Воздух прорезало воодушевляющее: — Нет! Никаких дел! Взрослые и важные мужчины больше походили на мальчишек, которые отчаянно искали способ прогулять урок. Почти двести напыщенных аристократов жаждут только того, чтобы побыстрее забыть друг про друга и добраться до своих любовниц. Канцлер звучно усмехнулся. Его румяное лицо блестело от пота, когда он раскинул руки в стороны и начал радостно объявлять: — Да будет так, милорды! По воле короля и ради удовольствия Его Величества объявляю эту сессию… Огромные двери распахнулись, грубо прервав его речь. Все головы тут же обратились к неизвестным гостям, но не герцог Рэтленд. Он был слишком сильно занят мыслями о том, как поскорее покинуть Лондон и забыть наконец про этот проклятый парик. И ему было не важно, что происходит за пределами этих мыслей. Лорд-канцлер взял себя в руки, прочистил горло и закончил мысль, но не так радостно, как предполагалось: — … объявляю, что следующая парламентская сессия откроется в четверг, на седьмой день октября… Лорды внезапно оживились и утратили к нему интерес, посылая неодобрительное хмыканье и смешки в сторону двери. Даже Нэд не удержался и взглянул туда, куда смотрели остальные. Из-за голов ничего не видно. — Кхм-кхм! — раздраженно покашлял канцлер и удвоил свои усилия. — Следующая сессия откроется на седьмой день октября… — Прежде чем вы закончите, милорд-канцлер, позвольте сказать! — раздался голос у двери. Нэд замер. Его сердце остановилось, а потом подпрыгнуло и стало биться так часто, что чуть не выпрыгнуло из груди. Эти слова были сильными и нежными, а голос, что их произнес, — красивым и… женским? Невозможно! Это что-то совершенно неуместное в Палате лордов. Сюда не допускают женщин. Нэд попробовал себя убедить, что именно поэтому он едва может дышать. Именно поэтому он вскочил на ноги в едином порыве возмущенного мужского хора. Это не из-за самого голоса, нет. Вовсе нет. — Что это значит? — прогремел канцлер. И тогда Нэд увидел ее. Высокая девушка в самом красивом лавандовом платье из всех, что он когда-либо видел. Она шла по залу так, будто бывала на парламентских сессиях на регулярной основе как минимум полжизни. Будто она сама не меньше, чем министр. Будто она была чем-то большим, чем просто женщиной. Будто она королевских кровей. Это была она. Единственная женщина, которую Нэд когда-либо любил. И которую когда-либо так сильно ненавидел. И он застыл на месте, не в силах на нее не смотреть. — Признаюсь, — сказала она, с легкостью вышагивая по залу, — я боялась, что пропущу собрание вообще, но я счастлива, что смогла застать вас всех здесь до того, как вы разбежитесь в поисках… удовольствий. Она ухмыльнулась и послала взгляд какому-то древнему графу, который покраснел и быстро отвел глаза. — Мне сказали, — продолжила она, — что то, чего я ищу, требует парламентского акта. А вы, как я могу заметить, парламент. И тут ее взгляд встретился с его. Так резко и неожиданно, что Нэд почти упал, словно был сражен стрелой прямо в сердце. Ее глаза были точно такими же, как он запомнил — голубыми, словно летнее море. И всё же что-то было не так. Если раньше эти глаза были чисты и широко открыты для него, то теперь в них собирается шторм. Господи боже, не может быть, но это и правда она. Она здесь. Почти три года он искал ее, и вот она стоит перед ним, будто вышла прогуляться всего на пару часов. Шок внутри Нэда боролся с гневом, но было и третье чувство, которое быстро завладело герцогом безраздельно. Отчаянное, невыносимое удовольствие разливалось теплом по его телу, потому что она здесь. И она смотрит на него. Ему хотелось подлететь к ней, укрыть в своих объятиях и держать так близко, как никогда прежде. Унести ее подальше от чужих глаз. Вернуть ее. Начать всё заново. Целовать ее, пока им обоим не перестанет хватать воздуха. Но всё в ее образе кричало о том, что она здесь не за этим. Она долго смотрела на Нэда немигающим взглядом, а потом набрала в грудь воздуха и заявила: — Господа! Я — Джозефина Осмонд, герцогиня Рэтленд, и мне требуется развод. Глава 2 Январь 1834 года Два года, семь месяцев и пять дней назад Поместье Хэйли Если она не постучит — она умрет. Вообще-то она не должна была приезжать сюда — это было безответственно сверх всякой меры. Но она приняла решение в момент невыносимой тоски, отчаянно нуждаясь хоть в каком-то контроле над своей неконтролируемой жизнью. Если бы ей не было так чертовски холодно, она бы посмялась над безумием этой мысли — вернуть контроль. Ха! Как будто она когда-то что-то контролировала. Единственное, что могла сделать Джозефина Осмонд, герцогиня Рэтленд, это от души проклясть свое идиотское решение приехать