— На бензине экономите? — рассмеялась Шестакова. Застенчиво улыбнувшись, Илья не ответил. * * * Около восьми вечера желтый «ситроен» Шестаковой въехал в Старое Ясачное и вскоре остановился напротив дома подполковника Головкова. Заглушив двигатель, Ирина обернулась. — Вот что я скажу? Зачем я на ночь глядя к нему приперлась? — Скажете, что опрашивали население, — сидящему сзади Лунину было тесно, и его колени упирались в спинку переднего кресла, — устали, решили попить чайку. — Надеюсь, что только чаем дело и ограничится, — вздохнула решившая сесть на диету после празднования своего дня рождения Шестакова. — Вы думаете, что Головков может начать к вам приставать? — нахмурился неправильно истолковавший ее слова Илья. — Знаете, пока вы этого не сказали, как-то не думала, — вспыхнула Ирина. — А теперь начали? — А теперь я думаю, что вы идиот. Да и я, раз на все это согласилась, не сильно от вас отличаюсь. — Два сапога — пара, и оба левые, — пробормотал Илья вдруг пришедшую на ум поговорку. — Именно! — согласилась Шестакова и тут же напомнила: — Сидите только тихо, не высовывайтесь. Если Головков вас заметит, скандала не оберемся. Выйдя из машины и подойдя к кирпичному забору, она дважды нажала на кнопку звонка. Спустя минуту надавила еще раз и долго, секунд десять, не отпускала. Нервно обернувшись на скрытого за тонированными стеклами Лунина, Ирина достала из сумочки телефон и набрала номер Головкова. — Мое почтение, Ирина Владимировна, — откликнулся тот почти мгновенно. — Чем могу быть полезен? — Могли бы, к примеру, чаем меня напоить, — предложила Шестакова, — если вы дома, конечно. — Конечно, — казалось, Михаил Эдуардович совсем не удивился ее незваному визиту, — конечно, я дома. Сейчас подойду открою. Через минуту за забором послышался какой-то неясный шум, где-то хлопнула дверь, а затем, к удивлению Ирины, уже положившей руку на калитку, негромко загудел электропривод и створка ворот начала медленно отползать в сторону. — Вроде бы я еще не так сильно располнела, могу и в калитку пройти. — Ирина улыбнулась показавшемуся из ворот Головкову. — Так проще, — Михаил Эдуардович изобразил гостеприимный полупоклон, — с калиткой что-то делать надо. Петли старые, провисли, последний раз засов открывал, так даже палец себе прищемил. Пройдя во двор, Ирина обернулась. Ее машина стояла там, где и должна была находиться. За темным стеклом ничего разглядеть было невозможно, но она была абсолютно уверена, что Лунин внимательно за ней наблюдает. С трудом удержавшись от желания помахать ему рукой, Шестакова поспешила вслед за уже поднявшимся на крыльцо дома Головковым. Электрический привод вновь еле слышно загудел, и створка ворот медленно двинулась в обратном направлении. — У вас на калитке, по-моему, и звонок не работает, — сообщила Ирина хозяину, входя в просторную прохладную гостиную. — Звонок? Может, и не работает, — пожал плечами подполковник. — Я уж и не помню, когда в него звонили последний раз. Гости ко мне, считай, и не ходят, а если кто приезжает, так заранее говорят, я им ворота открываю. Вы, Ирина Владимировна, располагайтесь, я сейчас чайник включу. Может, заодно и поужинаем с вами вместе? Я как раз свининку пожарил с картошечкой. У меня у одного из оперов тесть поросят держит. Кондратьев. Знаете его, наверное? Ирина молча кивнула. — Так что он меня мясом регулярно снабжает. Шестакова нерешительно взглянула на хозяина дома. Она только утром клятвенно пообещала себе сесть на диету, во всяком случае, точно ничего не есть после семи часов вечера, но доносящиеся с кухни ароматные запахи моментально лишили ее силы воли. — Что вы на меня так смотрите? — по-своему истолковал ее взгляд Головков. — Вы не подумайте, что я у него мясо бесплатно беру. Я такого не практикую. Цену он мне сам называет. Я, кстати, проверял. Конечно, подешевле, чем