Я кивнул. Мне было одновременно и радостно, что девчонки в безопасности, что Высший не имеет к ним претензий, и больно. — У твоего Высшего есть какие-то предложения? — спросила Милана, помолчав. — Он со мной вообще не разговаривает! — Я покрутил по столу чашку, в которой стыл чай. — Может, он всё-таки не мой? Чужой? Инсековский? Милана покачала головой. — А у твоего есть план, как нам разобраться в ситуации? В глазах у Миланы появились слёзы. — Он говорит… говорит, что выхода нет. Либо он будет развиваться, либо твой Высший. — Если мы уйдём? — спросил я. — Прости. Если уйдём с Дариной? Или я один? Куда-нибудь в другой мир. В изгнание. Отпустишь, не обидишься? Я попытался улыбнуться. — Мой Высший как раз специалист по компромиссам и сотрудничеству, — сказала Милана. — Он потому и расстроен, Максим. Его такой вариант устроит, твоего Высшего — никогда. Ведь если ты уйдёшь, то это его смерть. Он не разовьётся, перестанет существовать. Ты согласишься, а он — нет. Ты его основа… — Я не основа! — выкрикнул я. — Меня зовут Максим Воронцов! Три месяца назад я всего лишь захотел помочь Дарине! Не просил делать меня героем, не собирался придумывать какой-то смысл… да я и сам не знаю, что придумал! Я хочу жить нормальной жизнью! Милана закрыла глаза. Посидела так несколько мгновений. Потом посмотрела на меня вновь. — Предлагай. Поговори со своим Высшим. Пусть подключается. Если он сумеет найти компромисс, мой Высший согласится. — А если нет? Милана молчала. — Ненавижу их всех! — сказал я искренне. — Как было просто и хорошо раньше: Инсеки, Продавцы, Изменённые… — Мой Высший даёт тебе ровно сутки. И предлагает затем встретиться где-нибудь в безлюдном месте. Максимально безлюдном. На тот случай, если ты не придумаешь выхода. — Понятно, — кивнул я. Милана поднялась. — Всё, мне надо уходить. Встретимся через сутки, Максим. — Как сообщить, где буду? — Высший тебя найдёт. — Она слабо улыбнулась. — Придумай что-нибудь, а? Нетронутый чай так и остался на столе. …По крайней мере, у меня впереди были целые сутки. День, ночь и утро лета. Целая вечность, если подойти с умом. Я так и вышел из дома в плаще. Хотя московская погода нынче так переменчива, что дневной зной мог быстро смениться грозой. Отсутствие Луны виновато. Посмотрев в небо, на лунное кольцо, я подумал, что любой Высший способен слепить наш несчастный спутник обратно. Наверное, и я могу. Вот только то, что во мне, — молчит, пробуждаясь лишь для странных нелогичных поступков. Ну зачем я пытался выбросить из нашего мира Высшего вместе с Миланой и Дариной? И с самим собой, уж если на то пошло? Я брёл куда-то в сторону Арбата, но не по Никитскому или Мерзляковскому переулкам, что имело бы хоть какой-то смысл, а через дворы, забирая в сторону Садового, ныряя в те неприметные калитки и проходы, что знают лишь местные. И бормотал, разговаривая сам с собой, точнее — с тем, кто из меня когда-то вырастет: — Ну, чего ты хочешь? Что ты затеял? Я не стану драться с Миланой, когда в ней Высший. И ты проиграешь. Меня убьют, и ты умрёшь. Ясно? Ну хоть поговори со мной, чужой Высший не брезговал! Но он, разумеется, молчал. — Я тебя буду звать Супермакс, — продолжал я. — Знаешь, почему? Это смешно звучит. Стыдно быть Супермаксом. Это имя для пса-супергероя. Никакого ответа. Но я не сдавался. И когда вышел к памятнику писателю Бунину на Поварской, остановился и очень внимательно огляделся. А может, я не зря так иду? Может быть, мой молчаливый Супермакс меня ведёт… привёл сюда? Надеяться на то, что поэтический бомж Андрей, в нашей реальности вырвавшийся из личности Прежнего, окажется именно здесь, не стоило. Он ведь ходит между памятниками поэтам, а Бунин писатель. Я точно знаю, я читал сборник его рассказов «Тёмные аллеи», когда учился в седьмом классе. Может, он и стихи писал? В старину все писатели не только прозу сочиняли, но и стихи. Наверное, подразумевалось, что если умеешь складывать слова, то уж рифму как-нибудь к ним прикрутишь. Ну или это у них считалось чем-то обязательным, как для любого музыканта — немного наигрывать на пианино. Но бомжа Андрея тут не было. Однако я заподозрил, что и впрямь иду не куда глаза глядят, а с какой-то целью. Чуть дальше по Борисоглебскому должен быть ещё какой-то памятник, то ли Ахматовой, то ли Цветаевой, я их вечно путаю. Я ускорил шаг и через пару минут оказался возле памятника женщине, которая сидела в задумчивости, склонив голову на руки. Точно, Цветаева. Напротив, оказывается, был её дом-музей. Даже как-то неудобно, что всю жизнь рядом прожил, а не запомнил. Но Андрея тут тоже не оказалось. Стояли две некрасивые тощие девушки, взявшиеся за руки, у гранитного подножья памятника лежал букетик красных роз. Я подождал немного, но девушки явно не собирались куда-то двигаться. Пришлось их побеспокоить. — Привет, — сказал я. — Вы тут не видели странного человека? Немолодой, одет скорее всего как попало. Может, даже на бомжа похож. Одна из девушек посмотрела на меня и фыркнула: — Не видели. Зря пикапишь. — Да я не… — махнув рукой, я отошёл в сторону. Наверное, это были какие-то фанатичные поклонницы поэтессы, а я их отвлёк. Пикапить… было бы кого… И всё-таки я же не зря сюда шёл. И не зря, наверное, ещё в квартире подумал об единственном человеке, который, хоть и безумен, но может что-то разумное посоветовать. — Не хочешь говорить, так и не надо, — пробормотал я, чувствуя, что девицы косятся на меня. — Но мне нужно найти Андрея. Либо я сейчас пойду, куда глаза глядят. Побегу! Либо ты поможешь… Кажется, я моргнул. Потому что мир вокруг изменился, а как это произошло, я не заметил. Над головой были тучи, накрапывал мелкий дождик. Тихо, очень тихо. Только откуда-то доносится лёгкий гул машин, поблизости шла трасса. Вокруг — высокие деревья. И очень, очень много старых надгробий — покосившихся, со стёртыми буквами, почти все без оградок. Меня занесло на кладбище! Но хотя бы я убедился, что мой Высший слушает меня. И даже как-то реагирует. Что же это значит? Андрей умер, его похоронили? Да непохоже, что тут часто хоронят… А судя по группе людей в сторонке, стоящих рядом с тихо говорящей женщиной, по виду типичным экскурсоводом, кладбище непростое. Я пошёл между могилами, невольно читая имена. Многие казались смутно знакомыми. Какое-то кладбище писателей? И тут я увидел Андрея. Бомж сидел на корточках перед одним из надгробий, водил в воздухе рукой, будто дирижируя. Окликнуть его я не рискнул, кричать на кладбище как-то неправильно, поэтому пошёл быстрым шагом. Дорожки между могилами местами были заросшие, кое-где пробивались корни деревьев. Ну, в общем, толпы посетителей сюда не ходили, наверное, кладбище где-то на отшибе или за городом. Я подошёл к Андрею и остановился. На памятнике из серого камня было только имя «Арсений Тарковский» и даты жизни. Андрей что-то бормотал, я прислушался: — Предчувствиям не верю, и примет Я не боюсь. Ни клеветы, ни яда Я не бегу. На свете смерти нет: Бессмертны все. Бессмертно всё. Не надо