– Этакой золотой молодёжью, мальчишкой, захотевшим очередную красивую игрушку? – и я отвожу взгляд, оглушённая тем, как точно он охарактеризовал моё к себе отношение. И от того, что, похоже, в Хоффмане я катастрофически ошиблась. Снова. – Я закончил самую обычную школу с золотой медалью, университет с красным дипломом и ни копейки не взял у отца. А твоё отношение… Он резко встаёт и подходит к окну, а я начинаю чувствовать себя виноватой. Может, и правда не стоило сразу вешать на него клеймо. С другой стороны, даже это не отменяет его дурацкие выходки. – Хорошо, возможно, я была не права, – и кто бы знал чего мне стоит выдавить из себя эти слова! – Возможно? – разворачивается он уже прежним и я начинаю сомневаться в том, что его вспышка не привиделась отупевшему от чисел сознанию. – Извини? – его явно веселит знак вопроса и Хоффман возвращается, но не садится, вместо этого нависнув надо мной. – Извиню, если станешь звать меня по имени, – и настолько многообещающе это звучит, словно мы уже на пороге совместной ночи. – Далось мне твоё прощение! – я отклоняюсь на стену, увеличивая расстояние, с насмешкой на губах. – За помощь – спасибо, но это не значит, что мы стали друзьями. – Далась мне твоя дружба! – копирует меня Хоффман и приземляется на прежнее место. – И у тебя ещё один пример. – Да твою же!.. – все эти игры резко теряют актуальность, когда я уверяюсь в его правоте. Достало! Интересно, Глебов взятки берёт? Мне остался зачёт и экзамен, и можно будет забыть об этом кошмаре навсегда, так что я действительно готова уже ему заплатить! Только бы отвязаться! – Хочешь решу? – его не смущает мой настороженный взгляд. – Честно. Решу сам, а ты просто перепишешь. – И чего это будет мне стоить? – Ты меня поцелуешь, – ответ без увиливаний и я давлюсь вздохом. – Рехнулся, Хоффман?! – Разве это большая плата за самый сложный, с подвохом, пример? – он не настаивает, продолжая ломать стул и именно это заставляет меня задуматься. – Что за детский сад! Самые, по его словам, простые дались мне так, что всё ещё хочется застрелиться, а сложный? Одна я его вряд ли решу. С Хоффманом закончу к утру. А без этих примеров меня не допустят к зачёту. – Оправдываю твоё мнение, – его усмешка резко склоняет чашу весов в сторону самостоятельного решения. – Слушай, вот какого ты, вообще, заявился усложнять мне жизнь? – Ты знаешь. – Знаю, – мой тяжёлый вздох его не впечатляет, – и не понимаю почему продолжаю с тобой общаться. – Потому что я тебе нравлюсь, – и Хоффман облокачивается на стол так, что я снова различаю тёмные прожилки в радужке разноцветных глаз. – Очень, – на выдохе, – особенно, когда находишься вне поля моего зрения. – Ну, Ки-ир, – он с тихим смешком отодвигается, – ладно ты мне врёшь, но себе-то уже можешь признаться. – Согласна. – Что? – Я тебя целую, ты всё решаешь и исчезаешь из моей квартиры! – интересно, до меня кто-нибудь ещё видел сбитого с толку Хоффмана? – В чём подвох? – он даже не думает расслабляться. – В том, что каждый твой визит, в конце концов, уходит куда-то не туда. А так, я тебя поцелую, до тебя, наконец, дойдёт, что во мне нет ничего сверхъестественного и ты переключишься на блондинку из зоопарка. – На кого?.. А-а. А если не выйдет? – он многообещающе улыбается. – Если я, наоборот, уверюсь, что ты – единственная? – Тогда я переведусь в другой университет, Хоффман, – и в этот раз я не шучу. – Говорят, в Федеральном неплохой факультет журналистики. – Думаешь, поможет? – Тебе – не знаю, а мне очень даже. Как минимум лишусь общества Меркуловой, Глебова и твоего. Я захлопываю ноутбук, Хоффману он всё равно не понадобится. Вообще, идея так себе и я готова в этом признаться, знать не зная почему решилась. Скучно стало? Адреналина не