на рынке, но не сказать, что прям задарма. Так что, Ирина Владимировна, можете ничего такого не думать. — Да вы что, Михаил Эдуардович, — Ирина смущенно покраснела, — я не думала ничего подобного. Несите вашу свинину, будем пробовать. — Вот это правильно, — тут же повеселел Головков, — я бы вам еще рюмочку предложил, но знаю, вы у нас женщина принципиальная, за рулем употреблять не позволяете, так что иду ставить чайник. Во время ужина говорил в основном хозяин дома. Михаил Эдуардович, у которого год назад умерла жена, жил один в просторном, рассчитанном на большую семью доме и, судя по всему, был очень рад, что кто-то хоть ненадолго скрасит его домашнее одиночество. Лишь за чаем Ирина наконец рассказала о полученном ею от Лунина признании и изумилась, увидев, как моментально ожесточилось только что добродушное лицо Головкова. — Признался, значит, соседушка, — с нескрываемым удовлетворением процедил подполковник. — Если бы вы, когда его взяли, в отдел на пару часов позже приехали, он бы у нас раньше во всем покаялся. — Если бы я на пару часов приехала позже, ваши опричники забили бы его до смерти, — укоризненно покачала головой Шестакова. — Не забили бы, — небрежно отмахнулся Головков, — они у меня дело знают. И потом, почему опричники? Я вам что, Малюта Скуратов? Мы ведь, Ирина Владимировна, за закон радеем. Как умеем, конечно. Может, иногда и слишком сильно стараемся, но вы все же моих ребят не обижайте. — Их обидишь, — вздохнула Ирина. — Михаил Эдуардович, все собиралась спросить, когда я была у вас в кабинете, на следующее утро после задержания Лунина, мне показалось, что вы это дело как-то слишком близко к сердцу приняли. Или не показалось? — Не показалось, — после небольшой заминки буркнул Головков. — Дашка эта, Мещерская, она раньше с Ромкой, сыном моим, встречалась. — Давно? — Шестакова попыталась сделать удивленное лицо. — Да как давно, года два назад она на лето к родителям из университета приехала, ну и где-то они с Ромкой пересеклись. Подробности он мне не рассказывал. Больше года у них все хорошо было, потом начали цапаться постоянно. Я поначалу думал, что это мой оболтус чудит, а потом оказалось, что Дашка с Луниным шуры-муры закрутить успела. Уж не знаю, что она нашла в этом лавочнике, но в конце концов они с Ромкой окончательно разбежались. Головков машинально провел рукой по горлу и обернулся на шкаф, в котором хранил запасы алкоголя. Взглянув на Шестакову, он тяжело вздохнул и остался сидеть на месте. Выпить можно было и позже, когда гостья уйдет. — Любил Ромка ее, — покачал головой Михаил Эдуардович, — сильно любил. Когда Дашка с ним порвала, две недели пил как чумной. А у него же квартира своя в городе, он там живет. Пришлось его оттуда вытаскивать, сюда везти да под замок сажать, а то никак остановиться не мог. Три дня он у меня тогда в подвале просидел. — А сейчас? — тихо спросила Ирина, не сводя глаз с лица Головкова. — Что сейчас? — Подполковник вновь обернулся и посмотрел на стоящий у стены шкаф со стеклянными, затемненными дверцами, сквозь которые смутно виднелись пузатые бутылочные силуэты. — Сейчас он поклялся мне, что будет вести себя достойно, как мужчина. Хотя, конечно, тяжко ему. Он ведь по Дашке до последнего дня сох, все надеялся, что она вернется к нему. — Почему же вы мне об этом раньше ничего не говорили? — Зачем? — Головков угрюмо посмотрел на Ирину, так, что от его тяжелого взгляда она почувствовала себя неуютно. — Чтобы ему еще больше нервы измотали? Я что, нашу систему не знаю? Попадешь в жернова — не выскочишь, пока тебя в порошок не измелют. Я к вам, Ирина Владимировна, со всем уважением, и человек вы душевный, и следователь замечательный, но это все не важно. Важно лишь одно — попал человек в дело, надо, значит, допросить его по полной