— Не принимает, значит, — вздохнул Головков, — странно. Я вот краем уха слыхал, что, когда к вам Толика из СИЗО на допрос возили, у вас в кабинете мужчина находился, один в один на его братца похожий. А вы же знаете, Ирина Владимировна, это непорядок, нельзя так. Хотя, — подполковник с напускным равнодушием пожал плечами, — может, все врут? — Врут, — убежденно отозвалась Шестакова, — конечно врут. Значит, Михаил Эдуардович, калиткой последнее время пользовались только один раз? — Один, — развел руками Головков, — совсем один. — А в тот вечер, когда была убита Мещерская, вы ее, случайно, не открывали? — Нет. — И ничего подозрительного не слышали? Может быть, видели кого-то? — Ирина Владимировна, дорогая моя, — вздохнул подполковник, — в тот вечер я ничего не слышал, не видел и не открывал. В тот вечер меня вообще дома не было. Это ж когда случилось, третьего? А третьего у Гришки Егупова, зама моего, день рождения, сорок пять ему стукануло. Так что мы всей компанией в бане у него сидели, отмечали. На слово поверите или будете моих оперов допрашивать? — До свидания, Михаил Эдуардович, — растерянно пробормотала Ирина и бросилась в раскрытый проем калитки. Сев в машину, она хотела сразу же обернуться назад и высказать Лунину все, что она думает, но в последний момент заметила, что Головков так и стоит у калитки, глядя в ее сторону. Шестакова завела машину и, разворачиваясь, помахала подполковнику рукой. К ее удивлению, он тоже поднял руку и покачал в воздухе ладонью из стороны в сторону. — Ну что? — первым нарушил молчание Лунин, шумно заворочавшийся на заднем сиденье. — Что-нибудь выяснили? — Выяснила, — не глядя на него, отозвалась Ирина, — калитка у Головкова и правда шумная, вот только в день убийства открывать он ее не мог. Его не было дома. — Вы в этом уверены? — На сто процентов. Он был на дне рождения у своего заместителя. Так что я не знаю, что там могла услышать ваша старушка, но Головков к этому не имеет никакого отношения. В ответ Лунин промолчал. Всю оставшуюся дорогу до города он смотрел в окно на мчащиеся куда-то ему за спину ели и сосны и думал о том, что заканчивающийся день был для него одним из самых неудачных за последнее время. Возможно, он был так же плох, как и тот, три месяца назад, когда весь израненный, еле живой Лунин был в бессознательном состоянии доставлен в реанимацию. А быть может, он вышел гораздо хуже. Тогда, три месяца назад, теряющий сознание Илья знал, что все худшее уже произошло и ему надо всего лишь немного потерпеть, чтобы стало лучше. Теперь же понять, когда закончится начавшаяся с самого утра черная полоса, не представлялось возможным. Может быть, подумал Лунин, ему стоит опять, как и три месяца назад, закрыть глаза, расслабиться и отключиться. А когда он вновь придет в себя, вокруг будет светло, ярко от лежащих на прикроватной тумбе апельсинов и тепло от Светочкиной улыбки. Илья тихо, чтобы не услышала Шестакова, вздохнул. Три месяца назад все было гораздо проще. И Светочка была рядом с ним. А теперь… Надо, конечно, ей позвонить, обязательно надо. «Хайландер» послушно дожидался появления своего хозяина возле автозаправки на выезде из города. Вяло попрощавшись с Ириной, Лунин пересел в свою машину. Приехав домой, он вывел на прогулку Рокси и добрых пятнадцать минут стоял посреди пустого двора, наблюдая за тем, как резвится насидевшаяся в пустой квартире болонка. Вернувшись в квартиру, Илья покормил Рокси и открыл дверцу холодильника. Пачка пельменей по-прежнему занимала свое место в морозильном отделении. Поняв, что аппетит исчез куда-то вместе с настроением, Лунин захлопнул холодильник и пошел в спальню. Он долго ворочался на кровати, перекатываясь с боку на бок. Спустя час, поняв, что сон не идет, он в одних трусах вернулся на кухню, неся под мышкой прихваченный у тетки томик Монтеня, и поставил на плиту кастрюлю с водой. Пока вода закипала, Илья бесцельно перелистывал страницы пухлого фолианта, изредка останавливая свое внимание на заголовках. Высыпав в кастрюлю все пельмени из килограммовой упаковки, Лунин открыл наугад одну из страниц. Смысл большинства фраз показался ему слишком туманным, но одно предложение заставило его задуматься. «Нет попутного ветра для того, кто не знает, в какую гавань он хочет приплыть». Может быть, все его сегодняшние проблемы только из-за того, что он сам не понимает, чего хочет добиться? Помнится, не так давно он уверял Шестакову, что его задача вовсе не доказать невиновность брата, а найти настоящего убийцу. Но в таком случае он вполне может быть доволен. Преступник признался в своем