После того как ведро с водой было доставлено в кабинет, а букет занял свое место в импровизированной вазе, Шестакова собралась пойти в магазин, забрать заказанный накануне торт. — Послушайте, Ирина. — Лунин выжидательно взглянул на именинницу, допуская, что ее обращение к нему по имени было всего лишь случайностью. — Слушаю, — кивнула та, убирая мобильный телефон в сумочку. — Спасибо за то, что дали возможность поговорить с братом. С моим братом, — на всякий случай уточнил Илья, — хотя разговор сложился не так, как я хотел, точнее, совсем не сложился, все равно спасибо вам. — Да бросьте, — отмахнулась Шестакова, — толку от этого разговора немного вышло, но и вреда вроде никому не было. Вы со мной пойдете или кабинет караулить будете? — Я? С вами, конечно, — вскочил со стула Илья, — еще спасибо хотел вам сказать за приглашение. Честно говоря, очень неожиданно. — Мне тоже. — Ирина усмехнулась. — Все? Выходим? — Выходим. — Илья поспешил к двери. — Я хотел бы… Ирина, вы только поймите меня правильно. Это потому, что я хочу сделать вам что-то хорошее, а не наоборот. Лунин покраснел, почувствовав, что окончательно запутался в словах. — Я поняла, — Шестакова заперла дверь и направилась к лестнице, — вы от меня опять что-то хотите. И как всегда, это что-то исключительно для моего блага. Валяйте выкладывайте. — Она обернулась и испытывающе заглянула ему в глаза. — Итак? — Я хочу посмотреть дело Княжевич, — выпалил Лунин. Она ответила только тогда, когда они уже вышли на крыльцо управления. Илья щурился от яркого, бьющего прямо в глаза солнца, а Шестакова, порывшись в сумочке, достала из нее солнцезащитные очки. — Я вот смотрю на вас и не пойму никак, — Илья увидел свое расплывшееся в темных стеклах отражение, — вы так хотите доказать, что самый умный или действительно… — Или, — перебил ее Лунин, — честное слово. Очки недоверчиво качнулись из стороны в сторону. — Хорошо, — сбежав по ступеням крыльца, Шестакова направилась в сторону супермаркета, в котором утром Илья покупал шоколадные конфеты, — вернемся из магазина, будет вам это дело. Оно, правда, уже в архиве, но ничего, у нас и архивы не сильно большие, и дело еще не очень старое. Почитаете. Да, хочу предупредить вас заранее. В ресторане будет довольно много людей, в том числе Михаил Эдуардович. — Головков? — нахмурился Лунин. — Головков, — кивнула Шестакова. — Надеюсь, у вас ума хватит, чтобы не испортить мне праздник? Спешащие по тротуару Шестакова и Лунин не могли предположить, что Михаил Эдуардович находится всего в сотне метров от них, буквально через дорогу. Он сидел за столиком в небольшой кофейне, уставившись на проезжую часть, глядя, как один за другим по центральному проспекту города проносятся автомобили. За этим шумным, бесконечным потоком он не обратил никакого внимания на едва заметные фигурки двух спешащих по своим делам пешеходов. Закончив размешивать сахар в кофейной чашке, он отложил ложечку в сторону и сделал глоток. — А что будет, если про это узнает его брат? — Головков взглянул на сидящего напротив него человека и потер родимое пятно на левой щеке, потемневшее от прилившей к голове крови. — Он ведь наверняка докопается. — И что? — Его собеседник повернул голову и пристально уставился прямо ему в лицо. — Что тогда? — Вот именно, что тогда? — Головков подался вперед и тихо, почти шепотом спросил: — Какой вывод он тогда сделает? Такой же, как и ты? Он решит, что это я убил Дашку! — А что, разве это не твоя работа? — усмехнулся человек напротив и поднес ко рту кофейную чашку. Глава 17, в которой Трошин показывает Маринке котлован, а Хованский принимает неожиданных посетителей — Ну и где твоя подбетонка? — Выбравшись из машины, Маринка с удовольствием несколько раз потянулась. — Завтра зальют, — Трошин подошел к краю котлована и окинул взглядом фронт предстоящих работ, — с самого утра начнут бетон возить. — И что, прямо на землю лить будут? — удивилась Маринка. — Во-первых, тут не земля, а песок утрамбованный, а утром еще и пленку привезут, раскатают. — Вот любите вы, мужики, все в последний момент делать, — усмехнулась Маринка и, встав на