— Жестикулировала. — Во! Точно! — обрадовался Эдик. — Приятно иметь дело с образованным человеком. Очень активно она это самое делала, прям жесть. Очень, видать, Толькой недовольной она была. — А Анатолий? — Что Анатолий? — Кравцов с еще большим недоумением посмотрел на Лунина. — Он поначалу всем доволен был. А как иначе? Самогон-то у меня отменный, двойной перегон. Слеза! Могу налить стопарик. Слепень наконец выбрал удачный момент и, зайдя на свою жертву со спины, укусил Лунина за шею. Илья судорожно хлопнул рукой себя по загривку и почувствовал, как под ладонью что-то брызнуло во все сторону мокрым. — В другой раз. Вы лучше скажите, Анатолий с Дарьей как разговаривал? Тоже жестикулировал? Может, кричал на нее? Вы вообще что-то из разговора слышали? — Ничего я не слышал, — вздохнул Кравцов, — я как-то и не прислушивался особо. А Толик, он сидел себе спокойно, руками не махал. Он гитару ими держал. А чтоб он кричал когда на кого, я что-то такого вообще не припоминаю. Да и вообще он ведь всегда не шибко разговорчивый. Вот сидишь с ним за столом, выпиваешь, а он все молчит, молчит. Потом скажет что-нибудь такое, шибко умное, и опять молчит. У него книжка, кажись, есть какая-то, вот он в ней как вычитает какую мыслю, так потом непременно тебя и озадачит. — Значит, Анатолий в тот день вел себя спокойно? — Как всегда, — кивнул Эдик. — Потом, как Дашка ушла, он, конечно, пригрустил малость, выпил пару раз всего с нами да и ушел. Это я еще точно помню. Вот как остальные уходили, этого я уже не припоминаю. Кстати, вру! Когда Толик уходил, он что-то вдруг занервничал, я даже удивился. — А подробнее можно? — Можно и подробнее. Встал из-за стола он нормально, попрощался со всеми, а как за забор вышел, калитку прикрыл, и тут как прорвало его. Таким матом покрыл на всю улицу, мне аж перед мужиками неудобно стало. — Вас? — уточнил Илья. — А за что? — Да кто ж его поймет, — недоуменно пожал плечами Кравцов. — Пить надо в меру, а то ж как бывает, глаза зальют, а потом контролировать себя не могут. Вот у меня, верите, нет, никогда такого не бывало, чтоб я больше нормы выпил. Ни в жизнь! — А у вас норма это сколько? — заинтересовался Лунин. — Так пока не упаду. — Эдик широко улыбнулся и потер горло, оживляя пересохшие связки. — Может, все же по стаканчику? — Спасибо, — Илья поднялся со скамьи и потер зудящее место укуса, — мне еще в город ехать. Пойду я. — Ну так и счастливого пути. — Кравцов вскочил на ноги и, потеряв к Лунину всякий интерес, устремился к дому. Уже заскочив на крыльцо, он обернулся: — Выходить будете, калиточку прикройте, если не трудно, а то куры соседские заходят, весь огород раскопали уже. — Непременно! Илье хотелось сказать еще что-нибудь о пользе существования заборов даже для тех, кому нечего скрывать, кроме своего огорода, но ничего остроумного в голову не приходило, и он молча пошел к калитке. Оглядевшись по сторонам в поисках бродячих кур, он не глядя потянул на себя деревянную створку и тут же коротко чертыхнулся. Одна из штакетин на калитке была оторвана, и из поперечной доски торчал ржавый гвоздь, о который Лунин и оцарапал запястье. Илья приложился губами к ранке, а затем сплюнул себе под ноги. Хотя Лунин и не возлагал особых надежд на визит к Кравцову, ему все же было обидно, что разговор оказался совершенно бесполезным. Потирая запястье, он сделал несколько шагов к автомобилю, оставленному в тени нескольких растущих на обочине берез. Каждый шаг его был медленнее предыдущего. В конце концов, не дойдя пару метров до машины, Илья остановился, взглянул на оцарапанную руку, после чего зашагал в обратном направлении. Вернувшись к покосившейся калитке, он присел на корточки и осторожно провел руками по густорастущей с обеих сторон тропинки траве. Он бы никогда не заметил того, что искал, если бы не яркое июньское солнце. Под его лучами маленький кусочек нержавеющей стали на мгновение блеснул из-под отогнутых в сторону