Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 98 из 122 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Судебную коллегию придворных дам (а было их пятьдесять пять) возглавляла Прекрасная – а по виду крайне несчастная – Дама, о чьем восшествии на Престол Любви возопили фанфары. Подозреваю, что на этом постаменте – нечто среднее между креслом и горой, щедро увитой цветочными гирляндами, – полагалось восседать нашей светлости. Но мы не против. Нам рядом с их светлостью уютней, хотя они со вчерашнего мрачны, не то по инерции, не то случилось что-то, о чем мне знать не положено во избежание душевных треволнений. Кайя накрыл рукой мою и задумчиво гладит большим пальцем ладонь. Цветочные горы его занимают мало, как и флаги с пурпурными сердцами. Он, по-моему, вообще плохо понимает, где находится, отбывая очередную повинность. Тисса же держится прямо. В простом платье бледно-зеленого оттенка, она выглядит еще моложе, чем есть на самом деле. Ей явно не по себе – этот ребенок не привык быть на виду. Дамы посмеиваются, перешептываются, столь старательно не глядя в сторону нынешней королевы, что становится ясно – говорят именно о ней. И Тиссе остается лишь выше задирать подбородок, пытаясь соответствовать навязанному образу. Подозреваю, бедняга клянет добрым словом рыцаря, удружившего ей гордым званием и почетной обязанностью судить певцов. И смотрит на собравшихся девочка с плохо скрываемым дружелюбием. Они же отвечают ей взаимностью. Но правила есть правила. И дамы рассаживаются на низенькие скамейки, раскрывают веера. Кавалеры испепеляют друг друга взглядами, не забывая, впрочем, раскланиваться. В раструбах кружевных манжет трепещут тонкие пальцы. Слепят шитьем и камнями наряды певцов, и наша светлость поневоле проникается серьезностью действа. Это вам не копья ломать. Творцы выступают. Один за другим. Когда успешно, когда не слишком. И я постепенно начинаю скучать. Зевать нельзя – обидятся ранимые души. Сочинят потом чего-нибудь разэтакого… аллегоричного. Потому и слушаю о любви… о цветах… о любви… снова о цветах… о любви в цветах. И цветах, любовь рождающих. Тихонько толкаю мужа, чтобы не заснул, а то взгляд уже стеклянный слегка, видать, любовью пронзенный, той, которая из ока в око, а оттуда и в печень скачет, наверное, чтобы дальше до сердца путь прогрызть. Кровожадная она у них тут. Объявляют перерыв. И Тисса спешно – пожалуй, чересчур спешно – покидает цветочный трон. Она кланяется, пунцовея под взглядом Кайя, а тот смотрит и смотрит. Оценивает. Взвешивает. Выносит вердикт. – Леди Тисса, я должен вам сообщить… …пренеприятнейшее известие… – …что принял решение о вашем замужестве… …таким тоном только о смерти близкого родича объявляют… – …и, как ваш опекун, в самое ближайшее время подпишу договор о намерениях. После чего вы перейдете под опеку вашего будущего супруга, тана Атли. Вот теперь мне хочется пнуть его всерьез. Тисса не вещь, чтобы вот так передавать из рук в руки, по договору. Я сама его подписывала, но хотя бы знала, на что соглашаюсь. Почти знала. Формально выбор-то имелся. А Тисса становится уже не красной – белой как полотно. В глазах – тоска. Губы дрожат. Того и гляди расплачется от близости обретения простого женского счастья. – Идем. – Я беру ее за руку, и Тисса идет, вернее бредет, глядя исключительно перед собой. Я наливаю ей яблочного сока – вина боюсь, ибо вдруг напьется еще с такой-то радости, а Прекрасным Дамам буянить недозволительно, – и заставляю выпить. – Все не так плохо. Урфин – очень хороший человек. Порядочный. Умный, добрый, заботливый… – …и красивый, – с каким-то странным выражением говорит она. – И красивый. – Нашей светлости не верят. Я бы сама не поверила после такого оглашения. Тут тебе сонеты о высоких эмоциях, а потом раз – и замуж. Причем согласие твое, что характерно, не требуется. – Приглядись к нему получше. Она рассеянно кивает, касаясь цепочки, которую носит, трижды обернув вокруг запястья. Сейчас красоты в этом импровизированном браслете нет, подозреваю, что Тиссе он видится кандалами, которые привязали ее к человеку чужому и заочно неприятному. – Вы… не волнуйтесь, пожалуйста. – Тисса все-таки находит силы улыбнуться. – Я знаю, в чем состоит мой долг. И не доставлю беспокойства вашей светлости. Очень хотелось бы, но интуиция подсказывает, что самые благие намерения лимит прочности имеют. – Их сиятельство – достойный человек, и я уверена, что он будет мне хорошим мужем. И… мне очень жаль, что вчера он оказался недостаточно благоразумен. Я умоляю вас простить его. Так, уровень гражданской ответственности в отдельно взятой голове запредельно высок. Настолько высок, что, не испытывая к Урфину любви, она меж тем его защищает. Ну, чувство долга лучше чем ничего. – Их сиятельство я простила. Давно и за все сразу. И он действительно не так страшен, как тебе сейчас кажется. Дай ему шанс. Вежливый реверанс: мое пожелание принято, учтено и будет исполнено со всем рвением. Что ж, я хотя бы попыталась. Но меня все же интересует один вопрос: – Тисса, а разве это на руке носят? Коснувшись цепочки, Тисса отвечает, хотя и не слишком охотно: – Нет, но… дары любви нельзя не принять. Только их делают замужним женщинам, которым прилично носить открыто.