цыпочки, еще раз потянулась всем телом. — Что-то меня прям в сон тянет сегодня. — Так если сейчас расстелить, до завтра сопрут уже. Это надо тогда сторожа оставлять, — объяснил Николай, — хлопот больше. А так утречком к шести ребята подъедут, раскатают, а с восьми бетоновозы пойдут. — Все ясно, — заключила Маринка, заглянув в пустой котлован, — ничего интересного у тебя тут нет. Зря ехали. А мне, между прочим, еще вещи собирать надо. — Тебе же только через два дня ехать, — усмехнулся Трошин. — Или так много вещей брать собралась? — Наоборот, — Маринка отрицательно покачала головой, — в этом вся и проблема, что взять хочу всего пару чемоданов. А это значит, выбирать надо. Знаешь, как трудно выбирать, когда все взять хочется? — Да уж, серьезные проблемы. Мне бы такие. — Мужчина! Что ты вообще можешь понимать в женских проблемах? — Она шутливо ткнула его пальцем в живот. — Кстати, ты по квартире еще ничего не решил? Николай медленно набрал полные легкие воздуха, затем с шумом выдохнул. Надо было сказать все, как есть, но почему-то подходящие слова никак не хотели попадать на язык. — И что ты пыхтишь, Колик? — Она обиженно надула губки и вновь ткнула его пальчиком, теперь уже в бок. — Ты не узнавал? — Не узнавал, — признался Трошин. — Ясно. — Судя по голосу, Маринка обиделась не так уж и сильно. — Давай, может, сейчас что-нибудь вместе посмотрим? Сайтов много, что-нибудь выберем симпатичное. Только, знаешь, хочется, чтобы поближе к парку какому-нибудь было или к набережной. Я тогда по утрам вдоль реки бегать буду. И тебя заставлю. Она нацелилась указательным пальцем на Николая, намереваясь на этот раз угодить в солнечное сплетение, но он перехватил ее руку. — Хватит меня тыкать! — Ему показалось, что слова прозвучали слишком уж грубо, но ничего другого на ум не приходило, и от этого он только еще больше начинал злиться. — Не получается у нас с квартирой. — Как не получается? — Пораженная, она замерла, так и держа указательный палец выставленным вперед. — Почему? — Потому, — Трошину казалось, что, если он будет говорить грубо и решительно, она поймет быстрее, а значит, быстрее с ним согласится, — с квартирой не получается, и со всем остальным тоже не получится. Я не еду. — Не едешь? — Ее только что светившиеся радостью жизни глаза в одно мгновение потускнели, а на лице, разом постаревшем на добрый десяток лет, вдруг проступили невидимые ранее морщинки. — Как не едешь? — Никак не еду, — буркнул Трошин и отвернулся. Смотреть на Маринку сил у него не было. Где-то внутри боролись сразу два взаимоисключающих чувства, и, когда он видел перед собой ее пусть и возмущенное, но все равно прекрасное лицо, оба эти чувства становились настолько сильны, что буквально разрывали его на части. С одной стороны, ему было стыдно. Стыдно перед Маринкой за то, что он обманул ее. Сначала долго и терпеливо заставлял поверить себе, а потом, когда с большим трудом смог добиться успеха, понял, что сам уже перестал верить. Второе, рвавшееся наружу чувство, было обыкновенным желанием. Хотя, может быть, оно было не таким уж обыкновенным. Закрыв глаза, Трошин чувствовал, как его охватывает возбуждение, как напряглось все тело, каждая, самая маленькая мышца его организма, страстно желая лишь одного — стиснуть Маринку в своих объятиях, прижать к себе, осыпать все ее лицо и тело поцелуями, а затем слиться с ней в единое целое, которое не будет помнить, не будет знать о сказанных только что глупых, не имеющих смысла словах. — Я не могу, — с трудом выговорил Николай, — я здесь слишком завяз. — Завяз? — Ее рука мягко скользнула по его спине. — В чем ты завяз, Коленька? В этом котловане? Так он пустой, здесь нет ничего. Ты ничего не потеряешь, когда мы уедем. Когда! Надо же, она говорит «когда». Не «если», а «когда». Она ничего не понимает. Стиснув зубы, Трошин резко обернулся и ухватил ее за руку. — Пустой? Ты говоришь, он пустой? Иди сюда. — Николай рывком подтащил упирающуюся Маринку к краю котлована. — Смотри, смотри внимательно! Пустой, ты говоришь? А кредит тридцать миллионов посреди него лежит, ты разве не замечаешь? А под ним весь мой бизнес