— Мы вернулись к тому, с чего начинали утром? Вы вновь пытаетесь меня оскорбить? — Да перестаньте, в конце концов. Зачем мне это надо? Смысл в том, что надо подумать о том, чего как бы вовсе не существует. — Даже так? Уже интереснее. — Именно так. Вы считаете, — Илья вновь щелкнул пальцами, — лучше сказать, мы с вами считаем, что у нас есть подозреваемый. Это хорошо, даже замечательно. Но давайте мы с вами, сугубо ради тренировки логического мышления, подумаем, каким путем шло расследование, если бы никаких часов на месте преступления не оказалось? Какие у нас еще тогда были бы версии? Кому-то еще, кроме Лунина, смерть Мещерской может быть интересна? — Господи, — устало покачала головой Ирина Владимировна, — ваши просьбы одна другой фантастичнее. Хорошо, я подумаю. — Замечательно, — обрадовался не ожидавший столь легкой победы Илья, — чем больше версий, тем лучше. Что вообще мы об этой Мещерской знаем, кроме того, что она встречалась с Луниным? — Я подумаю, — перебила его Шестакова, — над тем, стоит ли мне рассматривать ваши просьбы всерьез. Или все это бред человека, который сегодня неудачно упал на спину и, похоже, ударился еще и затылком. — Так, значит. — Илья сник, не сумев сдержать своего разочарования, но уже через мгновение вскочил на ноги и устремился к двери. — Что же, не буду мешать вашим размышлениям. Всего доброго, Ирина Владимировна. — Какие нынче мужчины пошли обидчивые! — крикнула ему вслед Шестакова. Несколько мгновений Ирина Владимировна рассматривала захлопнувшуюся дверь, словно ожидая возвращения навязанного ей компаньона. Убедившись, что Илья не вернется, она вновь раскрыла лежащую на столе папку с делом Лунина. Рокси встретила вернувшегося в служебную квартиру Илью оглушительным лаем. Почуяв приближение хозяина, она начала лаять еще тогда, когда Лунин только миновал площадку первого этажа. Пока Илья возился с ключами, к лаю добавились повторяющиеся один за другим шаркающие звуки — болонка энергично царапала входную дверь, по мере сил помогая своему незадачливому хозяину быстрее справиться с дверными замками. Когда дверь, наконец, распахнулась, Рокси на долю секунды замолчала, сжалась в маленький, приплюснутый к полу комок шерсти, а затем, стремительной, вырвавшейся на свободу пружиной, метнулась к лунинскому лицу. — Соскучилась? — Илья поймал болонку в воздухе и прижал к груди. — Моя девочка! Я сейчас быстро переоденусь, а потом мы гулять пойдем, а может даже, на машине покатаемся. Восторженно тявкнув, Рокси ткнулась мокрым носом Илье в подбородок. От этого прикосновения на его лице тут же появилась счастливая улыбка, а роящиеся в голове мысли на какое-то время прервали свой безумный хоровод и притихли. Осмотрев снятый пиджак, Илья пришел к выводу, что все не так уж и плохо. Земля в переулке была достаточно сухая, поэтому грязи как таковой на одежде не было, а пыль почти всю с него стряхнула еще Шестакова. Светлые джинсы пострадали сильнее, на одном из задних карманов отчетливо виднелась серо-зеленая полоска, как будто кто-то начертил ее грязным, покрытым мхом камнем. Вытащив ремень, Илья направился в ванную комнату, где, к своему удовлетворению, обнаружил не только стиральную машину, но и почти полную пачку стирального порошка. Потратив еще некоторое время на то, чтобы понять, как стиральная машина работает и в какое именно из трех выдвижных отделений надо засыпать порошок, Лунин выбрал одну из многочисленных предложенных ему программ. С утюгом, стоящим вместе с гладильной доской прямо в прихожей, разобраться оказалось значительно проще — он почти ничем, кроме цвета и формы изгиба рукоятки, не отличался от своего собрата, жившего у Ильи дома. Запасные брюки, которые на всякий случай положила в сумку Светочка, были ею заботливо отутюжены, но, как