– Так что, сами видите, крест не имеет той силы, какую ему приписывают легенды. По моей версии, поскольку легенды сложились на преимущественно католическом континенте – в Европе, крест неизбежно должен был сделаться символом защиты от темных сил. – А разве вы не могли выстрелить в Кортмана из ружья? – спросила она. – Откуда вы знаете, было ли у меня ружье? – Я… только предположила, – сказала она. – У нас ружья были. – Тогда вы должны знать, что пули против вампиров бессильны. – Мы… не были в этом уверены, – произнесла она, потом быстро продолжила: – Вы знаете, почему так получается? Почему пули их не ранят? Он покачал головой. – Не знаю. Они молча сидели и слушали музыку. Невилл знал, но, вновь усомнившись в ней, не захотел рассказывать. Экспериментируя с мертвыми вампирами, он обнаружил, что бациллы заставляют организм вырабатывать сильнодействующий биологический клей, который запаивает пулевые отверстия, едва они образуются. Пулю немедленно обволакивает прочный кокон, и она не представляет опасности для организма, поскольку его жизнедеятельность обеспечивается микробами. Благодаря биологическому клею, не позволяющему пулям углубляться в тело ни на дюйм, организм способен поглотить их в почти неограниченном количестве. Стрелять по вампирам – все равно что швырять камешки в бочку с дегтем. Рут принялась поправлять халат, и его взгляду на один миг открылось коричневое бедро. Вместо искушения он ощутил раздражение. «Типичный женский жест, – подумал он, – ни одного движения без жеманных ужимок». Текли минуты; он почти физически ощущал, что все больше и больше отдаляется от нее. В каком-то смысле он даже почти сожалел, что она ему повстречалась. С годами он обрел определенную умиротворенность. Смирился с вынужденным одиночеством, обнаружил, что оно не так уж страшно. А теперь объявилась эта… и всему конец. Чтобы чем-то себя занять, он потянулся за трубкой и кисетом. Набил трубку табаком, раскурил. На миг задумался, не спросить ли у нее разрешения закурить. Но не спросил. Пластинка кончилась. Рут встала, и Невилл проследил за тем, как она перекладывает пластинки. Очень тоненькая, она казалась совсем юной девушкой. «Кто она? – спросил он себя. – Кто она на самом деле?» – Можно, я вот это поставлю? – спросила она, показав ему один из конвертов. Даже не взглянув на конверт, он ответил: – Как хотите. Она села; зазвучал Второй фортепианный концерт Рахманинова. «Не очень-то рафинированный у нее вкус», – подумал он, глядя на нее пустыми глазами. – Расскажите мне о себе, – проговорила она. «Ну вот, опять – типично женский вопрос». И сразу выругал себя за такую придирчивость. Какой смысл самому себе трепать нервы беспочвенными сомнениями? – Мне рассказывать нечего, – ответил он. Она снова улыбалась. Что же она, насмешничает надо мной? – Вы меня сегодня до смерти напугали, – сказала она. – Вы и ваша колючая бородища. И этот дикий взгляд. Невилл выпустил облачко дыма. Дикий взгляд? Ерунда какая-то. Чего она добивается? Хочет насмешками вывести его из себя? – На что вы похожи подо всеми этими бакенбардами? – спросила она. Он попробовал улыбнуться ей, но улыбка не получилась. – Ничего особенного, – сказал он. – Лицо как лицо. – Сколько вам лет, Роберт? Его кадык дернулся. Она впервые назвала его по имени. Услышав после стольких лет свое имя из женских уст, он испытал странное, тревожное ощущение. «Не обращайтесь ко мне так», – чуть не сказал он ей. Он не хотел терять разделяющую их дистанцию. Если она заражена и вылечить ее нельзя, пусть останется какой-то незнакомой женщиной, еще одной из легиона павших от его руки. Рут отвернулась. – Вы не обязаны со мной разговаривать, если не хотите, – сказала она спокойно. – Я вам не буду в тягость. Я завтра уйду. Его грудные мускулы натянулись. – Но… – проговорил он. – Я не хочу портить вам жизнь, – продолжала она. – То, что, кроме нас, никто не выжил, еще не означает, что вы что-то обязаны для меня сделать. Уставившись на нее своими холодными глазами, он ощутил минутное угрызение совести. «К чему в ней сомневаться? – напомнил он себе. – Если