— И как же такое возможно? — Работы много было, — неохотно пояснил он. — Не до романов. С бывшей разошлись почти год назад. Я бы предложил уйти в отрыв. И ничем себя не ограничивать. — Да? — наивно спросила девушка. — А зачем? — Затем, что башка отключается. Терять голову одному не так интересно. Поэтому предлагаю потерять ее вместе со мной. — Точно. Это бы помогло, — пробормотала Юна. Да, это помогло бы забыть о болезни и смерти хоть ненадолго. Еремеев её хочет? Да это сон. Не может быть. Это точно происходит не с ней. В её реальности такое совершенно невозможно, непредставимо. Чтобы мужчина её хотел! Даже настаивал на сексе, приводил аргументы! Вот бред-то! Нет, даже если это one night stand — Еремеев определённо заслуживает поощрения. — Можешь делать всё, что хочется. Не ограничивай себя. Бывший проректор по науке усмехнулся. — Спасибо за карт-бланш. И я бы предпочёл тишину. Юна решила подчиниться старшему и опытному партнёру. Пускай он введёт её в курс дела, научит тому, что знает. Параллельно она лихорадочно размышляла о том, что будет делать, если он перейдет границы. Кричать? Звать на помощь? Вот позорище-то будет — прибегут, а она тут голая, распростертая на постели. Она собирается отдать себя в полное его распоряжение — но сможет ли она с ним бороться, если что-то пойдёт не так? У них довольно большая разница в росте, сантиметров двадцать. И, в отличие от неё, телосложение у него атлетическое, видно, что занимается спортом. А она совсем хилая. Левой руки, можно считать, что и вовсе нет. — Ты обещала мне неограниченную свободу действий. Ни на что не спрашивать разрешения, — напомнил он, запуская руки в её длинные распушившиеся от влажного воздуха волосы и вороша их у затылка. По Юниному телу пробежали электрические искры, внизу живота, в ягодицах и бедрах неприятно закололо. Она кивнула. Феликс нажал ей на плечи, заставляя лечь. «Значит, вот как всё происходит», — успела подумать Юна. Всё, что с ней происходило дальше, она определила бы, как однокурсники называли некоторые контрольные — «адский адище»; её словно вышибло в параллельную вселенную, откуда она наблюдала, что делают с её телом, и даже злорадствовала, что наконец-то ему достанется — за предательство, за то, что это подлое тело приютило в себе неведомую смертельную болезнь, бунтуя против хозяйки. Ощущение разрыва, движения чего-то чужого внутри нее, давления и распирания лишили девушку голоса, дыхания и на какую-то секунду даже зрения. Он мог бы и не просить её молчать — она все равно не могла издать ни звука, парализованная и оглушенная тем, что испытала. Когда она постаралась взять себя в руки и посмотрела на него, то увидела мрачную ухмылку — он не подумал ни притормозить, ни двигаться осторожнее. Ощущения были совершенно непривычные. Сильнейшее возбуждение, помноженное на чудовищную боль. Юна ощущала себя его собственностью, это ее сильно завело; как и то, что — она это заметила — он без всякой жалости и сочувствия всматривался в гримасы боли, искажавшие её лицо. Ему интересно с ней спать, и он ее изучает — ну надо же! Вообще-то она на задворках сознания занималась тем же самым. Это секс по-постмодернистски. Обратиться за помощью куда-то, кроме как к культурному опыту, Юна не могла. На какое-то мгновение боль выплеснулась за пределы терпимости; Юна тяжело задышала, на лбу выступила испарина, ее бросило в пот, даже сердце закололо. Уважаемый Феликс Валентинович предусмотрительно зажал ей рот здоровенной ладонью и шикнул, показывая, что было бы неплохо, если бы она и дальше молчала — но сразу же убрал руку, как только стало ясно, что стонать и жаловаться она не собирается. Ну охренеть какой внимательный любовник! Юна доверилась ему и окончательно отпустила контроль над ситуацией. Ее тело больше не слушалось ее; оно ей даже не принадлежало. Она отбросила все сомнения и решила получить от этого жестокого эксперимента все, что можно и что нужно, что