и всякая одежда, проведшая сутки в сложенном состоянии, требовали хотя бы минимального проявления заботы. Рокси, внимательно наблюдавшая за манипуляциями Лунина с шипящим и периодически плюющимся паром утюгом с безопасного расстояния, несколько раз одобрительно тявкнула, когда Илья наконец натянул на себя свежевыглаженные, еще теплые и местами влажные брюки. — Ну что, красотка, поехали кататься? — Лунин подмигнул болонке, и та тут же устремилась к распахнутой двери. На этот раз помощь навигатора Илье не потребовалась. Как и всякий житель достаточно крупного города-миллионника, попав в небольшой, с населением всего-то в сорок тысяч, райцентр, Лунин довольно быстро сумел сориентироваться во всех имеющихся в городе направлениях, с учетом того, что было их не так уж и много. Три длинные улицы пронзали вытянувшийся вдоль берега реки Оды городок насквозь. Они чем-то напоминали гигантские шампуры, на которые были насажены квадратики кварталов, или, как было принято говорить в Одинске — кварталОв, с ударением на последний слог. Между каждым таким квадратиком располагалась короткая поперечная улица, позволяющая автомобилям и немногочисленному имевшемуся в городе общественному транспорту перескакивать с одного шампура на другой. Выездов из города имелось всего два, и находились они, что было, по мнению Ильи вполне логично, на противоположных концах центрального шампура. С западного конца Лунин утром въезжал в Одинск, восточный он миновал, когда вместе с Шестаковой ездил в Старое Ясачное. Сейчас белый «хайландер» вновь направлялся в сторону восточного выезда из города. От таблички с перечеркнутым названием до поворота на Ясачное было всего семь километров, Илья засек расстояние на одометре. Еще триста метров, поворот направо, и вот он опять на Радужной улице, вот промелькнул тот самый проезд, где была убита Дарья Мещерская. Илья сбавил скорость. Если были верны его воспоминания двадцатипятилетней давности, то до дома, в котором он провел не одно счастливое лето, оставалось совсем немного, миновать два участка, а третий как раз и будет их, лунинский. Выкрашенный красной краской с белыми навершиями деревянный реечный забор, перед которым щетинился во все стороны иглами огромный, разросшийся куст шиповника, который дед несколько раз порывался вырубить, но бабушка не давала согласия. За забором устремившие к солнцу свои пестрые головы астры и георгины, еще какие-то цветы, названия которых бабушка ему, конечно же, говорила, но почему-то в памяти они не остались. Может, гладиолусы? Лунин нахмурился, пытаясь вспомнить, как выглядят цветы с таким странным, если и вызывающим ассоциации, то только с гладильной доской, названием, но так и не смог ничего вспомнить. Вот как они с дедом делали забор, он помнил хорошо. На самом деле забор делал дед. Один. Его, Ильи, скромное участие ограничивалось тем, что он стоял рядом, сжимая в руках жестяную коричневую банку, на которой крупными оранжевыми буквами было написано INDIAN INSTANT COFFEE, и по команде деда доставал из нее очередной гвоздь. Рейки дед прибивал очень ловко, на каждый гвоздь у него уходило всего два удара. Первым, совсем несильным, он, придерживая гвоздь левой рукой, лишь немного заглублял стальной стержень в древесину, затем убирал руку и наносил второй удар — быстрый, вгоняющий гвоздь в рейку по самую шляпку. Тук-тук — и рейка прибита к верхней поперечине. Василий Захарович садится на корточки, и маленький Илюша слышит, как хрустят дедовы колени. Тук-тук — теперь рейка зафиксирована и вверху, и внизу. Илья готовится достать из банки очередной гвоздь, а тем временем дед прикладывает к поперечине контрольную рейку. Контрольная рейка, как объясняет Василий Захарович, нужна для того, чтобы расстояния между остальными, прибитыми, были