лопухов, а еще через секунду уже лежал у Ильи на ладони. Распрямившись, Лунин как следует разглядел свою находку. Самая обыкновенная, серебристого цвета застежка от часов, к которой крепился небольшой, неровно оторванный кусочек черного ремешка из искусственной кожи. Судя по всему, ремешок был уже потерт или надорван когда-то уже давно, и большого усилия, чтобы разорвать узкую полоску дешевого кожзаменителя, не потребовалось. — Нехорошо, очень нехорошо, — пробормотал Илья, пряча находку в карман. Сокрушенно вздохнув, он огляделся по сторонам и, убедившись, что за ним никто не наблюдает, вновь направился к своему автомобилю. Вернувшись в Одинск уже ближе к вечеру, Илья на пять минут вывел Рокси во двор, после чего вновь созвонился с Шестаковой и, договорившись с ней о встрече, уехал в следственное управление. В само здание он заходить не стал и бесцельно слонялся перед высоким крыльцом, заложив руки за спину и уставившись себе под ноги. Погруженный в размышления, Илья не обратил никакого внимания на въехавший на стоянку следственного комитета небольшой белый автомобиль. Не заметил он и того, что сидевший за рулем автомобиля человек уставился на Лунина и неотрывно следил за его перемещениями из стороны в сторону. Человеку в белой машине Лунина было видно очень хорошо. До него было не более двадцати метров. Если бы Илья неожиданно поднял голову и обернулся, то он наверняка смог бы заметить, что за ним наблюдают, но обернулся Лунин только тогда, когда его окликнули. Окликнула его невысокая, стройная, темноволосая женщина, спускающаяся по ступеням следственного управления. Увидев ее, Лунин смущенно заулыбался и непроизвольно провел руками по джинсам, вытирая вспотевшие ладони. Женщина задала Илье какой-то вопрос, в ответ он отрицательно покачал головой и, подхватив ее под локоть, повел вдоль фасада здания. Они шли рука об руку, неторопливо, как люди, у которых впереди вся жизнь. Лунин что-то рассказывал своей спутнице, но, к сожалению, ее реакцию со спины понять было невозможно. Через пару десятков шагов они остановились, и Илья, достав из кармана телефон, что-то показал на нем темноволосой. Та долго рассматривала снимок, затем расхохоталась, так что ее плечи затряслись, а голова начала подергиваться вверх и вниз в приступе дикого, необузданного веселья. Очевидно, от такого поведения женщины Лунину стало несколько неудобно. Он быстро оглянулся, затем положил руку на плечо спутнице и привлек ее к себе. Та, насмеявшись вволю, наконец успокоилась и положила голову Илье на плечо. Они вновь неторопливо двинулись по тротуару, миновали парковку и теперь неторопливо шли вдоль проспекта, по которому вереницей спешили домой после долгого трудового дня многочисленные автовладельцы. Сидящий в машине человек открыл дверь. Все можно было сделать прямо сейчас, много времени это не отнимет. После некоторого колебания рука потянулась обратно, захлопывая дверцу автомобиля. Нет, лучше без свидетелей. Не привлекая ненужного внимания. Как-нибудь в другой раз. Двигатель негромко заработал, и машина с наблюдавшим за Луниным человеком, не привлекая внимания, выехала со стоянки следственного комитета. Перестраиваясь в левый ряд, она подрезала тяжелый черный внедорожник, водитель которого раздраженно надавил на клаксон. Дважды моргнув габаритными огнями, белый автомобиль ускорился, успел проскочить перекресток на уже угасающий желтый, а затем и вовсе скрылся из вида. * * * Вот и все. Хотя нет, не так. Правильнее сказать, все готово. «Вот и все» он скажет, когда будет далеко отсюда. Трошин выключил компьютер и, откинувшись на спинку кресла, закинул руки за голову. Все готово. Все, кроме него самого. Как там писал Булгаков? Осетрина не может быть второй свежести? Может, осетрина и не может, а вот человек — запросто. Самого себя Николай уже давно считал именно ее, второй свежести, представителем. Способным где-то схитрить, в чем-то обмануть. Как оказалось, способным