сюда под ледяным январским дождем. С другой стороны, она просто приехала домой, ведь Хэйли — особняк герцога Рэтленда, а она — его герцогиня. Хозяйка этого места. Но самовнушение не сработало, потому что Джози точно знала, что титул не давал ей прав. Она тут была просто нежеланной гостье. Дождь вперемешку со снегом усилился, грозя поглотить ее с головой. Джози смотрела на массивную дверь, обдумывая следующий шаг. На дворе глубокая ночь, и слуги наверняка уже спят, но у нее не выбора — придется кого-то разбудить. Снаружи оставаться опасно. На таком холоде недалеко и умереть до наступления утра. Она приложила руку к животу. Оставаться снаружи нельзя, потому что умрет не только она. Они оба умрут. Вспышка боли пронзила ее тело, но быстро утихла, и Джози, затаив дыхание, схватилась за кованный кнокер. Стук прозвучал так зловеще, что ее накрыла волна беспокойства. А если никто не ответит? Что, если она проделала этот путь только для того, чтобы приехать в пустой дом? Но беспокойство оказалось напрасными. Дверь открыл молодой лакей в надетой наспех черной ливрее и с красными глазами, которые озарились любопытством в тот же миг, когда он увидел Джози. Прежде, чем он успел заговорить или отгородиться от нее, Джози шагнула вперед, держась одной рукой за свой выступающий живот, а другой — за дверной косяк. — Мне нужно увидеть… Она не успела произнести имя мужа, потому что согнулась пополам от нового приступа боли. Что происходит? Слуга всё понял, и его взгляд стал виноватым. — Он… — юноша осекся и нервно вздохнул. — Его Светлость, то есть… Его нет дома. Она кое-как подняла взгляд и нашла глаза мальчишки в тусклом свете холла. — Вы знаете, кто я? — спросила она. Он кивнул, отходя в сторону и давая ей пройти. Странная, теплая волна облегчения прокатилась по ней, но шок на лице лакея заставил ее содрогнуться. Мальчик смотрел на пол, и она проследила за его взглядом. Это было не облегчение. Это была кровь. — О, мадам… — начал мальчишка, но остальные его слова ускользнули от нее. Джози качнулась, потянувшись к лакею, которому очень не повезло с его должностью в этот вечер. Он взял ее за руку, и его лицо исказилось чувством вины и неловкости. — Его Светлость здесь, — прошептал он. — Он… Он наверху. Что ж, отлично. Ее муж здесь, достаточно сильный, чтобы при желании подчинить себе солнце. Она бы испытала триумф, если бы не боль. И, возможно, она бы смогла почувствовать счастье, если бы не страх. Часть ее сознания отказывалась в это верить, но другая, куда более разумная часть, прекрасно понимала, к чему всё идет. И что произойдет в ближайшие часы. —Убирайся, — услышала она слова в своей голове. Его слова, жестокие и холодные, брошенные ей месяцами ранее. Она будто наяву видела его ледяной взгляд, который ненавидела всем сердцем. И который любила. Ей так хотелось, чтобы Нэд всегда смотрел на нее другим взглядом — тем самым, что изучал ее в день их первой встречи. Затуманенный от страсти, будто от хорошей выпивки. Горячий, как солнце. Острая и пронзительная боль вернула ее в настоящее, напоминая о том, что что-то внутри нее сломалось и идет ужасно неправильно. Она вскрикнула, мертвой хваткой вцепившись в руку лакея. Джози не знала, сколько времени прошло, прежде чем наверху, на лестнице, поднялась суматоха и раздались испуганные возгласы. Люди что-то говорили и кричали, но она не слышала слов. Она могла только смотреть. Смотреть, как ее муж раздает указания слугам, а рядом с ним беззвучно шевелит губами девушка. «Красивая», — пронеслось в голове у Джози. Красивая, разгоряченная и взлохмаченная, девушка смотрела на нее широко распахнутыми карими глазами. Джози видела ее впервые. Кто она такая? И как ее зовут? В сущности, это самые неважные вопросы в мире. Эту девушку можно назвать «Его Светлости нет дома». Когда ее увели, Джози показалось, что она осталась одна во тьме — наедине со своими ошибками и мальчиком, дорогим милым мальчишкой-лакеем, который прильнул к ней. Или она к нему? Сквозь пульсирующую боль она поняла, что уже шагает по коридорам. — Держитесь, мадам, врач скоро прибудет, — бормотал ее спутник. Да только какая польза теперь от врача? Уже поздно, причем во всех отношениях. Она не должна была сюда приезжать. Джози упала на колени, задыхаясь от боли нового рода — самой сильной из всех, что ей доводилось испытывать. Она никогда не узнает своего первого ребенка. Он мог быть таким же темноволосым и широко улыбающимся, как его отец. Таким же умным. И, вероятно, таким же одиноким. Если бы только она собиралась жить дальше, она, наверное, нашла бы в себе силы простить Нэда. Простить даже ту красивую девушку, как бы она там не звалась.