одинаковыми. Так гораздо удобнее и быстрее, чем возиться с рулеткой и делать разметку карандашом. У деда вообще все, за что бы он ни взялся, получается ловко и быстро. Глядя на него, маленький Илюша думает, что, когда вырастет, будет так же ловко справляться со всем, что ему надо будет делать. Но это когда вырастет, а сейчас гораздо лучше было бы пойти на пруд искупаться или поиграть с Толиком и соседскими ребятами в футбол. А ведь Толик тогда забор с ними не делал, неожиданно вспоминает Илья. Сказал, что подвернул ногу и ему тяжело стоять долго на одном месте, хотя потом, после обеда, вместе со всеми пацанами играл в футбол и даже, в отличие от Ильи, бывшего в очередной раз вратарем, забил два гола. Толик всегда был такой, с хитринкой. Но ведь, если разобраться, когда играешь в футбол, на месте долго стоять не надо, наоборот, весь смысл, чтобы двигаться как можно больше. Если только ты не вратарь. — Жди здесь! В ответ Рокси лишь лениво вильнула хвостом. Выйдя из машины, Илья удивленно обвел взглядом высившийся перед ним кирпичный забор, украшенный маленькими, выкрашенными бронзовой краской стальными пиками, грозно смотрящими своими остриями прямо в небо. Подойдя к воротам, он убедился, что никакой ошибки нет. Радужная, пятнадцать. Пластиковый коробок электрического звонка прятался под небольшим, защищающим от осадков козырьком. Нажав кнопку, Илья прислушался, но вокруг было все так же тихо, как бывает тихо только в деревне. Тишина эта не абсолютная, на самом деле она наполнена звуками, вот только звуки эти очень сильно отличаются от тех, что можно услышать в городе, пусть даже таком небольшом, как Одинск. Нет грохота трамваев, не ревут двигателями проносящиеся машины, не слышно безостановочного гула — топота тысяч куда-то спешащих ног, сотен одновременно звучащих голосов. За городом тишина наполнена жужжанием или писком пролетающих мимо насекомых, звонким постукиванием дятла, облюбовавшего старую березу, опустившую к земле свои тяжелые ветви. Еще громче дятла исходит тоскливым криком кукушка, потом она резко, оборвав чей-то неудачный счет, замолкает, и становится слышно, как перекликаются между собой прячущиеся в кустах синицы. Это и есть настоящая, живая тишина. Лунин еще раз надавил на кнопку звонка. Выждав секунд десять, он уже собирался ударить по калитке кулаком, когда услышал негромкое: — Кто? — Это я, тетя Тань, Илья. Открывайте. — В последнюю секунду он сообразил, что приехал к тетке с пустыми руками, но что-то исправить уже не было никакой возможности. Лязгнула железом о железо задвижка, и калитка распахнулась. Татьяна Васильевна сделала неуверенный шаг вперед, с силой прижалась лбом к груди Лунина и так надолго застыла без движения. На этот раз она не плакала, во всяком случае, плечи ее не вздрагивали так, как это было несколько дней назад в кабинете следственного комитета. Левая рука тетки крепко обхватила Илью за шею, а правая совершала безостановочные движения, елозя по его плечу. Лунин осторожно наклонил голову и коснулся губами седых, некрашеных корней ее волос на макушке. — Надолго? — Она резко вскинула голову, чуть не ударившись носом о его подбородок. — Не знаю, — Илья мягко, чтобы не обидеть тетку, отстранился, — надо разобраться. — Ты же сможешь? — Ее рука, до этого безостановочно терзавшая ему плечо, легла Лунину прямо на сердце. — Не знаю, — повторил Илья, отступая еще на полшага, — я не один приехал. Последняя фраза заставила Татьяну Васильевну выйти из состояния оцепенения и повернуться к машине. Она прищурилась, вглядываясь в лобовое стекло. — Неужто жену привез? Только не видно что-то ее. Сзади, что ли, уснула? — Может, и уснула, — усмехнулся Илья, — она у меня поспать любит. Но как оказалось, Рокси отнюдь не спала. Лишь