даже, пусть и не желая этого, убить человека. На многое способен человек данной категории. А что делать, жизнь сложная штука, и порой приходится поступать не так, как учили мама с папой. Если хочешь быть идеально правильным, то чтобы сохранить свою изначальную, первую, свежесть, надо сидеть безвылазно в холодильнике. Потому как чуть попал под горячие лучи жизни, так товарный вид сразу и теряется. А коли перешел во вторую категорию, жить становится сразу легче. Режим хранения у тебя сразу другой, диапазон температур шире, больше можешь вынести. Больше! Во всех смыслах этого слова. Но ведь есть и граница. Вроде размытая она, нечеткая, но перешагнешь ее, и все, назад не вернуться. Потерял ты свою, пусть и вторую, категорию. Несортовой товар! Такому место только на свалке. И пусть ты сможешь уехать далеко, туда, где тебя никто не знает и, если повезет, никто не найдет, сам-то ты будешь знать о себе правду. Конечно, ее можно постараться забыть, загнать в такие глубины памяти, в которые никогда не захочешь заглядывать снова. Не захочешь, а заглянешь. И будешь заглядывать вновь и вновь, терзая себя вопросами. Кто я? Человек, бросивший свою семью? Человек, оставивший любящих его людей без гроша в кармане? Человек, который, исчезнув, оставил жене и детям десятки миллионов долгов и заложенный по кредиту дом? Человек? Живут же как-то другие, не заморачиваясь о подобных пустяках. Может, конечно, у них внутри как-то все иначе организовано? Не как у людей… Что ж я заладил, люди, не люди, нелюди. Надо меньше думать, меньше у себя самого в башке ковыряться. Но ведь Маринка приходит, когда о ней не думаешь. Ночью приходит и садится на край кровати. Сидит, смотрит, глазищами своими в темноте блестит. Здоровые глазища у нее, еще больше, чем раньше были. Блестят, смотрят на тебя, потом, раз, и на мгновение погасли. Моргнула она, значит. Оказывается, мертвые тоже моргают. А потом сидит и опять смотрит. И ведь не говорит ничего, гадина! Хотя ей-то что говорить? Это, может, ему что-то сказать надо? Извиниться перед ней, покаяться. Вот Ленка-то обалдеет, когда он среди ночи каяться начнет. Услышав за спиной тихий шорох, Трошин вздрогнул и открыл глаза. — Ты ужинать идешь? — приоткрыла дверь жена. — А то тебя снизу не дозовешься. — Иду. — Николай торопливо вскочил с кресла и бросился к выходу из комнаты, словно боялся, что витавшие в воздухе мысли материализуются и станут видны Ленке. — Может, нам выпить сегодня малость? У меня бутылочка винца красненького в запасе имеется. — Есть повод? — на всякий случай уточнила Ленка. — Ну а как же без повода, — усмехнулся Трошин, кладя жене руку на бедро, — смотри, погода хорошая, дети веселые, муж рядом. Вон сколько поводов. — Да уж, прям редкое событие, погода хорошая, — она в ответ провела рукой ему по спине, — если хочешь, давай выпьем, чего уж там. Пока жена раскладывала ужин по тарелкам, Николай достал бокалы и откупорил бутылку. Наполнив оба бокала почти до краев, он пододвинул один Ленке. — Ну, будем! — Вот ты торопыга! Хоть скажи, за что пьем. — Ленка протянула в его сторону руку, и бокалы с легким звоном соприкоснулись. — За нас, конечно! За что еще нам пить? — Сделав несколько больших глотков, Николай осушил свой бокал. А ведь пить надо было не чокаясь, беря в руку вилку, подумал Трошин. Если «за нас». Ведь никаких «нас» скоро не будет. Он протянул руку к бутылке и, не обращая внимания на удивленный взгляд жены, вновь наполнил бокал. * * * — Илья! Лунин обернулся. Ирина легко сбежала по ступеням и, подойдя к нему, остановилась в нерешительности. — Почему вы не хотите поговорить в кабинете? — Давайте лучше немного пройдемся, — Илья подхватил Ирину под локоть, — не хочу, чтобы кто-то случайно помешал нашему разговору. — Надо же, вы меня интригуете, — улыбнулась Шестакова. — Что же такого удивительного вы мне хотите поведать? — Есть кое-что. Кое-что о деле Княжевич. — Вот как? Вы нашли