она заражена, живой отсюда не выйдет. Бояться нечего». – Извините, – сказал он. – Я… я ведь очень долго был один. Она не подняла глаз. – Если вам хочется побеседовать со мной, – добавил он, – я буду рад… рассказать вам все, что смогу. Поколебавшись, она произнесла: – Мне хотелось бы узнать что-нибудь о болезни. Из-за нее я потеряла двух моих девочек. Из-за нее погиб мой муж. Он взглянул на нее и только после этого заговорил: – Это бацилла, бактерия цилиндрической формы. Она превращает кровь в изотонический раствор, замедляет ее циркуляцию, активирует все функции организма, питается свежей кровью и снабжает организм энергией. Лишившись своей пищи – крови, она либо порождает собственных убийц – бактериофагов, либо образует споры. Рут только таращила глаза. До Невилла дошло, что она никак не могла понять его слов. Эти столь привычные для него теперь термины для нее – китайская грамота. – Ну, – сказал он, – большая часть этих деталей не так важна. «Образует споры» значит, что она формирует овальные тельца, содержащие все основные части вегетативной бактерии. Бацилла делает это, когда не получает свежей крови. Затем, когда вампир-хозяин разлагается, споры-паразиты разлетаются в поисках новых хозяев. Находят их, прорастают – и вот вам новые зараженные организмы. Рут недоверчиво покачала головой. – Бактериофаги – неживые белковые образования, которые образуются, когда организм не получает крови. От формирования спор это отличается тем, что сбой в обмене веществ разрушает клетки. Невилл кратко рассказал о несовершенном механизме удаления отбросов из лимфатической системы, об аллергическом анафилактическом шоке, возникающем от чеснока, о различных переносчиках инфекции. – Тогда почему у нас с вами иммунитет? – спросила она. Он долго смотрел на нее, подбирая ответ. Потом, передернув плечами, сказал: – Насчет вас не знаю. Что до меня, то, когда я в войну служил в Панаме, меня укусила летучая мышь-вампир. И хотя доказательств у меня нет, я предполагаю, что перед этим летучая мышь повстречалась с настоящим вампиром и заразилась от него бациллой «вампириса». Бацилла вызвала у летучей мыши жажду человеческой, а не звериной крови. Но к тому моменту, когда возбудитель попал в мой организм, он был уже в какой-то мере ослаблен организмом мыши. Конечно, я сильно заболел, но выжил, и в результате у меня выработался иммунитет. По крайней мере, таково мое объяснение. Другого я найти не могу. – Но разве с теми, кто был с вами в Панаме… не произошло то же самое? – Не знаю, – пожал он плечами. – Ту летучую мышь я убил. Возможно, я оказался первым человеком, которого она покусала. Рут безмолвно глядела на Невилла, нервируя его своим пристальным взглядом. Он продолжал говорить, хотя, вообще-то, говорить ему расхотелось. Он кратко рассказал ей о главной помехе для исследования вампиров. – Сперва я думал, что кол обязательно нужно вонзать в сердце, – сказал он. – Я верил легендам. Но потом узнал, что это не так. Я пробовал втыкать колья куда попало, и они всегда умирали. Это навело меня на мысль, что причина в кровотечении. Но однажды… И он рассказал о женщине, разложившейся прямо на его глазах. – Я знал, что это не могло быть кровотечение, – продолжал он, не без удовольствия перечисляя свои открытия. – Не понимал, что делать дальше. Потом однажды меня озарило. – Каким образом? – спросила она. – Я взял мертвого вампира. Поместил его руку в искусственный вакуум. Проткнул эту руку спицей. Ударил фонтан крови. – Он сделал паузу. – Все. Рут не сводила с него глаз. – Не понимаете, – произнес он. – Я… нет, – призналась она. – Когда я снова впустил в сосуд воздух, рука разложилась, – сказал он. Она по-прежнему таращила глаза. – Видите ли, – пояснил он, – бацилла – это факультативный сапрофит. Она может жить и без кислорода, и питаясь кислородом – но образ жизни различается. Внутри организма она анаэробна и существует в симбиозе с ним. Вампир кормит ее свежей кровью, а бактерия вырабатывает энергию, чтобы вампир продолжал добывать новую свежую кровь. Могу еще добавить, что бактерия стимулирует рост клыков.