Одним махом проглотил все содержимое. Ладно, на чем же я теперь остановился… А, точно. — Мы тогда с моей матерью уже жили. Ну, там не квартира, а хоромы я отгрохал. Вот только, в отличие от Камиллы, Ленка с матерью общий язык быстро нашла. Спелись так, что можно было знатно обзавидоваться. Ну, вначале, по крайней мере. Это полный трэш. Как вспомню, так к самому себе такое мерзкое отвращение накатывает, что аж жить не хочется. Эти гребаные ошибки прошлого. Конечно, у каждого бывают не самые удачные дни. Но чтобы настолько. Глупо продолжать этот непростой разговор, ведь всегда как-то неловко выглядеть подонком на людях. Эх, сомневаюсь, что меня будут больше уважать после рассказанного, но я сейчас себя так погано чувствую. А ведь когда-то был уверен, что где-то в глубине души я абсолютно бездушен… Хм… — На ноги–то я встал, даже компаньона взял. А он меня, сволочь такая, с налогами и отмыванием денег подставил. Обнаружилось все не сразу. Но зато так, что хрен выкрутишься. Я Полинку матери своей отвез. Мы–то тогда уже отдельно жили с моей, — я невольно поморщился. — Ленкой. А знаете почему⁈ Они с матерью умудрились разругаться вдрызг. Да так, что громы и молнии в друг друга метали. Настолько была напряженная атмосфера вокруг. Да и с ребенком Ленка категорически сидеть больше не хотела. А уж как все закрутилось, так вообще выставила меня. Пора бы освободиться от первых негативных эмоций — вторые уже на подходе. Ха–ха. А память даже сейчас подбрасывает старые воспоминания. И тот дерьмовый разговор. Помню все до мелочей. Так, будто он состоялся вчера. Пробовал же по–человечески объяснить своей кукле сложившуюся ситуацию. А она, овца, все на финансы сводила. Я ей говорил тогда, аккуратно взяв за руки: — Не в деньгах счастье, дорогая. А она мне отвечала: — Да, не в них. Но с ними можно быть несчастным, как угодно и где угодно. — Ты ничего не попутала? Я с тобой серьезные отношения строю, внимание тебе уделяю! На чужом гробу в ад хочешь въехать?.. — Ярик, в аду не было места, поэтому я здесь. И теперь послушай, милый, ты сам-то чем думаешь? Важно не внимание, важно сколько подарки стоят! — Ну ты и сука все-таки! — Ярик, ты думаешь обо мне хуже, чем я есть на самом деле. Тебе на всех наплевать, дорогой, поэтому всем наплевать на тебя. Не… Ну это вообще нормально⁈ В какую фигню она меня втянула? Я ж к ней со всей душой. Думал, что поймет. Ан, нет. Потом же ж она мне все в «доступной» форме по полочкам разложила. И о том, насколько я сейчас погряз в своем бедственном состоянии. И о том, что ни на йоту не соответствую предъявляемым ко мне требованиям. Не очень, кажется, весело обрести мудрость под «старость» лет. Иногда насильно застреваешь там, где не планировал оказаться. Я был похож на слепого старика, которому отвечали на вопросы, которые я, между прочим, не задавал. Я был нужен многим, но слишком поздно прозрачно понял, кому, зачем и для чего. Вся сложившаяся картинка моей жизни стала несуразна до сверхъестественности. Там, где одни находят справедливость, других настигает возмездие… А ведь со мной рядом в тот момент должна была быть любимая и любящая женщина, которая отнеслась бы ко мне с пониманием и уважением. Родственная душа, которая не предала бы меня и не оставила в трудные минуты. Ну и что с того, что у меня на тот момент денег не было⁈ Ну и что с того, что я погряз в долгах, как в шелках⁈ Ведь это не главное! Счастье… Оно ж не в деньгах измеряется! Или все же в них? Да ну. Нет. Бред какой–то. Счастья деньги, конечно, не могли принести. Потому что не в них счастье — это уж точно. Но пока моему ребенку нечего есть, она мерзнет и от этого болеет, — в