только дверь автомобиля распахнулась, она соскочила на землю, и тут же улица наполнилась ее звонким лаем. Заметив удивленно застывшую у калитки Татьяну Васильевну, болонка незамедлительно подбежала к ней и уселась прямо у ног, уверенная, что эта женщина, как и большинство людей, живущих на свете, только и мечтает о том, чтобы ласково прикоснуться к ее шелковистой шерсти и выразить свой восторг. В данном случае тетя Таня действительно повела себя так, как и почти каждый, кто впервые знакомился с Рокси. Она опустилась на корточки и обеими руками принялась почесывать и поглаживать мгновенно разомлевшую от удовольствия собачонку. — А носик-то какой, — восхищалась тетя Тяня, не сводя влюбленного взгляда с болонки, — а глазки. Какая у нас девочка красивая, да еще с таким бантиком. Рокси согласно повизгивала, изо всех сил призывая новую знакомую не останавливаться. — Она, наверное, у тебя голодная. — В голосе тетки прозвучали обвинительные нотки, какими обычно встречают бабушки уже взрослых детей, привезших к ним на каникулы внуков. — Раз не спит, может, и голодная, — согласился Лунин. — Так что ж мы стоим? — еще больше возмутилась тетка, так, словно это Илья не позволял никому пройти в дом. — Пойдемте, я вас курочкой накормлю. Она же ест курочку? — Да мы оба едим. — Лунин тактично постарался дать понять тетке, что от курочки тоже бы не отказался. Зайдя во двор, Илья убедился, что за двадцать пять лет с лица земли исчез не только старый деревянный забор и росший перед ним куст шиповника, но и сам дом, в котором прошла хоть и не самая большая, но, возможно, самая счастливая часть его детства. На месте бревенчатого одноэтажного дома с торчащей над двускатной крышей кирпичной трубой возвышался здоровенный коттедж из красного кирпича. Над широким, с выложенными полукругом ступенями крыльцом нависал такой же полукруглый балкон с коваными, узорчатыми перилами, а на коньке крыши красовался флюгер в форме черного, вздыбившего хвост кота. — И не узнать, — растерянно пробормотал озирающийся по сторонам Илья. — Ничего, меня же узнал, — подбодрила его Татьяна Васильевна, — чай ведь к людям приехал. А люди-то все те же. Хотя Толик, конечно, сильно изменился, но он чуток поменьше тебя вырос. Тетка похлопала Лунина по животу, давая понять, что племянник, по ее мнению, чрезмерно разросся не только в высоту, а затем вновь переключила внимание на Рокси. — Пойдем скорее, моя маленькая, я тебя курочкой покормлю. Пойдем! Курочка свежая, домашняя. Болонка, оценив размах проявленного в ее адрес гостеприимства, восторженно взвизгнула и первой метнулась к крыльцу. Поставив ногу на первую ступеньку, Илья еще раз огляделся по сторонам и удрученно вздохнул. Слишком много всего переменилось за двадцать пять лет. И дом не тот, и люди, которые в нем живут, — это совсем не те люди, которых он знал когда-то, да и, если честно, он сам тоже уже не тот маленький Илюша, который искренно любил и деревянную, с резными наличниками на окнах избу, и всех ее обитателей. На мгновение Лунин заколебался, стоит ли ему делать следующий шаг, заходить в этот абсолютно чужой для него дом, пытаться сделать что-то для людей, которые тоже ему по большому счету уже давно стали чужими. Не лучше ли, пока не поздно, развернуться, добежать до машины и уехать обратно в Среднегорск? Всего три часа в пути, и он опять будет в своей небольшой, но уютной квартире, где его встретит ласково улыбающаяся Светочка… Громкий, донесшийся через распахнутое окно лай Рокси ответил ему, что бежать слишком поздно. Обе находящиеся в доме женщины его не поймут. Пока жарилась прилагавшаяся к курице картошка, Илья, с дозволения Татьяны Васильевны, бесцельно слонялся по дому. Поднявшись на второй этаж, немного постоял на балконе, обозревая окрестности, заглянул