злодеянии. Все. Финиш. Приехали. Ирине останется выполнить некоторые формальности, и дело можно будет передавать в суд. Ну а суд, по своей сути, это еще одна, солидно обставленная формальность. Любой следователь заранее может предсказать срок, который получит обвиняемый с точностью плюс-минус год. Конечно, иногда из этого правила случаются исключения, но это вовсе не потому, что в каких-то делах следователь плохо поработал. Таким образом судебная система всего лишь подает слабый, беспомощный сигнал о том, что она еще жива. Но подобными сигналами судьи не злоупотребляют, ибо понимают, если слишком часто давать знать о том, что ты еще жив, непременно найдется кто-то, кто эту оплошность постарается исправить. Так что судьбу Анатолия предсказать теперь совсем не сложно. Ну а то, что Головков-старший оказался ни при чем, это ведь его, Лунина, как представителя закона, должно радовать. Вот был бы казус, если вдруг выяснилось, что начальник районного уголовного розыска еще и убийца беззащитной девушки. Спохватившись, Илья выключил плиту и шумовкой выложил в тарелку примерно половину из плававших в кастрюле разварившихся пельменей. Добавив к этому изобилию изрядное количество кетчупа, Лунин вновь уселся за стол. Ему показалось, что, отвлекшись на кипящую кастрюлю, он упустил из вида что-то важное, какую-то мысль, которая, несомненно, могла ему помочь. Вот только теперь он не знал, что это была за мысль и, уж тем более, какая от нее могла быть помощь. О чем он там думал? «Нет попутного ветра…» Нет, об этом думал Монтень. Тогда о чем, о формальности отечественного правосудия? О судьбе брата? О непричастности Головкова? Нет, мысль звучала иначе. Он подумал, что Головков-старший ни при чем. Именно старший. Но если в ночь убийства эта калитка скрипела так же отчаянно, как и сегодня, значит, кто-то ею воспользовался. Но кто это мог быть, если подполковника не было дома? Ответ напрашивается сам собой. Головков был дома в тот вечер и открывал эту чертову калитку. Только это был не Головков-старший. Это был его сын. Глава 23, в которой Лунин расстраивает сразу двух женщин На следующее утро Лунин заявился в кабинет Шестаковой, держа в руках белый шуршащий пакет с логотипом местного супермаркета. — Я тортик купил, — Илья водрузил пакет прямо на письменный стол, — йогуртовый. Говорят, очень вкусный. — Это что же, у нас с вами прощальное чаепитие будет? — Встав из-за стола, Ирина переставила торт на подоконник и щелкнула кнопкой чайника. — Почему прощальное? — растерялся Илья. — Вы не собираетесь уезжать? — Шестакова удивленно оглянулась на него и вновь склонилась над тортом. В ее руках мелькнули ножницы, и она перерезала туго затянутую бечеву. — Вы же понимаете, что с делом вашего брата ясность полная. Какой смысл вам оставаться? Внушать бессмысленную надежду его матери? Видя, что Лунин не собирается отвечать, Ирина продолжила: — Отягчающих признаков в деле, слава богу, не усматривается, так что это в чистом виде первая часть сто пятой. Практику, думаю, вы не хуже меня знаете. Суд даст ему десять, через семь лет он сможет выйти досрочно. Сколько ему сейчас? Тридцать восемь, если не ошибаюсь. — Тридцать восемь, — еле слышно отозвался Илья. — Ну вот, в сорок пять он уже сможет освободиться. Вам от торта кусочек побольше отрезать? — Можно и побольше. — Илья опустился на стул и, подперев голову рукой, наблюдал за тем, как Шестакова, быстро отрезав от торта два одинаковых, как ему показалось, слишком маленьких треугольника, положила их на блюдца и принесла на письменный стол. — Сейчас я чай налью, — Ирина вновь вернулась к подоконнику, — не грустите, Илья, у вас совсем вид убитый. Не всегда получается так, как нам хочется. — Я это заметил, — Лунин чайной ложечкой отломил кусочек торта, — еще лет сорок назад. Так что уже привык. Торт на самом деле оказался очень вкусным, и Илья усиленно заработал ложкой. — Но уезжать я пока не собираюсь, — сосредоточив свое внимание на стоящем перед ним блюдце, Илья не смотрел на Шестакову, — сначала надо здесь закончить со всеми делами. — И какие же у вас здесь еще дела? — осторожно полюбопытствовала Ирина. — Все те же, — оторвался от торта Лунин. — Во-первых, хотя это и второе по значимости для меня дело, убийство Княжевич. Я обещал вам с ним помочь и пока от обещания своего не отказываюсь. — Пока? — Если я пойму, что ничем не могу быть полезен, то непременно сообщу вам об этом. Но сейчас я еще опросил не всех свидетелей. — Вы опрашиваете свидетелей по этому делу? — От изумления Ирина положила ложку на стол. — Обычно этот метод практикуется при расследовании уголовных дел. — Уже