это время счастье мне сто процентов не светило! То есть какие–то деньги для счастья все же были нужны. Короче, для меня это было фиаско. Полный пиздец. Верхушка айсберга недопонимания. Да и в голове уже вертелся только один–единственный вопрос. Как я себе такое раньше не представил⁈ Почему заранее не предугадал⁈ Бизнесмен же, как–никак. Должен был все исходы предусмотреть. Помню, нередко у меня случались дни, когда мне даже не хотелось вставать с постели. В любой момент я мог элементарно, по–бабьи, расплакаться без всякой причины. Депресняк был такой, что и вспоминать стыдно… А ведь у меня таких состояний даже в детстве не было! Но после всего мне уже казалось, что я бесцельно блуждал по собственной сломанной жизни. Я не знал, сколько еще смог бы продержаться. И иногда мне уже просто хотелось громко закричать: «Эй, кто–нибудь, пожалуйста, пристрелите меня!» Да потому что трудно очень возвращаться в нищету после того, как ты хорошо пожил, ни в чем себе не отказывая. Это несправедливо. Это стыдно. Это мерзко. Это отвратительно. Это не мое. Не для меня. Совсем мне не нравится, не подходит и не годится для хорошей жизни! — Так я дочь обратно отправил, к бабушке. Это сейчас понимаю, что поступил так от глупости и гордости. Ну, чтобы Милка не напомнила, как однажды уже были у меня сложности, и она мне помогала. А тут, проблемы появились, и дама сердца меня кинула, — хмыкнул я. — Сам пытался что–то делать, выкручиваться, но все было без толку… А если уж и говорить начистоту, как есть, в то время я чувствовал себя таким… …Несчастным… …Раздраженным… …Одиноким… …Усталым… …И совершенно измотанным… …Постоянно… Вообще ничего не вставляло и не помогало. Так… Надо срочно выпить. — И мать моя, кстати, за Полинкой не уследила. Та от нее убежала. К мамочке своей собралась ехать. А ее в итоге в полицию… Меня дома не было, а моя матушка там про Камиллу такое наговорила. И что ей дочь не нужна. И что Камилка шалава та еще. И что ребенка не кормит нормально. И про несуществующее рукоприкладство приписала. И прочее, так сказать, не менее «хорошее». Как понимаете, характеристика у Камилки после персонального выступления моей матушки сложилась просто «превосходная». Камилле–то сообщили потом, дня через два или три. — В общем, через органы опеки Милка забрала себе Польку. Вот только не сразу. Пока все оформляли, не торопясь, разведывали сложившуюся ситуацию, что там да как, Полинка в приюте жила… Уж сколько грязи тогда на Камиллу вылили, не знаю… Как и то, во сколько ей это вылилось. Как по деньгам, да и так… — Но дочку ей отдали. А ребенок про меня спрашивает, — я ударил от собственного бессилия рукой по парте. — И что вы думаете? Камилла меня начала из дерьма вытаскивать. Уж точно теплых чувств ко мне не испытывала, а делала все возможное, чтобы исправить плачевное положение. Всем было на меня наплевать. Мол, сам выкручивайся. А она помогла! От многих я тогда наслушался, что от партнеров и друзей, у которых все плохо, надо бежать. Ведь никто никого, кроме себя, спасать не обязан. Не каждому ж дано вытаскивать тонущих из этой лужи, в которой мы вольно или невольно начинаем жить. — Адвокатов Милка мне наняла, всю бухгалтерию лично проверяла, благо, аудитом профессионально занималась. Сами знаете, у нас такие законы, что за одно и то же могут и посадить, и наградить. В России живем, — отрешенно добавил я. — Все только ради дочери. Потому что та ночами стала просыпаться и плакать. И все боялась, что мама опять уйдет и не придет. И все меня звала во сне. А днем спрашивала: — «А папа меня уже не любит, раз не приходит?» А потом, когда я к ним пришел, наконец, дочка спросила: