться в боль, что снова разрывает изнутри. Смотреть на влюблённые парочки с цинизмом униженной жены, уязвлённое самолюбие которой требует выйти из машины и просветить молодёжь, чем именно заканчиваются такие вот прогулки под луной. Предательством. Замечать гудящие весельем и пошлостью бары с яркими неоновыми вывесками и дизайном в стиле лофт. Сейчас это модно. Интересно, станет легче, если в компании пары друзей окунуться с головой в круговорот ночных огней? Вряд ли. Улицы практически пусты. Педаль в пол. Плевать на красный. Резкий поворот, визжат покрышки, но Ауди удерживается на дороге. Крузер бы перевернулся. Мелькают улицы и переулки, знакомые и нет, но мне всё равно. Вот только ночная гонка не помогает – от себя не убежать, и я аккуратно паркуюсь возле подъезда, у которого прошло моё детство. Почему? Почему? Почему? Пластик приборной панели выдерживает, ладони горят. Почему всё ещё так больно? Я выше этого, чувства давно прошли, но что тогда заставляет осыпаться прахом душу? Двор пуст и даже местные алкаши ушли с насиженных скамеек новой детской площадки. Спасибо очередному кандидату в очередных местных выборах. На небе ни облачка и луна особенно издевательски освещает тёмный салон, придавая коже потустороннее мерцание. Папа должен был поддержать меня! Меня, а не советские представления о браке и семейных ячейках! Мою жизнь и мой выбор! Сашку, в конце концов, а не доисторическое понятие безотцовщины. Руки обнимают руль, и бессильно опускается голова. Может записаться к психологу? – Девушка, с вами всё в порядке? – не знаю, что заставляет вздрогнуть – стук в стекло или резкий звук клаксона. Спать в машине мне ещё не приходилось… – Девушка? Стук повторяется, пока я устало тру глаза, начисто забыв о макияже. Впрочем, вряд ли после пролитых слёз я выгляжу принцессой. – Всё хорошо, спасибо за беспокойство, – в некоторых случаях отсутствие уличных фонарей – благо. Дверь мне удаётся захлопнуть со второго раза. Нажимаю на закрытие дверей и чувствую, как подгибаются ноги, меньше всего ожидая, что меня подхватят. – Девушка, – укор в тоне незнакомого мужчины приобрёл вселенские масштабы, – разве можно водить в нетрезвом виде! Куда вас проводить? – Я в норме, – равновесие, наконец, восстановлено. Неудивительно, что он решил будто перед ним алкоголичка – нервы подорвали все системы организма, и я в прямом смысле валюсь с ног, а парфюм, подаренный Кириллом, заметно отдаёт спиртом. Уже трижды мне приходилось проходить освидетельствование из-за чересчур придирчивых гаишников и трижды оставлять их в дураках. Такая своеобразная забава. – Я в курсе, что она у каждого своя, – весело хмыкает он, – и моя от вашей заметно отличается. – Чем же? – мы идём рядом, и то ли он выполняет своё обещание, то ли нам просто по пути. С этого ракурса я вижу лишь то, что едва достаю ему до плеча и очертания рельефной руки в коротком рукаве футболки. – Градусами. Ему бы в клоуны, а то такое дарование пропадает. Отвечать не собираюсь и, похоже, что он этого и не ждёт, открывая передо мной дверь подъезда. – Я в состоянии подняться на свой этаж! – раздражённо оборачиваюсь. Вот только в отличие от тёмной улицы, на первом этаже горит яркая лампа и взгляд изучающего моё лицо мужчины меняется с каждой секундой. – Проводили до подъезда и хватит! – Могу проводить до квартиры, – вместо насмешки в голосе звучит неподдельное сочувствие, – и даже заботливо подоткнуть одеяло. А могу предоставить коньяк и компанию. – А не пойти бы тебе… – Мы – соседи, – перебивает он, заглядывая в правый от нашего почтовый ящик, – ты из пятьдесят второй? – С чего ты взял? – это самое быстрый и непринуждённый переход на «ты» в моей жизни.