программе, а лучше разика три, глядишь, он где и запутается. Знакомых всех его потрясти, алиби попроверять. Так ведь? Я и сам знаю, что так. Порядок такой. Но зачем мне этим порядком следовать, если я знаю, кто Дашку убил? Ну теперь, слава богу, и вы убедились. — Интересная у вас логика. А если бы Лунин не признался, и дальше молчали? — Молчал! — убежденно выдохнул подполковник. — У меня сын один, других родственников больше нету, все поумирали уже. Так что хотя бы этот пусть поживет спокойно. — Удивительно, — вздохнула Шестакова, поднимаясь из-за стола. — Вы же начальник уголовного розыска! Неужели не понимали, что здесь все на виду, и про отношения вашего сына с Мещерской мне непременно кто-нибудь да расскажет. Удивительно, что родители Дарьи не сказали мне об этом. — А потому как они тоже понимают, кто их дочь жизни лишил. — Головков тоже встал, медленно вытер рот тыльной стороной ладони. — Вы нас покидаете, Ирина Владимировна? Никак я вас чем-то обидел? — Время позднее, — Ирина постаралась выдавить из себя улыбку, — а еще надо до дому добраться. — Ну что же, пойдемте, провожу вас, — вздохнул Михаил Эдуардович, — думаю, до дому доберетесь без проблем, я обычно за десять минут до города доезжаю. Усмехнувшись, он широко распахнул перед Ириной входную дверь. Выйдя из дома, Шестакова спустилась по ступеням крыльца и тут же услышала, как загудел электропривод ворот. — Михаил Эдуардович, — решившись, она обернулась к Головкову, — сделайте одолжение, откройте для меня вашу калитку. — Калитку? — не сходя с крыльца, удивленно переспросил подполковник. — Зачем вам калитку? Ворота уже открылись. — Откройте, — улыбнулась Ирина, — будем считать это моим маленьким женским капризом. — Я к капризам, в том числе женским, уже давно равнодушен. — Медленно спустившись по ступеням, Головков вплотную подошел к Ирине и теперь хмуро разглядывал ее сверху вниз. — Думается, если вам что-то очень хочется посмотреть в моем доме, то надо прийти ко мне с постановлением, с понятыми, и тогда уж осматривать. Так ведь, товарищ следователь? — Неужели недостаточно просто попросить хозяина дома? — тихо спросила Шестакова. — Или он чего-то боится? — Скажете тоже, — фыркнул Головков, — чего мне бояться. Мне по-человечески неприятно, я вас принял со всей душой, думал, визит у вас ко мне дружеский, а он, оказывается, официальный. — Одно другого не исключает. — Ирина старалась говорить миролюбиво, но отказываться от своего намерения не собиралась. Мысль о том, что прячущийся на заднем сиденье машины Лунин сейчас наблюдает за ними, придавала ей смелости. — Так что, Михаил Эдуардович, откроете калитку? — Да пожалуйста! Подойдя к калитке, подполковник двумя руками ухватил засов и начал с трудом крутить его из стороны в сторону. Раздался пронзительный, резкий скрип трущегося о металл металла. Наконец, щеколда поддалась и, вырвавшись из проушин, с силой ударила о стальной ограничитель. А ведь действительно, громко. Ирина внимательно наблюдала за манипуляциями с засовом из-за плеча Головкова. — Не очень удобно калиткой пользоваться, — заключила она в конце концов. — А я и не пользуюсь, — равнодушно отозвался Михаил Эдуардович, — вот на днях один раз открыл, так и то палец прищемил. Сами видите, как эта дура выскакивает. — И когда это было, не подскажете? — Почему не подскажу? — усмехнулся Головков. — Позавчера вечером. Я во дворе был, смотрю, машина какая-то незнакомая напротив стоит и мужик непонятный крутится. Ну я и вышел узнать, кто это такой. — И как, узнали? — Узнал, — кивнул Михаил Эдуардович, — братец нашего душегуба оказался, а по совместительству ваш коллега, господин Лунин. Мне вот, кстати, совсем непонятно, каким боком он к этому делу притерся? — Так а никто никуда и не притирался, Михаил Эдуардович. Лунин участия в расследовании не принимает.