во все подряд комнаты. Прислоненная к стене гитара сразу же подсказала, какая из спален принадлежит Анатолию. Впрочем, об этом говорила и вся остальная обстановка довольно просторной и светлой, с двумя большими окнами, комнаты. Было очевидно, что после обыска, во время которого в комнате, как, возможно, и во всем доме, наверняка все перевернули вверх дном, Татьяна Васильевна уже навела порядок. Вся одежда была убрана в шкаф, немногочисленные книги были аккуратно расставлены на двух настенных полках. Подойдя поближе, Илья внимательно изучил корешки книг. Несколько детективов, большая часть которых были ему знакомы, полное собрание Джека Лондона, старое, еще советских времен, наверняка купленное дедом по талонам, ради получения которых он тоннами сдавал макулатуру, потрепанная трилогия Драйзера, пять или шесть черных, словно обелиски, томиков Ремарка. Лунин подошел поближе к книжным полкам, заинтересовавшись названием одной из книг. Монтень. «Опыты». Удивленный, Лунин открыл стеклянную дверцу и потянул на себя довольно увесистую книгу в строгом темно-зеленом переплете. Что же это за опыты такие? Неужели братец на досуге еще и химией увлекается? Или, может, физикой? Сила действия равна силе противодействия. Если по голове стукнуть палкой с гвоздем, то в черепе появится новая дырка. Пролистнув книгу, Илья, к своему удивлению, не обнаружил никаких формул. Аннотация же гласила, что перед ним собрание размышлений, наблюдений и анекдотов. Открыв оглавление, Лунин прочел некоторые из названий глав и озадаченно хмыкнул. Интересно, какие анекдоты могут скрываться в главе со странным названием «О том, что философствовать — это значит учиться умирать»? А вот еще интересное название: «О жестокости». Может быть, именно она научила Толика чему-то такому, чего от него не ожидал никто из окружающих. Кстати, почти сразу за этой, наверняка весьма познавательной, главой следует другая, с очень подходящим для нынешней ситуации названием: «О раскаянии». Все верно, очередность именно такая. Сначала жестокость, потом раскаяние. Лунин сунул книгу под мышку. Думается, Татьяна Васильевна не будет возражать, если он позаимствует ее на какое-то время. Внимательно осмотрев еще раз комнату брата и не обнаружив больше ничего, заслуживающего внимания, Илья спустился на первый этаж, откуда уже вовсю доносился аппетитный, ни с чем не сравнимый аромат жареной картошки. Глава 13, в которой Трошин размышляет над важным философским вопросом, а Миткевич узнает неприятную новость Два с половиной года назад, точнее, чуть больше Почему все не так? Этот вопрос мучил Трошина вот уже третий месяц. Казалось бы, он движется в правильном направлении, пусть небольшими шажочками, но все же первые шаги уже сделаны. Под строительство нового мотеля выкуплена земля, решены все вопросы с банком, хотя для этого и потребовалась не одна неделя изнурительных переговоров, наконец, начались сами строительные работы. Пусть работ этих было совсем немного. Пусть, на самом деле, это был всего лишь одинокий экскаватор, роющий котлован для будущего фундамента. Но дело ведь делается! Шаг вперед уже сделан, и ведь не один шаг, пройдено не так уж и мало. Вот только с каждым сделанным шагом у него все больше возникает впечатление, что идет он по этой дороге в полном одиночестве. «Лендкрузер» упреждающе пискнул, и на приборной панели засветился индикатор низкого уровня топлива. Николай задумчиво постучал пальцами по рулю. Опять надо заезжать на заправку, последнее время в связи со всеми хлопотами, связанными с начинающейся стройкой, он делает это слишком часто. Одна заправка — минус две тысячи рублей. Совсем небольшая, незаметная сумма, трату которой не так давно можно было просто не замечать, но теперь, когда банку ежемесячно