помогло бы ей наконец повзрослеть и разобраться. Всё-таки она исследователь. Пора изучать себя и в этом аспекте тоже. Нужно попробовать. Мышцы, которые испытывали непривычную нагрузку, перестали сжиматься; Феликс двигался внутри нее — садистски медленно. Юна приподнялась на локтях, чтобы посмотреть, что он с ней делает. Это зрелище заставило ее испытать одновременно и возбуждение, и стыд. Боже, она голая! С обнаженной грудью! Это невозможно. Он заметил ее взгляд; его губы шевельнулись в едва заметной снисходительной улыбке. Конечно, она выглядит наивной идиоткой. Девушка покраснела, встретившись взглядом с мужчиной. Он нажал на ее плечо, укладывая обратно; сразу стало гораздо тяжелее — скорость и амплитуда его движений резко увеличились; кроме того, теперь он двигался предельно глубоко, словно вбивая в нее кол. Живот у Юны заломило, как при самых худших месячных; тем не менее, всё-таки эта боль была другая — при всей ее мучительности в ней не было ничего нездорового и тревожащего. Боль пронизывала ее до темени; Юна невыносимо страдала, но безропотно проживала каждую минуту этого страдания, обреченно принимала этот опыт и мирилась с ним. Она сама это выбрала. Ей даже подумалось, что это генетическая память: все-таки гены подсказывают ей, что она не одна такая, были и будут миллиарды женщин до и после нее. Боясь поверить себе, девушка ощутила, как в боль постепенно примешивается наслаждение. Она этого не вынесет. Боль вместе с удовольствием. Изощренный мазохизм. Как и вся ее жизнь. О, секс органично сюда впишется. Дорогой профессор УКЛА же тем временем, очевидно, задался целью сломать все барьеры в ее несчастной голове и помочь ей преодолеть любые комплексы: он методично и бесцеремонно менял позы и решал за неё, что делать с её руками, ногами и телом, как их разместить относительно друг друга и как надолго. Видимо, не наврал — правда давно не было секса. Да может, не её он и хотел — просто потрахаться, а срослось только с ней? Юне казалось, что отбиты все внутренние органы; низ живота и бёдра ломило, руки и ноги тряслись от непривычной нагрузки. Девушка ощущала крайнюю беспомощность, все силы уходили на то, чтобы держать себя под контролем и не сжаться от страха; в расслабленном состоянии опыт — она это быстро поняла — давался гораздо проще, боль почти исчезала. Иногда мужчина стискивал её так сильно, словно жаждал полного обладания и хотел её пожрать без остатка; ощущать это было здорово — хотя Юна представляла, какие от подобных хваток останутся синяки. Тем не менее, она даже не пыталась как-то противиться тому, что он ей предлагал; она оказала Еремееву беспрецедентное доверие и целиком раскрылась навстречу новому опыту. Как ни странно, этому способствовал боковой амиотрофический склероз; Юна приободрилась, вспомнив о страшном диагнозе, который поставила себе перед отъездом из России. Обреченному на смерть уже всё равно. Фатальная болезнь, в которой девушка была уверена, подарила ей свободу: теперь она могла позволить себе всё, что угодно, — все равно скоро отправится к праотцам. Секс, какой бы он ни был, по крайней мере, хоть отвлечься поможет. Где-то мелькнула мысль: хоть бы это не кончалось. Вот так бы и умереть. Было бы неплохо, если бы он сейчас убил её. Да что там неплохо — просто замечательно было бы. Пусть придушит, что ли. Или шею ненароком сломает, пока вертит туда-сюда. Впервые кто-то другой, а не она сама, распоряжался ее телом; Юну трясло от возбуждения. Ощущать себя прикованной к мужчине и сдавленной его руками было потрясающе, несмотря на всю боль и чувство стыда. Кстати, чего она стыдится? Того, что голая перед ним — и позволяет ему вертеть себя как угодно? Нет… скорее, стесняется оттого, что это ее бывший начальник. Человек, с которым они когда-то давно встречались по рабочим вопросам. Нет, и не поэтому тоже. Чёрт, почему же тогда? Это всё её мать. Она внушила Юне отвращение к сексу, к сексуальности, к