Рука холодная. И я прижимаюсь к ладони щекой. Вот как все исправить? Урфин вежливо отворачивается, делая вид, что всецело увлечен стрелой. А я кляну себя за глупость. Кайя меня простил. Он стоит, перебирая свободной рукой пряди, и эти случайные прикосновения дают мне больше покоя, чем вытянутый им страх. Хрупкое равновесие нарушает человек, который входит в шатер. Он массивен, широкоплеч и с виду неуклюж, но я почему-то знаю, что эта неуклюжесть – иллюзия. – Ваша светлость? – Человек кланяется, но иначе, чем придворные, с какой-то тяжеловесной грацией. – Гавин сказал, что произошло несчастье. Гавин проскальзывает тенью и прячется за Урфином. Надо бы место уступить, он ведь серьезно ранен, а я с моими нервами как-нибудь совладаю. – Изольда, это барон Деграс. Барон, моя жена. Я все-таки встаю. Но обойдемся без реверансов. – В нее стреляли. Урфин молча протягивает стрелу, которую барон принимает с почтением. По лицу его без всякой эмпатии можно прочесть, что он думает по поводу стрелы, стрелка и самого происшествия. Оказывается, не все здесь меня ненавидят. – К счастью, она не пострадала. Я все-таки опираюсь на Кайя. И легче стоять, и удобней. Он, пользуясь случаем, меня обнимает. – Я был бы вам весьма благодарен, если бы ваши люди посмотрели на клеймо. Возможно, опознают. Погодите. Бумага есть? Урфин указывает на кофр, в котором, вероятно, есть все. Сам он явно кренится к спинке стула. И сдается мне, что их сиятельство держатся на одном упрямстве. А Кайя рисует. Быстро, резкими линиями. Копия. Две. Три. На пятой все-таки останавливается и, свернув листы, протягивает барону. – Возможно, стоит проводить леди к замку? – осторожно интересуется Деграс. – Лучше его. Сопроводите. Если дойдет. Деграс поворачивается к Урфину и одаряет его взглядом, полным душевной теплоты и участия. Прямо читается в нем желание оказать первую помощь, ну или добить на крайний случай. Причем, чуется мне, второй вариант куда как более вероятен. – Ранен? Урфин кивает и касается плеча. Потом указывает на стол, и барон, отложив стрелу, берет шип, брезгливо, двумя пальцами. Поднеся к глазам, отшвыривает. – От скотина. Извините, леди. Да нет, я в целом согласна с определением. Деграс же переводит взгляд на Гавина: – Почему не позвал? Задай он вопрос мне, я бы под стол нырнула, а Гавин только в струнку вытянулся. – Я не велел, – ответил за него Урфин. – Он мой оруженосец… Барон лишь хмыкнул. – Идем, сердце мое. Они здесь сами разберутся. Идти? Оставить шатер? И назад в темноту? Нет, я понимаю, что убийца ушел, что, скорее всего, мой сегодняшний лимит покушений исчерпан, но… страшно. Там темнота. А в ней чудовища. – Ты веришь мне? – спрашивает Кайя, когда мы оказываемся снаружи. Он держится тени. Идет, вслушиваясь в ночь. Втягивая воздух ноздрями. Пробуя на вкус. И я слышу его другим: настороженным, нервозным, готовым ответить ударом на удар. Нас пропускают. – Ты веришь мне? – Он повторяет вопрос, когда мы достигаем коновязи. Здесь кольцо охраны размыкается и смыкается, но мне не становится спокойней. Напротив, я понимаю, что охрана стрелу не остановит. В отличие от Кайя. Он подсаживает меня в седло, и это удобный момент, чтобы наклониться и обнять его. – Конечно. Ты же сам видишь. Я очень надеюсь, что видит. В замок мы возвращаемся бодрой рысью. И Кайя, проводив меня до наших покоев, жестом изгоняет фрейлин из будуара. Сам снимает с меня плащ, растирает руки, которые, оказывается, занемели, и, усадив в кресло, становится напротив окна. Точно заслоняет меня от несуществующего снайпера. Спокойно, Изольда. В этом мире снайперов нет. – Иза, ты сильно испугалась? Глупый вопрос. Конечно, я сильно испугалась. Наша светлость в общем-то жизнь любят и жить хотят. Особенно сейчас. – Дело в том, – он упер в подбородок большой палец, и как-то насторожила меня эта поза, – что это покушение вряд ли последнее. Урфин правильно сказал, что выбивают не тебя, а меня. Мне от этого не легче. Страшнее даже. – Я могу отменить все. Завтрашние соревнования. Охоту… – И запереть меня в подземелье? Кивок. Решение в целом логичное, но какое-то мрачноватое. Не могу же я сидеть в подземельях до конца жизни. И Кайя это осознает, поэтому и позволяет мне выбрать. Спасибо. – Нет. – Мой ответ однозначен. Да, я испугалась, но не настолько, чтобы спрятаться. – Хорошо. В таком случае эти комнаты ты покидаешь лишь в моем сопровождении. Домашний арест, значит? И чем это лучше подземелий? – Или в сопровождении Сержанта. Но только тогда, когда он разрешает. И делаешь то, что он говорит. Не раздумывая. Не упрямясь. Не задавая вопросов. И уж тем более никаких споров. Ясно? Мой рот открывается. И закрывается. Куда как яснее. – Иза, – Кайя смягчает тон, – не обижайся, но сейчас твоя безопасность важнее твоей свободы. И если я решу, что тебя надо запереть, я тебя запру. Откровенный у нас разговор выходит. Правда, односторонний несколько. Ему и вправду жаль, но это не изменит решения. От нашей светлости ждут понимания и согласия сотрудничать. А что еще делать остается? Стрела, пойманная перед самым носом, – аргумент веский. И я киваю. – Это временно, сердце мое. Надеюсь. С другой стороны, живут же люди под охраной годами и выдерживают как-то… и я справлюсь. – Устала? – Кайя садится на пол. – Сейчас я уйду, а ты ложись спать. Стоять! Я не настроена на вечер в одиночестве. Ну ладно, ночь. Мне будет не по себе. – Нужно закрыть кое-какие вопросы. – По тому, кто стрелял? – И по нему тоже. – Он гладит меня по щеке. – Ты не думай о таком. Это моя забота. Отдыхай. Я представила, как остаюсь одна в этой огромной комнате, которая наполняется шорохами, тенями… опять же бабайка под кроватью. К утру я с ума сойду на почве беспочвенных страхов! – Лаашья будет охранять твой сон, – добивает меня Кайя. Это каким таким образом? Оказалось, обыкновенным: стоя у изголовья кровати. Спасибо, очень успокаивает. Урфин не привык, чтобы его носили. Он не красна девица, и паланкин ему не нужен. Без носилок он тоже обойдется: доедет и в седле. – Идиот, – буркнул Деграс и, пожевав губу, добавил: – Помощь надо уметь принимать.