нужно выплачивать несколько сотен этих самых тысяч, думать приходится даже о таких мелочах, особенно если они случаются так часто. Может быть, именно в этом все дело? Кто хочет думать о мелочах? Да никто. Это неинтересно, более того, это унизительно. С мелочами надо расправляться не думая, по щелчку пальца. Артемке нужна новая курточка к зиме? Конечно, нужна, давай купим. «MONCLER»? Почему бы и нет, хорошая фирма. Ты хочешь взять две? Ну да, не будет же ребенок ходить каждый день в одном и том же, в конце концов, это неприлично. А что там с ценой? Почему вдруг спросил? Знаю, что никогда не интересовался. Сейчас вдруг любопытно стало. Тридцать восемь, говоришь? Это за две? За каждую… Однако… Тридцать восемь тысяч за курточку для шестилетнего ребенка. А за две это сколько же у нас выйдет? Семьдесят шесть. Да, конечно, мелочи, я разве спорю. Что еще? Безрукавочка? Ну да, осенью же бывает тепло, в безрукавке гораздо удобнее. И всего восемнадцать. Слушай, интересно получается, безрукавка восемнадцать, а куртка тридцать восемь. Это что же, рукава у куртки на двадцатку тянут? Да просто полюбопытствовал. Почему я много о деньгах говорю? А раньше как я о них говорил, меньше? Вообще никак? Удивительно! Наверняка так и есть. Зачем говорить о том, о чем не думаешь? Какой смысл думать о том, чего у тебя если не в избытке, то, во всяком случае, вполне в достаточном количестве? Вы скажете, так не бывает, денег никогда не бывает достаточно, всегда хочется немного больше, чем у тебя уже есть. Глупости это все. Чушь несусветная. Нет, конечно, есть такие чуваки, которые спят и видят себя на собственной яхте, которая пусть на полметра, но длиннее, чем у Абрамовича, и чтоб вертолет с фамильным гербом, и чтоб лопасти стразами от Сваровски покрыты. А если на этом вертолете можно со своей яхты на свой остров перелететь, так вообще замечательно. Да, есть такие мечтатели. Из них, конечно, большинство мечтает тихо, сидя на унитазе и разглядывая в телефоне чей-нибудь звездный инстаграм, но есть и такие, кто тратит все силы, да что там силы — всю жизнь на достижение поставленной цели. Несчастные люди. Имея денег столько, что потратить в принципе невозможно, они из кожи вон лезут, чтобы заполучить еще больше. Одно дело, когда человек вложил свои миллиарды в акции Apple или, на худой конец, Газпрома, получает свои дивиденды и потихоньку богатеет, не тратя на это ни сил, ни времени. Но когда люди до своего последнего вздоха сидят в совете директоров созданных ими корпораций, это уже болезнь. Можно понять какого-нибудь ученого, сидящего до ста лет в лаборатории в надежде изобрести что-то гениальное и облагодетельствовать человечество своим изобретением, но кому какая польза от того, что твоя компания открыла еще триста магазинов за год или продала в Китай на сто тысяч тонн алюминия больше, чем в прошлом квартале? Конечно, всему можно придумать логическое обоснование. Есть даже специально обученные для этого люди, которые за большие деньги придумывают бредовые тексты под идиотским названием «Миссия компании», после чего всех сотрудников заставляют заучивать эту миссию наизусть, повторять перед началом рабочего дня, а в день получки дважды. И это при том, что каждый нормальный человек, включая того, кто сочинил эту самую «Миссию» (хотя, можно ли считать такого ублюдка нормальным?), знает, у компании есть только одна миссия — заработать как можно больше денег ее владельцам и топ-менеджерам. Все прочее (идеальный сервис, уникальный продукт, «купите три упаковки по цене двух») — это всего лишь сопутствующие издержки, без которых на самом деле все хотели бы обойтись, но не всегда получается. Да и какой у кого на самом деле уникальный продукт? Понятно, если бы кто-нибудь выпускал такой консервированный