собственному телу. Додумать эту мысль Юна не успела: удовольствие увеличилось в несколько раз и вытеснило боль. Все, что у нее в жизни было, потеряло всякую значимость. Когда ощущения достигли наибольшей остроты, это напрочь выбило девушку из реальности: она молча и с огромной благодарностью проживала волшебные мгновения, боясь шелохнуться. Феликс, с трудом приходя в себя, никак не мог отдышаться — но тоже не шевелился и наблюдал за ней, за тем, как черты ее лица искажаются от страсти и изумления. Юна не понимала, что происходит: ощущения поползли от ее измученного паха по позвоночнику, распространились в руки и ноги, и их тут же свело. В какой-то момент ощущения достигли пика; губы Юны дрогнули, но с них не сорвалось ни единого стона. Организм решил за нее и пережил все внутри, ничего не выпуская наружу. Внутри прошла атомная война, которая все выжгла и опустошила. Юна покорно подождала, пока острые ощущения схлынут и дыхание выровняется, и открыла глаза. Она была сломана и добита. Как она до этого дошла? Что-то непонятное до сих пор владело её телом — словно искры после потушенного пожара, потрескивая, бегали по ней и никак не хотели остановиться. Девушка развернулась на живот и отползла к краю кровати. Зубы у нее постукивали; она задрожала, позволяя этим мерзким невидимым существам, которыми он ее заселил, захватить ее организм и снова возбудить её. Вдруг она осознала, что хочет продолжения — и перепугалась. Ничего себе! Она же не может пошевелиться! Тем не менее, глубоко в ней зародилось что-то новое. И оно только набирало силу. — Ну хорош валяться, идём в душ. Надо продолжать, раз силы ещё есть, — мужчина поднялся, потянув ее за собой. Юна, покачиваясь, встала. Он выглядел сильно уставшим; но в глазах его горел непонятный огонёк. Воду он включил едва тёплую; Юна не нашла в себе силы возражать. — Не протестовала. — Он нагнулся, чтобы сполоснуть мыло с её ног. — Ишь ты. Не встречал такого беспрекословного самоотречения. Ты точно решила меня с ума свести. Юна тихо стояла рядом, боясь пошевелиться. Казалось, что живого места у нее нет ни внутри, ни снаружи. Интересно, прекратилось ли кровотечение. — Отлично поработала, — с усмешкой похвалил он. — Учишься прямо-таки мгновенно. Ты и в студенчестве все схватывала на лету? Так и добилась успеха? Уважаю добросовестных людей. Которые могут, как бы тяжело ни было, перестроиться, приспособиться к обстоятельствам и выучиться новому. Извлекать пользу. Такие люди любому вузу необходимы. Юна слабо покивала. Отличный способ — узнавать человека по его поведению в сексе. Феликс подозрительно оглядел ее: — Ты у меня, никак, дара речи лишилась? Ступор? Девушка сделала над собой усилие и тихо пояснила: — Я не так себе всё представляла. — А как представляла?.. Извини, Юна, твои подростковые фантазии меня мало волнуют. Давай, отпусти себя наконец на волю. Он выключил воду, неожиданно притиснул голую девушку к стене и процедил: — Я готов. Сейчас друг друга уничтожим окончательно. Юна кивнула, до последнего не веря, что он собирается поиметь её прямо так, стоя в душе. Тем не менее это случилось; никогда прежде она не ощущала такую острую нехватку физической подготовки. Без поддержки его рук она бы рухнула на пол. Ей казалось, что она вот-вот потеряет сознание — не столько от боли, сколько от шока, от непредставимости всего происходящего и непривычности ощущений. Чтобы хоть как-то отвлечься, она уставилась в его глаза. Некоторое время в ванной комнате было слышно только их тяжёлое дыхание. Вдруг мужчина расцепил ее руки и ноги, настойчиво потянул вниз, уложил на спину, притиснул к полу и, обездвижив, завершил всё очень агрессивно и быстро. Его поведение что-то высвободило в ней, отключило последние комплексы и запреты; девушка затрепетала от наслаждения, заполнившего всё её тело до кончиков волос, и ошеломленно охнула. Наслаждение медленно, но неуклонно возрастало, перекрывая боль. Когда