– А тебе? – От моей репутации и так немного осталось, ваша светлость. Понятно. Не надеть нельзя. И надеть нельзя. А красивый жест теряет всю красоту. Неужели Урфин не знал? Знал. Но в очередной раз не дал себе труда подумать. Он появляется, когда герольд объявляет о продолжении суда. Их сиятельство явно нездоров, с лица слегка сероват. И эта очаровательная синева под глазами. Лежал бы уже. Урфин и ложится, на пол, вернее на ковер, у ног нашей светлости, сунув под спину пяток подушек. И поскольку действие это не вызывает особого ажиотажа, я делаю вывод, что рамки приличий соблюдены. Пяток кавалеров тут же следуют примеру. Но позы их манерны, подозреваю, из-за несколько неудобных для валяния нарядов. Урфин-то одет просто. Предусмотрительный он, паразит этакий. А выступление продолжается. И пред очами Прекрасной Дамы – еще немного, и наша светлость станет изъясняться исключительно возвышенным образом – предстает Гийом. Я сперва его и не узнала без доспеха. Подумаешь, еще один бледноликий юнец с затуманенным взором и лютней, увитой шелковыми ленточками. Но Кайя моментом вышел из полусонного состояния, и я пригляделась получше. Не юнец. Выглядит молодым. И хорошо, скотина этакая, выглядит. В духе романтизма. Локоны водопадами. Строгий черничного цвета камзол подчеркивает мечтательную бледность лица. Глаза блестят, как у заядлого наркомана. И лоб перевязан… А это вдруг с чего? Он же в шлеме был. Или ударная волна до разума достучалась? – Прошу у прекрасных дам прощения, что голос мой лишен былой силы. И лишь желание служить той, что ныне владеет сердцами, подвигло меня предстать здесь… Как-то нехорошо потемнел мой супруг. Но с места не сдвинулся и внешне вовсе не изменился. А Гийом тронул струны и запел. Лишен былой силы? Даже у меня от этого проникновенного баритона мурашки по спине бегут. Почему у меня ощущение, что это выступление состоялось ну очень не вовремя? На него смотрят все. А я – на Тиссу. Ей шестнадцать… или около того. Ее приперли в угол с этой свадьбой, и в крайне унизительной форме. А тут романтичный герой и с душевной песней. Ох, чует наша светлость, что надо бы героя этого услать, да подальше. Интересно, здесь нет какой-нибудь войны? Не то чтобы я желала Гийому смерти, скорее уж не желала, чтобы моему другу причинили боль. Струна сорвалась с нервным звоном. И дамы разразились аплодисментами. Кавалеры тоже, но чуть более сдержанно. – Быть может, – обратился Гийом с поклоном, – ваше сиятельство и здесь примет мой вызов? Вчерашняя победа многих впечатлила. – Воздержусь, – Урфин и головы не поднял, – ибо не обучен. Лучше уж вы спойте. Поете вы явно лучше, чем деретесь. Ну вот что за мальчишество! Так, Иза, раненых пинать нельзя. Даже если очень хочется. – Исключительно по вашей просьбе. Зря он это… но Гийома уже не остановить. Кайя странно спокоен. Я бы сказала – подозрительно. Наверное, война все-таки есть… а если нет, я бы начала, чтобы Гийома спровадить, раз уж ему при дворе так тесно. Сонет красивый. Проникновенный даже. Особенно некоторые строки. …и сколько щеголей, обжор и бестий,{68} изобретающих себе гербы![3] А это в сторону нашей светлости реверанс. Ничего страшного. Сидим. Улыбаемся. Внемлем. Веревку и мыло пришлем позже. Ох как тихо стало вокруг…
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!