хватает? Так стоит только позвонить Самсонову и разом отпали бы оба вопроса. Или действительно пора перестать притворяться и подтвердить что мне, как минимум, любопытно? И это спустя неделю после измены мужа. Совесть? Не беспокоит. И в связи с этим вопрос: а была ли та любовь? Или я талантливо себя в этом убедила? Грустно осознавать, что в своих проблемах отчасти виновата я сама. Может, Кириллу не хватало именно этого – любви? Только он осознал это первым. – Ты уверена? Всё это время Хоффман пристально меня разглядывает, но вряд ли приходит к верным выводам. – В чём? – Ещё даже недели не прошло после… – он запинается. – Тебе не станет хуже? – И от кого я это слышу, Хоффман! Твоя бы воля, ты бы разложил меня на столе ещё в первый визит сюда! – я поднимаюсь и скрещиваю руки на груди. Не лучшая атмосфера для поцелуя. – Я блефовал, Кир, – поясняет он, словно неразумному ребёнку. – Я не совсем скотина, чтобы разводить тебя на секс в том состоянии. – Серьё-ёзно?! – у меня нет цензурных слов. – Это теперь так называется? А зажимал меня здесь же, на кухне, ты тоже притворяясь? – Мне давно не шестнадцать и я в состоянии себя контролировать, – кривится Хоффман, кажется, только сейчас понимая, что наше общение виделось обоим с совершенно разных углов. – А в шестнадцать не мог? – вырывается помимо воли. – В шестнадцать я был… плохим сыном, – даже знать не хочу, что он под этим подразумевает. – Хоффман, а вот скажи мне, по-твоему, я склонна к насилию? – он явно пытается предсказать поворот диалога, но даже я бросила это дело. – Или к каждому бросаюсь с намерением разбить нос? Ты, аналитик хренов, считаешь, что я сделала это почему? – Выпустить пар? – хмыкает он и резко отступает, примирительно поднимая руки. – Всё, я понял, повторять не обязательно. – Да потому, что ты достал меня со своими приставаниями! Ты, вообще, в курсе как выглядят утешающие объятия?! – Показать? И эта его насмешка меня добивает. Кажется, я всё же собираюсь повторить свой подвиг, но Хоффман перехватывает мои руки и заключает в объятия. Утешающие, ага. – Целоваться будем? – радостно улыбается он. – Давай уже, Хоффман! И вали, пока я хоть как-то держу себя в руках. – Ты держишь? – мой взгляд гораздо красноречивее слов. – Понял, молчу. Но, по условиям договора, целовать меня должна ты. Глава 29 Идиотская идея. И я однозначно зря согласилась. Потому что внезапно накрывает осознанием. Я слишком давно не целовала никого, кроме Самсонова. И перехватывает дыхание, а все силы я отдаю на то, чтобы Хоффман не заметил мою растерянность. Сейчас вместо крепкого захвата – лёгкие объятия. Едва ощутимо он приподнимает моё лицо за подбородок, встречаясь взглядом. И почти не дышит. Всё-таки в его глазах – какой-то особый магнетизм. Потому что одной рукой я обнимаю его за шею и касаюсь губ губами. Легко. Ненавязчиво. И он перехватывает инициативу. Но вместо обжигающей зноем пустыни – лёгкий средиземный бриз. И я увлекаюсь. Когда мы отстраняемся друг от друга я недовольна. Собой. – Выходи за меня, – взгляд затуманен и, в целом, Хоффман не в адеквате. Без слов я отталкиваю его, стремясь оказаться как можно дальше, хотя бы в условиях маленькой кухни. Хоффман удерживает за запястье и снова притягивает к своей груди, необоснованно бережно. Словно Кружевницу из дрезденского фарфора. – Я серьёзно, Кир, – он не позволяет себе ничего лишнего, практически не касается, и взгляд уже совсем другой. – Выходи за меня замуж! Я не стану тебя ни к чему принуждать, подожду сколько нужно. Обеспечу тебя и сына всем. – Для чего? – я прикусываю язык, с которого так и рвётся насмешливое: «Хоффман». Он молчит. – Уходи. Я зря пошла у тебя на поводу, – он взлохмачивает волосы, словно пытаясь отогнать лишние мысли.