расправившийся со своим куском Лунин печально рассматривал пустое блюдце. — А можно мне еще тортика? — Вы понимаете, какой скандал будет, если наш прокурор об этом узнает? — возмущенно воскликнула Шестакова. — Я думала, вы ознакомитесь с делом и выскажете мне какие-то соображения. А вместо этого вы самостоятельно ведете следственные действия, не имея на это никаких полномочий. — Я сам отрежу. Вздохнув, Илья подошел к подоконнику и взял в руки нож. — Высказывать соображения можно на основании чего-то, но этого чего-то я в деле не увидел. Точнее, я там ничего не увидел. — Вот уж спасибо, — возмутилась Ирина. — Я не говорю, что в деле ничего нет, — Лунин помахал перед собой ножом, — другое дело, что там нет того, на что я рассчитывал. Насчет прокурора вы не беспокойтесь. Если я узнаю что-то интересное, то сразу же сообщу вам, и вы продолжите дело, так сказать, официальным порядком. Мое участие обозначено никак не будет. Потерпите еще пару дней, я думаю, за это время успею опросить всех, кого планировал. — Ну хорошо, — с явной неохотой согласилась Шестакова. — А что у вас значится вторым номером программы? — Вторым, как вы говорите, номером, — улыбнулся Илья, возвращаясь к столу с вновь наполненным блюдцем, — у нас идет расследование убийства Дарьи Мещерской. — Знаете, Илья, что я сейчас сделаю? — процедила Ирина. — Сейчас я доем этот ваш очень вкусный торт, допью чай и пойду в кабинет Летягина. — Точно, надо было его на торт пригласить, — спохватился Лунин, — но вы можете с собой взять, я думаю. Только отрежьте кусок покрупнее, вы очень мелкие режете. — Я попрошу Летягина, — проигнорировала его слова Шестакова, — чтобы он связался с вашим руководством и попросил забрать вас из этого города в целом и из моего кабинета в частности. — Почему? — на мгновение перестал жевать Лунин. — Вы спрашиваете, почему. Да потому, что это уже безумие какое-то. У вас мания, Лунин. Понимаете меня? Мания! Что вы собрались расследовать в деле Мещерской? Ее убили. Ее убил ваш брат, Анатолий Лунин. Мне, кстати, интересно, как так вышло, что у вас с ним одинаковая фамилия? Может, расскажете? — Это долгая история, — Илья покачал головой, давая понять, что не намерен вдаваться в нюансы антропонимики, — точнее, две долгие истории. А касательно того, что с делом Мещерской все ясно, я бы на вашем месте не был так категоричен. — Вы уж лучше на своем месте оставайтесь, — фыркнула Шестакова, — так всем спокойнее будет. — А я и на своем месте не так категоричен, как вы. — Илья отправил в рот последний кусок бисквита и, шумно выдохнув, откинулся на спинку стула. — Просто мне кажется, что в деле есть неясности, которые требуется устранить. Я предлагаю сделать это нам вместе. Но, если хотите, вы и сами вполне можете со всем разобраться, а я тем временем займусь делом Княжевич. — Какие, ну какие неясности вы там смогли разглядеть? — почти простонала Ирина. — Мне кажется, что все неясности, если и существуют, то только в вашей голове. — Вы ведь вчера слышали, как открывается калитка? — ответил вопросом на вопрос Илья. Ирина вынужденно кивнула. — Такие звуки трудно с чем-то перепутать, — удовлетворенно заметил Лунин. — Если предположить, что соседка, которую вы так официально и не допросили, действительно слышала, как отодвигают щеколду, логично предположить, что калитку кто-то открывал. — Но Головкова не было дома! — Дома не было Головкова-старшего, — торжествующе выставил перед собой указательный палец Илья, — а есть еще и Головков-младший. Роман. С учетом того, что он встречался с Мещерской, а потом она его бросила, я не очень понимаю, почему вы не рассматриваете Романа в качестве подозреваемого. — Да потому, что у нас уже есть подозреваемый, — вскипела Ирина, — и не просто подозреваемый, а сознавшийся подозреваемый! Завтра мы закрепим его чистосердечное признание на следственном эксперименте, и всё. Слышите, Лунин? Всё! — Ну, так до завтра у вас еще куча времени, — Илья сцепил руки на животе и теперь ритмично постукивал друг об друга кончиками больших пальцев, — узнайте, где был Роман Головков во время убийства Мещерской. Думаю, что вы это вполне можете сделать и сегодня. — Если выяснится, что его не было в Старом Ясачном, вы от меня отстанете? — устало спросила Шестакова. — Или потом вы придумаете еще что-то новое? — Вы хотите услышать от меня честный ответ или такой, чтобы вам от него стало легче? — Все понятно, — вздохнула Ирина, — будем считать, что ответ я уже услышала. Хорошо, я выясню, где в тот вечер был Головков-младший. Если у вас ко мне больше нет никаких пожеланий, вы, быть может, дадите мне поработать?