И когда Урфин спешился, просто обхватил его, предупредив: – Дергаться будешь – хуже станет. Дергаться не получалось. Плечо отходило. Оно то жгло, то пульсировало мелко, нудно, отзываясь почему-то в зубах. То вдруг вовсе леденело, и Урфину начинало казаться, что малейшее прикосновение расколет мышцы. Вовремя вспомнилось, что собственные апартаменты заняты. Оставались подземелья. Деграс помог спуститься, а в комнатушку Магнуса буквально на себе втащил. Дядя, к счастью, отсутствовал. Он бы словами не ограничился, а подзатыльника Урфинова голова сегодня не выдержит. – Сына забери пока, – попросил Урфин, падая на кровать. – Пару дней отлежаться и… – Нет. – Здесь не самое подходящее место для ребенка. Не хватало, чтобы Гавин случайно в пыточную заглянул. Ему и так впечатлений от жизни хватает. – Переживет. – Деграс ткнул в Урфина пальцем. – Что стоишь? Помоги раздеться. К счастью, перевязка не понадобилась. Жгун-трава не только запечатала рану, но и тряпку приклеила намертво. Через пару дней можно будет попробовать отодрать, но сейчас сама мысль об этом вызывала спазм. – Чисто. – Деграс помог лечь. – И… многие рады твоей победе. – Или его поражению? – Победе тоже. Он ушел, задув свечи. Но огонь в камине горел ярко, а Магнусова кровать была достаточно большой, чтобы хватило места на двоих. На столе были хлеб, холодное мясо и сыр. – Поешь. – Урфин поерзал, пытаясь устроиться так, чтобы боль хоть немного унялась. – И спать ложись. Завтра разберемся, что с тобой делать. Гавин дернулся. – Успокойся. Не буду я тебя бить. Кажется, не поверили. Но ответили тихо: – Да, мой лорд. Впрочем, этого Урфин уже не услышал. Отключался он быстро. Глава 39 ТРИ И ЧЕТЫРЕ Барон открыл глаза и вздохнул. Отпуск, запой… Пустые мечты о прекрасном…{67} Из жизни известных людей Иза спала, обняв кота, который посмотрел на Кайя с упреком: и где тебя носит-то? Но с места не сдвинулся и даже зашипел, когда Кайя руку протянул, чтобы погладить. Понятно, если носит, то пусть носит и дальше, приличные люди давным-давно по кроватям лежат и десятые сны видят. А возможно, животному не понравился запах, который Кайя принес с собой. И, по-хорошему, он всецело прав. Надо было бы ванну принять, но Кайя хотел убедиться, что все в порядке. Тень у изголовья шелохнулась. – Можешь идти. Он услышит, если что-то изменится. Но было спокойно. До рассвета оставалось часа три, хватит, чтобы отдохнуть. Вода уносила грязь, копоть и портовый смрад, с которым не способен был справиться ветер, хоть и продувал пристани насквозь. Канализационные стоки там работали отвратительно, и Кайя сделал в памяти заметку побеседовать с гильдийным старейшиной. Окраина – еще не повод крыс разводить. Наскоро вытерев волосы, Кайя зевнул. Спать хотелось неимоверно. Прошедшие дни склеились в один бесконечно длинный, выматывающий, хотя в итоге весьма неплохой. И на кровать вот пустили. Кайя лег на самый край, не желая разбудить Изольду, но она все равно открыла глаза и сонным голосом поинтересовалась: – Ты? – Я. Спи. – Сплю, – согласилась Изольда, выпуская кота, который воспользовался моментом, чтобы переместиться на подушки. – Ты где был? – На пристанях. Запоздало подумалось, что это отсутствие Изольда могла истолковать совсем иначе. – А что делал? – В темноте ее глаза тоже были темными из-за расплывшихся зрачков. – Одну типографию… сжег. – За что? – За то, что печатали ложь. Грязную. И хуже того – опасную. Слишком много желающих поверить. – Радикально ты. А как же свобода слова? – Я не запрещаю говорить правду. – Понятно. – Иза вытянула руку и коснулась волос. – Мокрый… а того, кто стрелял, нашли? – Того, кому стрела принадлежала, – да. Но стрелял не он. Слишком пьян был и по-пьяному, по-глупому зол. Он признал стрелу и, решив, что терять больше нечего, стал кричать, призывая славных рыцарей, не безразличных к судьбе страны, с оружием в руках свершить справедливость. Какую именно, так и не объяснил. И, совершенно ошалев от собственной иллюзорной силы, заявил, будто Кайя позорит память предков. Плюнул еще. Не то чтобы сказанное сильно оскорбило, но многие слышали. Видели. Пришлось вешать. В последний миг человек протрезвел и, нащупав веревку на шее, заскулил. Он умолял пощадить его, но это было невозможно: есть проступки, которые не могут быть прощены. Его щит с медведем, тремя монетами и звездой отправился в огонь. А Гуннара Олграффсона – на городскую стену. Надо бы распорядиться, чтобы сняли и похоронили. Все-таки род был древним… Изольда зевнула и попросила: – Не уходи больше. – Я… постараюсь. Не услышала. Изольда спала. Крепко. Настолько крепко, что не шелохнулась, даже когда Кайя ее обнял. Хуже, что таких, как Олграффсон много. Иные умнее – держат язык за зубами. Но желтые бумажки разнесли по протекторату заразу лжи, и Кайя не представлял, как ее выкорчевать. Магнус прав: вместо одной типографии будет другая. Или третья. Девять откажутся, но всегда отыщется кто-то в достаточной мере жадный и беспринципный, чтобы рискнуть. Искать надо Тень. Во сне он продолжил думать, но как-то медленно. Капуста вареная, а не мысли… Капусту Кайя ненавидел. Особенно вареную. Состязание миннезингеров? Как бы не так! Высокий Суд Любви, коий должен из рыцарей, числом бессчетных, избрать того, кто будет наречен Зерцалом чести, Хранителем струн и Повелителем слов. Так, во всяком случае, сказал герольд. Я вот как-то поверила. Зерцало чести… надо же.