заложенный, ты тоже не видишь. А рядом с бизнесом дом, его я тоже заложил ради этого котлована. Ты ничего этого не видишь? А семью мою, которая в этом котловане жить будет, если я уеду, ты тоже не видишь? — Но ты же сам, — губы ее дрожали от волнения, а ресницы не переставая метались вверх и вниз, пытаясь сдержать наворачивающиеся на глаза слезы, — ты же сам уговоривал меня. Я даже не стала подавать документы в Питер. Ты сказал, что в Новосибе у тебя есть возможность начать новое дело, что у тебя там друзья, что мы будем там жить. Жить вместе! — Последние слова она выкрикнула ему в лицо, вырывая руку, которую он все еще держал. — Ладно, чего уж теперь орать? — После того как правда была произнесена, ему стало гораздо легче, и теперь хотелось одного: обойтись без скандала, ну или хотя бы без большого скандала. — Так вот оно все вышло. — Так у тебя все вышло, — пробормотала Марина. — Сначала вошло, потом вышло, а ты и вовсе ни при чем вроде как. Колик, неужели ты сам не понимаешь, так же нельзя! И я, дура, о чем я раньше думала? Это же подло, Колик. Все, что ты делаешь, все подло. Тебе ведь на всех наплевать. Только раньше, когда ты передо мной перья распускал, ты плевал на свою семью, а теперь, когда она тебе на дне этой ямы мерещиться стала, ты на меня плюнуть решил. Трошин вздохнул, но не проронил ни слова в ответ. Влезать в спор с разъяренной женщиной представлялось ему верхом глупости, тем более что эта женщина в чем-то, возможно, была права. Да, именно так. В чем-то и только возможно. Зачем делать из него негодяя, разве это справедливо? Почти год им было хорошо вместе, даже очень хорошо. Оба были довольны. И что из этого следует? Да только одно: надо сказать друг другу спасибо и идти дальше. Только теперь каждый пойдет своей дорогой. Но разве женщина способна такое понять? Да была бы это настоящая, взрослая женщина! А когда ей только исполнилось восемнадцать, что у нее в голове вообще может быть? Там, по-любому, мозг еще не сформировался. — Вы посмотрите, он еще улыбается, — окончательно вышла из себя Маринка. Она с силой ударила Николая кулаком в грудь и отскочила в сторону. — Ты не думаешь, Коля, что будет, если все остальные будут вести себя так же, как и ты? — Так же, как я, это как? — уточнил Трошин. — Стоять и молчать? Не так уж плохо все будет. — Нет, — ей удалось взять себя в руки, и теперь она говорила почти спокойно, не повышая голоса, — просто все будет взаимно. Ты веришь во взаимность? Вот я верю, я думаю, что любое чувство должно быть взаимно. Вот любовь, если она не взаимна, какая от нее радость, так ведь? Одни слезки. Но и во всем остальном так же. Если ты ненавидишь кого-то, значит, и этот человек может тебя точно так же ненавидеть. Если ты сделал кому-то подлость, то и тебе в ответ может прилететь такое, чего ты и не ожидал вовсе. Ты как думаешь, Колик? — Все возможно. — Трошин коротко взглянул на Маринку и отвел глаза в сторону. — Я не вижу повода, чтобы нам ненавидеть друг друга. — Правильно, — к удивлению Николая, кивнула Маринка, — конечно, не видишь. Но это потому, Коленька, что ты себя и подлецом не считаешь. Но я-то тебя именно так воспринимаю. И если ты думаешь, что я тебя в ответ удивить не сумею, то сильно ошибаешься. Я бы сказала, катастрофически сильно. — Ты сейчас вообще о чем? — насторожился Николай. Он увидел, как Маринка отступила на шаг назад и машинально коснулась рукой кармана джинсов, из которого торчал уголок подаренного им смартфона. В одно мгновение ему все стало ясно. — Ты этого не сделаешь, — не двигаясь с места, он осуждающе покачал головой, — я этого не заслужил, ты же знаешь. — Ой, надо же, он не заслуживает. Как я, дура такая, не поняла этого? — Она всплеснула руками и зло улыбнулась, глядя прямо ему в глаза. — А я заслуживаю? Скажи мне, Коля, я заслуживаю всего этого? Маринка вдруг раскинула руки в стороны и закружилась на месте. — Вот всего этого я заслуживаю? Стоять здесь с тобой и слушать про то, как я тебе не нужна больше? Я заслуживаю? Знать, что я не поступлю в Питер, а поеду в этот никому не нужный Новосиб. Из Сибири в Сибирь! Я этого заслуживаю?