– Дело в том, что никто точно не знает, когда именно пропал Роберт. Его родители погибли и он жил один. Насколько мне известно, ни с кем кроме Вас и Вашего парня не общался. У него был отпуск, после которого он должен был выйти на работу. Но не вышел. Сначала думали, может, что-то случилось, или просто решил слинять, но через неделю его отсутствия забили тревогу. Так что, исчез он несколько дней назад или, может, месяц – никто точно сказать не может. – А соседи? – Ничего не видели, ничего не слышали, ничего не знают. – Вы думаете… – продолжать было страшно. – Он мёртв? – Думать пока рано, именно поэтому я пришёл к вам. Надеялся, что вы что-нибудь знаете. Но я лишь помотала головой. – В таком случае, Дарья, если вдруг вы что-то вспомните или узнате, позвоните по этому телефону, – он протянул небольшую желтую визитку. – Да, разумеется, – растерянно кивнула я. Пропажа Роберта никак не вписывалась в весь дурдом, который и без того творился вокруг. – Ну и что за нафиг происходит? – чуть ли не прокричала подруга, как только дверь за следователем закрылась. Как будто бы я знала ответ на этот вопрос! – Кто вообще этот ваш Роберт? Тот самый друг, с которым вы гуляли летом? – Да, он. Это все так странно… Он был лучшим другом Туре. Он не мог не прийти на его похороны. Неужели он тоже… Что с ним может быть? Неужели его кто-то убил? Не знаю, почему мысль «убил» была первой пришедшей мне в голову. Но ведь люди не исчезают просто так, особенно на такое долгое время. Либо они хотят сбежать, либо…мертвы. – Так, подруга, знаешь что? Что бы с ним ни было, сейчас мы этого точно не узнаем. Так что пойдём-ка смотреть фильм и ложиться спать. Я не стала спорить. Фильм и сон сейчас казались лучшим средством, чтобы отвлечься от всего, что на меня навалилось. Глава 11 ДАША Я боялась наступления ночи, но она прошла на удивление спокойно. Хоть теперь я и была не одна, легче от этого не стало. Больше всего пугало, что аноним может вновь объявиться. Но ничего не произошло. Ни ночью, ни даже наутро. Встали мы рано, вместе испекли блинчики и все утро смотрели «Ютуб». Вику ждали домой к двум, и я решила поехать с ней, заняться все равно было нечем, а кафедра освобождалась только с трёх, до этого времени там проходили занятия у других групп. Я любила бывать у Вики дома. С ее семьей никогда не соскучишься, каждый день, в любое время суток там царит шум и гам. Мама Вики Галина Степановна, добрейшая женщина, почти сразу же усадила нас за стол и налила горячий чай. – Ну, рассказывай, Даша, как твои дела, как жизнь? Я слышала, твоего мальчика не стало… Прими мои соболезнования. Разговоры о Туре то и дело заставали меня врасплох. Я ненавидела их и старалась всячески избегать – вспоминать о прошлом было больно. Но Галину Степановну я не видела больше месяца, а когда была у них дома в последний раз, Туре был еще жив. Поэтому я не обижалась. Каждый, кто меня знал, хотел высказаться по этому поводу, и я их не осуждала. – Спасибо, – вздохнула я. – Мам, я уже передавала Даше твои соболезнования по телефону еще в день похорон, – встряла в разговор подруга, – давай сменим тему. – Да, ты права, лучше расскажи, как там учеба? Следующие полчаса мы наперебой обсуждали, какая тяжёлая ноша взвалилась на наши плечи. Галина Степановна тоже позвала меня на дачу, и отказывать ей очень не хотелось, но как минимум, с собой у меня не было никаких вещей, а как максимум – мне следовало становиться храбрее. Всего одна ночь в пустом доме. Это не страшно. По дороге меня подкинули в университет. Поблагодарив семью Вики, я побежала в корпус. Все, у кого уже прошли занятия, давно разбежались, и я осталась одна. Даже пожилая лаборантка, наказав мне вернуть все инструменты, которыми я буду пользоваться, благополучно ушла домой. Я открыла учебное видео и начала шить. Работать руками – не мой конёк, но, упорно тренируясь, я боролась с самой собой и доводила хирургические швы до совершенства. Стежок за стежком, узелок за узелком. Это умиротворяло. Когда все импровизированные раны были ушиты, я распускала швы и начинала шить вновь. Работали мы на препаратах, или, говоря языком, понятным для простого народа, трупах. И если вы до сих пор не скривились от отвращения и не перелистнули эту страницу, то поспешу добавить: в них не осталось почти ничего человеческого. Препараты были похожи скорее на гигантских кукол, чем на людей. То, что раньше было кожей, сейчас напоминало кусок старой резины. Не самый лучший объект для тренировки, но другого выбора все равно не было. Перешивая ногу раз двадцатый, я не заметила, как за окном стали сгущаться сумерки. Осень набирала ход, и с каждым днем темнело все раньше. Сейчас часы показывали около семи вечера. Оставалось освоить еще один шов, и можно идти домой. Этот «маленький шовчик» занял у меня около часа. Спина начинала предательски ныть: явный знак того, что пора собираться домой. Я бережно вымыла инструменты, сложила их в отдельный лоток, и направилась в лаборантскую, чтобы поставить лоток на место. А по дороге молилась всем богам, чтобы автобусы все еще ходили в мою глушь. Тратить деньги на такси не хотелось, но обстоятельства шептали, что это будет лучшим выходом. В конце концов, если автобусов не будет, у меня все равно не останется выбора. Я вернулась в кабинет и устало закинула рюкзак на плечо. Подошла к окну и закрыла жалюзи. Не люблю, когда в темноте открыты окна. Все происходящее сразу же становится как на ладони, а кабинет, в котором я занималась, к тому же находился на первом этаже и был доступен взору каждого мимо проходящего. Взяла клеёнку, чтобы накрыть препарат и развернула ее, но в следующую секунду сердце совершило кульбит. Я попятилась назад, хватаясь за парту. Рука, принадлежавшая телу, была повернута в сторону и безжизненно свисала с железного стола, хотя я ясно помню, что ничего подобного после себя не оставляла. Но больше пугало другое: листок бумаги, зажатый меж окаменевших полусогнутых пальцев мертвого человека. Я зажмурила оба глаза, мечтая, чтобы это оказалось лишь видением. Затем осторожно приоткрыла правый, но бумажка никуда не делась. Она была такой же материальной, как стол, стены и этот чертов труп. Она предназначалась мне, я была уверена в этом больше, чем на тысячу процентов. Встала на цыпочки и потянулась к столу, осторожно цепляя записку кончиками пальцев. Она с лёгкостью выскользнула из своего «крепления». Лист бумаги был чуть влажным и отвратительно пах формалином. Не помню, как разворачивала его. В памяти осталось лишь то, как дрожали руки и как пелена затуманила взгляд. Сердце билось где-то высоко в горле. «Не знал, что написать тебе, поэтому решил сказать, что скучаю. Мне так не хватает пар по хирургии, когда мы сидели за одной партой и учились вязать узлы на тренажёре. А сейчас ты делаешь это без меня, и мне больно. Но я все равно люблю тебя». Я совсем не помню, как пулей вылетела из кабинета. Кажется, я кричала. Бежала по коридору и вопила. В коридоре было темно: видимо, охранник погасил свет во время вечернего обхода, и это пугало еще сильнее. Я неслась вперёд, не разбирая ничего на своём пути. Я не знала, к чему бегу или от чего убегаю, мне просто было страшно, очень-очень страшно. Казалось, я одна в этом ужасном месте, и через секунду умру. По щекам катились слезы. Я осталась один на один с каким-то дурацким ночным кошмаром, чудовищем из классического фильма ужасов. Если оно настигнет меня, мое тело найдут не раньше понедельника. Я буду кричать, но мне никто не поможет. Когда я увидела тонкую щелку света под дверью одного из кабинетов, не раздумывая, распахнула дверь и влетела внутрь. Тут же захлопнула дверь обратно и прижалась к ней спиной. Посмотрела на свои руки: они все так же дрожали. Но сейчас я хотя бы в безопасности. Чудовище, кем бы оно ни было, меня не достанет. Я продолжала смотреть, как дрожат и покрываются водой (кажется, это мои слезы) руки. Только потом подняла взгляд, чтобы оглядеть окружающую обстановку. Тут то я с ними и столкнулась. Серо-зеленые глаза цвета полыни находились совсем рядом с моим лицом и смотрели непонимающим взглядом. – Нет! Не подходи! – взвизгнула я и схватилась за ручку двери. – Даша, – проговорил мягкий голос, – Даша, тише, это я. И только сейчас я поняла, что передо мной стояло не чудовище, а всего лишь Герман Андреевич. – Господи… – прошептала я и закрыла лицо руками. – Господи? Так меня еще никогда не называли. Ну же, Даша, успокойтесь. Это всего лишь я, и я не причиню вам вреда. Я почувствовала, как сильные руки легли мне на плечи. – Это были вы? – Понятия не имею, о чем вы, но давайте сядем и спокойно поговорим. Может, воды? – Значит, это был он, – продолжала шептать я, но Германа послушала и уселась за первую парту. На ней лежал хирургический тренажёр. – Кто – он? Даша, может объясните, что произошло? – он говорил мягко, но в голосе слышалось волнение и даже страх. Еще бы, не каждый вечер к вам в кабинет врываются полусумасшедшие студентки. Я вздохнула и промолчала. Главное, я в безопасности. Я здесь не одна, а значит, чудовище не накинется сию же секунду. – Даша? – Да какая разница, вы все равно не поверите, – устало ответила я. Из тела точно разом выжали все силы; ужасно захотелось спать. – Что бы вы ни сказали, я не буду подвергать ваши слова сомнениям, Даша. Просто расскажите, – и его рука вновь легла на мою. Я молча протянула ему листок, который все это время сжимала в кулаке. Герман едва заметно шевелил губами, когда его глаза бегали по строкам, аккуратно выведенным на акварельной бумаге. – Что это? Глаза наполнились слезами. – Я была во втором кабинете, ш-шила. По-по-пот-том, – из-за нахлынувших рыданий слова давались все труднее, – я пошла относить инструменты в лаборантскую. А к-когда вернулась, то увидела это в руке трупа. Записка была зажата прямо между пальцев. Это он. Это его почерк. Взгляд преподавателя стал мрачнее тучи. Он не поверил. Я так и знала. – Впрочем, это не имеет значения, – я резко встала, – я же говорила, что вы мне не поверите. Но Герман Андреевич тут же вскочил следом за мной и, надавив на плечи, ловким движением заставил сесть обратно. – Успокойтесь, Даша, я верю вам, только успокойтесь. Легко сказать. Рыдания накатили с новой силой. И тогда он обнял меня. Просто взял и обнял, и я продолжала плакать, пачкая его белый халат своей тушью. – Это чей-то глупый розыгрыш. Дурацкая, идиотская, совершенно не смешная шутка, – констатировал Герман Андреевич, когда я немного успокоилась. Кажется, он и без объяснений понял, о ком речь. – Это неприемлемо и жестоко. – А знаете…это не первая записка. Первая была несколько дней назад, когда мы сдавали вам зачет. Вы тогда еще впервые сказали мне о Слёте. В тот день я пошла домой и, когда надевала куртку, обнаружила в ней записку. Он поздравлял меня с успешно сданным зачётом. Еще позже прислал домой букет цветов, точно такой же, как мне однажды дарил Туре на семнадцатилетие. Он так и подписал его: «семнадцать роз, как на семнадцать лет». Он откуда-то знал! И сейчас он тоже знает! Знает, что я здесь! – Послушайте, Даша, давайте подумаем логически. Человек, который пишет все эти вещи, явно близок с вами, ведь он знает то, что может знать не каждый. Подумайте, может это кто-то из друзей? Может быть, кто-то из них лишь кажется другом, а на самом деле завидует вам? Вы умная и красивая девушка, я бы тоже завидовал. Уголки моих губ поползли вверх. Плакать больше не хотелось, и я вытерла остатки слез тыльной стороной ладони. – Нет, этого не может быть. Никто из моих друзей никогда бы так не поступил. К тому же, когда я получила первую записку, все они были рядом. Я ошибалась. Рядом были не все. Ник с Ромычем ушли с зачета раньше и направились к столовой. Это как раз мимо гардероба, но…нет, это невозможно. Это не может быть ни Ник, ни Ромыч. Они мои друзья. – Знаете, Даша, давайте я отвезу вас домой. Я замялась. Если бы он и вправду отвёз меня, это было бы прекрасно. Во-первых, автобусы уже все равно не ходили, а во-вторых, мне не хотелось оставаться одной. Но никогда прежде от преподавателей мне не поступало подобных предложений. – Вам, наверное, не по пути. – По пути. Пойдёмте. – Но у меня там…вещи остались…