горошек, чтобы можно было съесть целую банку и пукать не хотелось. Вот это был бы уникальный продукт! А так — одна болтовня маркетологов. Посмотрите, в нашей бритве уже не шесть, а семь лезвий! Раньше она брила дьявольски хорошо, а теперь просто божественно! А в нашем телефоне уже не три, а четыре камеры, поэтому фотографии стали еще прямоугольнее! Слава богу, мода на ежегодное обновление техники еще не добралась до холодильников, стиральных машин и унитазов. Такую кредитную нагрузку большинство стремящихся идти в ногу с прогрессом граждан точно не потянуло бы. Свернув на заправку, Трошин подъехал к свободной в разгар рабочего дня колонке. — Девяносто пятый. Кивнув подбежавшему к машине пареньку в синем комбинезоне, Николай направился к типовому серому зданию со стеклянным фасадом и желто-черной, фирменных цветов, вывеской. Погруженный в свои размышления, он автоматически, не глядя на кассира, буркнул: — На вторую пятый на две, — после чего так же машинально положил на прилавок взятый с полки шоколадный батончик. Терминал негромко пискнул, считывая карту, буквально через мгновение эхом отозвался телефон, на который пришло сообщение о списании денег. Как, сука, у них так быстро получается? Трошин вздохнул, убирая карту обратно в бумажник. Почему-то почти все, что связано с тем, чтобы забрать у тебя деньги, получается всегда моментально. Легко и непринужденно, точно в срок, словно где-то прячутся люди, которые только и ждут момента, когда можно будет на законных основаниях отобрать часть имеющихся у тебя сбережений. Отбирать всегда лучше на законных основаниях, так можно взять гораздо больше, а потом, если что, еще и поинтересоваться происхождением отобранного. Вдруг на часть средств не хватает подтверждающих документов? На этом основании можно отобрать и все остальное. Выехав на трассу, Николай мыслями вернулся к тому, с чего и начинал. К мелочам. Ко всем прочим неприятностям добавился еще и день рождения тестя. Нет, так-то тесть нормальный мужик, с ним иногда даже неплохо посидеть, выпить бутылочку-другую. Да и рыбу он коптит замечательно, жевать не надо, сама во рту тает. Так что, конечно, грех не поздравить, подарить бутылочку хорошего конька да и выпить ее с ним вместе. Под рыбку хорошо должно пойти. Хотя хороший коньяк, он подо все хорошо идет. Хоть под рыбку, хоть под шоколадку. Хоть под шоколадку с рыбкой. Не в этом сейчас дело. Вся штука в том, что у тестя юбилей. Шестьдесят. Серьезная, конечно, дата. Ради такого дела можно было бы подарить ему пятилитровую бутыль вискаря. А что, хороший ведь подарок, и выглядит внушительно, и тестю не придется на гостей выпивку тратить, всех из одной бутылки и отоварит. Но нет. Лена сказала, что это не солидно, а отец ее не алкаш, чтобы ему на юбилей спиртное бочками дарили. Ну да, он же этот, мать его, техногик, продвинутый пользователь, которому непременно нужен этот самый долбаный телефон с этими самыми тремя долбаными камерами. Каждая камера выходит по цене курточки от MONCLER. И непременно чтобы двести пятьдесят шесть гигов памяти! Ну а как же, Павел Анатольевич непременно накачает себе сто гигов музыки, сто гигов игр, на оставшиеся пятьдесят шесть нащелкает фоток всеми встроенными в телефон камерами. Вот прям на юбилее и нащелкает! Одно непонятно, где же на все ваши гигабайты денег напастись, с учетом того, что через шесть дней первый платеж по кредиту. А ведь еще надо поговорить с Маринкой. До чего же все сложно. И не так, совсем не так, как должно быть. Увидев указатель разворота, Трошин убрал ногу с педали газа и включил левый поворотник. В город возвращаться не хотелось, не было настроения. Пропустив встречную машину, «лендкрузер» описал широкую дугу и вновь быстро начал набирать скорость, удаляясь от города.