преступника? Или, быть может, вы отыскали саму Княжевич? — Княжевич? Нет. Но я нашел человека, который может рассказать эту историю во всех подробностях. Причем, думаю, будет правильно, если он расскажет ее именно вам. — Почему мне? — Когда я впервые увидел фотографию Княжевич, я подумал, что это очень красивая девушка, — произнес, словно не услышав вопрос, Лунин, — а заодно я подумал, что у нее непременно должен быть кавалер и, может быть, даже не один. — Сугубо мужская логика, — с усмешкой отозвалась Ирина, — у вас все строится на первобытных инстинктах. — Возможно, — согласился Илья, — хотя в протоколах допросов видно, что вы тоже не исключали такой вариант, во всяком случае, вопрос о наличии молодого человека фигурировал частенько. — Но все отвечали одно и то же: никакого кавалера у Марины не было. Или вы хотите сказать, что кто-то изменил свои показания? — Видите ли, в чем дело, — вздохнул Илья и остановился, — мы с вами по-разному задавали вопросы. Вы спрашивали, есть ли у Марины молодой человек, а я исходил из того, что он есть, и просил вспомнить хоть что-то, что может подтвердить это предположение. — И? — насторожилась Шестакова. — И я нашел одну девушку, одноклассницу Княжевич, которой почти за год до своего исчезновения Марина прислала одну фотографию. Она познакомилась с мужчиной, который, скажем так, несколько старше ее, и на всякий случай решила подстраховаться. Перед тем как первый раз сесть к нему в машину, она сфотографировала номерной знак и сбросила подружке. — Лунин достал из кармана смартфон. — Сейчас, сами знаете, все эти облачные хранилища, там все лежит кучу времени, даже то, что никому не нужно. Эта девушка вспомнила про фотографию и переслала ее мне. Я сейчас покажу вам этот снимок, а потом уже вам решать, что делать дальше. Илья протянул Ирине смартфон. На экране был виден автомобиль, большой черный японский внедорожник. Шестакова провела пальцами, увеличивая изображение, и тихо охнула, чуть не выронив телефон. Илья вовремя успел подставить руку. — Сами понимаете, установить владельца машины труда не составило, — Лунин убрал телефон в карман, — но я хотел устранить все неясности и попросил кое-что для меня выяснить. Так вот, через два дня после того, как Марина прислала подружке фотографию номерного знака, на одно имя были зарегистрированы две сим-карты, я так думаю, что заодно были куплены и два телефона, про которые никто больше не подозревал. Владельцы этих двух сим-карт активно между собой общались, в том числе и в день исчезновения Княжевич. — Как вы установили номера? — непонимающе пробормотала Шестакова. — Разве это так важно? — Илья повернулся к Ирине, и теперь они стояли лицом к лицу. — У меня есть один знакомый, он иногда помогает мне получить информацию неофициально. Я попросил провести детализацию разговоров и переписки телефона вашего брата. По его основному номеру ничего интересного не было, но оказалось, что на его имя зарегистрированы еще два номера, которые общались только между собой. Содержание переписки пока неизвестно, но, судя по тому, что она оборвалась в день исчезновения Княжевич, Николай общался именно с ней. — Не может быть, — прошептала, отворачиваясь от него, Шестакова, — этого просто не может быть. Я бы почувствовала. Я бы поняла, что он от меня что-то скрывает. У нас с ним с самого детства друг от друга секретов не было. Голос ее задрожал, а потом случилось то, чего Лунин одновременно и ждал, и боялся. Ирина зарыдала. Машинально оглянувшись, словно почувствовав на себе чей-то осуждающий взгляд, Илья неуверенно пробормотал: — Не надо. — Лунин осторожно коснулся рукой ее плеча. Ирина не отстранилась, и тогда он обнял ее и зашептал ей прямо на ухо: — Не надо, пожалуйста, не надо плакать. Других слов ему в голову не приходило, поэтому он раз за разом повторял одно и то же. Наконец, прижав стиснутые кулаки ко рту, Шестакова сумела остановить рыдания. Взглянув на Илью, она прошептала: