— Ты ж у меня через забор, сосед. Почему я никогда не видел вас вдвоём? — Да мы недавно встречаемся. — Что ж ты с ней сделал такое ночью, что с утра пришлось в клинику везти? — Не смешно. Там неясно, что за диагноз. — Ну ладно, раз так, здоровья вам, болезные. Как хоть звать-то её, новую твою зазнобу? — Юна Прищепкина. Она мне говорила, вы уже знакомы — ты вроде аспирантам лекцию в составе какого-то курса прочёл? — Ой, какой фейспалмище-е-е! — застонал Петров, закрывая лицо ладонями. — Не будь кретиноидом, не зависай здесь — а беги, прямо сейчас беги дальше, чем видишь! — Почему? — Она же совершенно безбашенная, просто без руля и ручки её несёт! Прикинь, на семинаре уставилась на меня и спросила, что у меня с лицом! С моим лицом что — что-то не так? Ну, кроме того, что оно по жизни кривое? — Она преподаёт детям этикет, — машинально сообщил Феликс. Петров, скорчившись, упал на диван в холле и оглушительно захохотал, пугая других пациентов. — Этикет… она… детям… хорошие… манеры? Ты… Беги, идиот! Беги!! — Не побегу, — наотрез отказался Еремеев. — Она красивая и интересная. — Ну да. На один раз — это я ещё понимаю… Сначала ей вставил — потом её выставил! Вот и весь разговор! Нет, этикет? Нормы поведения, приличия, вот это вот всё? Ты серьёзно? — В странах Латинской Америки. Её специальность — испанский язык и литература. — Да она же из тебя все соки высосет — и на наши проекты уже ни черта не останется! — Для этого она слишком наивна. Петров продолжал хохотать: — Нет, батенька. Наивен ты. И чего тебе было не остаться с Марией, а? Стабильный статус, иммиграционный адвокат, толковая девчонка, и красотка впридачу! Зачем пять лет её за нос водил? I don’t get you. — Я согласен, Маша отличная. Я бы сам от неё не ушёл. Напоминаю тебе, она ушла, потому что я не хотел жениться. — Так а почему не хотел-то? Вот тупарь! — Просто, понимаешь… в ней, да и в остальных… не было, ну… короче, ты понял. — Да ладно. Что же это? — заговорщическим полушёпотом спросил Петров, театрально округляя глаза. — Не знаю… какое-то волшебство, что ли. От Еремеева не укрылось, что пожилой академик моментально переменился в лице, стоило ему услышать это слово. Всё клоунское поведение мигом с него слетело; проступила глубокая задумчивость и тоска. — Сева, что такое? Тебе нехорошо? — Мне всегда хорошо, — отмахнулся Петров. — Просто нечасто доводилось слышать это слово. Волшебство… М-да. И всё-таки — ну ты что, всерьёз никак не хочешь её рассматривать как вариант для одной ночи? Я бы именно так и поступил. — Не хочу, — Еремеев медленно подбирал слова. — Я стал думать о себе: уж не романтик ли я. Точно, грёбаный романтик. Потому что романтизировал брак. Потому и не женился. Брак мне всегда казался чем-то волшебным. Как интимный, секретный договор между людьми, у которых особенная любовь. То есть как бы тебе объяснить. То, что люди опошлили брак девятью разводами на десять свадеб, не уменьшило волшебность этого союза в моей голове. У моих родителей это было, знаешь. — Да ну. А я вот не романтик. Не то что не верю в любовь — верю, конечно; просто знаю, что статистически везёт лишь единицам. И это, боюсь, не твой случай с этой… макитрой безголовой. Хрен знает, что ей от тебя нужно, раз так быстро на тебя повесилась. Какую-то выгоду ищет. — Не ищет. — Тогда какого рожна в твоей койке проститутствует? — Сева! Из неё такая же проститутка, как из тебя бойскаут. — Ты весь в своих формулах и расчётах — знаю, сам таким был. Не видишь очевидного, сынок. Ей от тебя точно что-то нужно. Вот и вцепилась. Даже в койку легла прямо в день знакомства. Ушлая девица! — Да какое… не нужно ей от меня ничего! Она вообще была девственницей. — И ты в это поверил? Ну точно, как с гор спустился, — снова засмеялся Петров. — Из неё такая же девственница, как из тебя ковбой. — Говорю тебе. Так что будь добр, прекрати все эти рассуждения про проституток. — Это не девственность, а как их… месячные? — Петров пожал плечами. — Хотя тут я умываю руки. Про женскую физиологию так ни хрена и не понял к седьмому десятку лет. А вот в жизни понимаю побольше твоего. Ещё взвоешь от неё и мои слова вспомнишь. Она под тебя легла не просто так. — Легла, потому что считает, что приговорена смертельной болезнью. Сейчас врачи это выясняют. — Ох етишкин ты пистолет. Даже такое она удумала и тебя в эту клинику приволокла? — Это я её приволок. — Да хоть девственница, хоть не девственница — в любом случае выходит, у неё в башке тараканы размером с Эмпайр Стэйт Билдинг. Мало тебе проблем? В этот момент к ним подошла Юна. — И ты заставил меня через это пройти! Мне в мизинец и в другие мышцы воткнули иголки… Сделали МРТ позвоночника… Сейчас обрабатывают результаты! Как велишь их дождаться? Как смертник, ждущий казни? — Привет, макитра, — с ледяной улыбкой обратился Петров к Юне. — А… снова вы? — девушка даже не удивилась. Еремеев налил воды из кулера, подошёл к Юне со стаканом; та резко грохнула снизу по дну стакана, облив мужчину, и выбежала из клиники. — Посмотри за её вещичками, — минутку, пожалуйста, Сева! — попросил Еремеев, бросаясь вслед за Юной. — Да она же истеричка! Я вам, остолопам, в няньки не нанимался! — возмущённо проорал Петров в стремительно удаляющуюся спину коллеги. — Я не стану ждать результатов, я этого не вынесу! — кричала Юна, летя, словно пущенная стрела, по дорожке прочь. Еремеев поймал её, неистово отбивающуюся, и потащил обратно: — Юна, зачем сходить с ума преждевременно? Давай дождёмся результатов — пройдём через это вместе! — Вместе? У тебя что — тоже левая рука отнимается⁈ — Нет, но… — Тогда и не говори, что понимаешь меня! Не смей так говорить! Когда Феликс втащил-таки отчаянно сопротивляющуюся Юну в клинику, почти сразу выглянул врач: — Результаты готовы, заходите. Мужу тоже можно. Петров, скрывая тревогу, остался ждать за дверью. Когда та, наконец, открылась и из кабинета пулей вылетела разгневанная Юна, Петров перехватил Еремеева: — Одна секунда. Диагноз-то хоть скажи. — Две грыжи; та, которая на стыке шейного и грудного отделов, и повлияла на руку, — бросил, торопясь за Юной, Феликс. — Болезнь мотонейрона отрицательно. Хотя доктор сказал, что Юнины опасения были обоснованы: действительно проявления похожи, и симптомы на начальных этапах могут быть идентичны. Подёргивания, потеря силы в конечности… Так что зря ты так о ней. — Зря или не зря — время покажет. Ты рюкзак-то дурындин забери у меня. — Спасибо, что постерёг, Сев. Увидимся завтра в лаборатории. Юна уже стояла у машины, пританцовывая от нетерпения. Всю дорогу она молчала; Феликс тоже не начинал разговор. Когда они подъехали к его дому и он поставил машину в гараж, Юна подошла к нему. — Ты был прав — грыжа, зажим. Пережитое на ЭНМГ ужасно, но… спасибо, что заставил меня на это решиться. Я тебе очень благодарна. — Благодарна — отработай, — Феликс уставился на Юну. Он ждал. — Феликс, — медленно начала она, — я тут подумала… Давай считать, что ничего не было. Ну правда — я ведь была уверена, что всё для меня кончено. А оказалось, осложнения остеохондроза. — Короче говоря, ты передумала насчёт нас, — понимающе кивнул Феликс. — Жизнь не кончена, заиграла новыми красками, и без налёта отчаяния всё теперь представляется тебе другим. Верно? Юна обрадованно закивала. Он её понял! — А теперь послушай меня, деточка. У нас было пари. Ты продула. Уговор есть уговор, придётся расплатиться за свой промах. — Феликс, мы взрослые люди. Это было дурацкое пари, неужели ты всерьез воспринимаешь такие игры? Мы же не школьники. Ты считаешь, я не могу расторгнуть наш уговор в одностороннем порядке? Ты очень ошибаешься. В отношениях всегда существуют двое. И если кто-то один не хочет ввязываться… — Да ты уже ввязалась, понимаешь, — с наигранным сочувствием Феликс поцокал языком. — Уговор расторгнуть в одностороннем порядке ты, конечно, можешь. Но ты проспорила, и я потребую сатисфакции. — Интересно. — Куда как интереснее. Ты в курсе, что отчёты по науке со всех факультетов проходят через службу, где я начальник? Вообще обычно мы их подписываем не глядя после одобрения деканами факультетов, где работают коллеги. Но я устрою тебе весёлую аспирантуру и отчёт по науке за этот триместр у тебя не приму. Более того, гарантирую, что по результатам экспертизы аттестована ты не будешь: твоя предварительная учебная программа по истории мировой литературы, которую вывесили на сайте кафедры, несовершенна, а публикаций в наукометрических базах данных за этот учебный год я у тебя что-то не заметил. — Они сданы в печать!