оно достигло пика, Юна окончательно потеряла над собой контроль и попыталась дергаться и извиваться; ничего не вышло, он хотел чувствовать, как она содрогается в его объятиях — поэтому крепко прижимал ее своим весом к полу и удерживал за руки. — Теперь можешь говорить, — отдышавшись, разрешил он. — Что ты там хотела сказать? — Это почти изнасилование, — слабо пролепетала девушка; её челюсти свело, тело казалось чужим и свинцовым, в глазах стоял туман. — Вот ханжа. Ты хотела этого так же сильно, как я, — прервал мужчина. — Просто секс. Ничего сверхъестественно жёсткого я над тобой не совершал. И ты сама мне разрешила. Разрешила делать с тобой всё, что хочу. Юна помолчала, вслушиваясь в себя. Да, пожалуй, отрицать и играть роль жертвы не имело смысла. — Ладно, ты прав. В любом случае, оно того стоило. И многократно окупилось. Юна могла бы побиться об заклад, что он посмотрел на нее с уважением. — Ну ты даёшь. Такое мужество и полная самоотдача. Восхищен стойкостью. Со всем справилась самостоятельно, перестроила тело и научилась новым ощущениям. — Под твоим руководством. Признательна за урок, — лицо у Юны горело. Как ей теперь смотреть на него в кампусе? Их здания совсем рядом. Произошедшее не укладывалось в голове. — Уроки только начинаются, Юна. Это была вводная лекция. С обзором курса, — Еремеев со смешком снова включил душ. — С чего у тебя так щёки запылали? Поздно стесняться-то, не? Интересно, как это бывает у других? Эти вопросы задать Еремееву она не рискнула — тем более что он опять был в настроении насмешничать. — Оставить тебя пока одну? — спросил он, быстро сполоснувшись. — Не то чтобы здесь очень просторно. Или когда опираешься на меня — полегче? — Опираться полегче, — тихо вымолвила Юна. — Чёрт, руки не поднимаются. Надо голову помыть — затылок и виски пропотели сильно. — Ну шут с тобой, — Еремеев притянул ее к себе, развернув спиной, намылил голову. — Сейчас помоем твой многострадальный затылок. Как хоть мыть-то такие длинные волосы? — Явно не так, как это делаешь ты, — зажмурившись, пожаловалась Юна, когда его руки взялись за ее голову. — За неимением альтернативы придётся опять потерпеть, — ставя ее под сильный напор, сказал Еремеев. Юна уловила, что он в прекрасном настроении. — Отличная голова, смотри-ка ты. Отключается и включается по команде. Не беспокойся, я никак не поврежу её — ведь это теперь интеллектуальная собственность нашего вуза. Дай посмотреть — ещё тебя не видел с мокрыми волосами. Что это он так разболтался? Прямо за двоих. А она не может найтись, что ответить. Юна лишний раз порадовалась, что не накрасила ресницы сегодня — неизвестно, как бы она сейчас выглядела с расплывшейся тушью. Еремеев развернул девушку к себе лицом и, смыв с ее волос и лица остатки шампуня, весело улыбнулся. — Не берут в модели — значит, можно попробоваться в порноактрисы. Ты могла бы блеснуть, — шутливо предложил он, протягивая ей полотенце. — Выползешь? Под ноги смотри. Девушка добралась до его постели, осторожно присела на нее, морщась от боли; потом рухнула без сил и чувств. Он сел рядом, поставив подушку повыше. — Честно говоря, я бы и ещё продолжил. Но ты меня заездила. Так и знал, что у обоих крышу сорвёт. Не думал только, что мне тебя будет мало. Я надеялся на пресыщение, знаешь. Ну хоть на временное, — миролюбиво пошутил он. — Феликс, а можно было… — Что? — Ну, всё-таки поделикатнее быть? Проявить больше нежности? Она не живёт… вообще не живёт тем, чем живёт большинство взрослых людей. Сейчас он ощущал себя чертовым извращенцем-педофилом — и дело было не столько в сексе, сколько в ее детском поведении; конечно, стоило бы быть поаккуратнее и пощадить её, дать как-то привыкнуть. А с другой стороны — с какой стати? Сама напросилась! — Я же сказал, Прищепкина, — сухо отозвался Еремеев. — Крышу уже сорвало. — То есть ты вообще не думал, как я себя чувствую? — Не-а. Я вышел из-под контроля, и ты сама мне это разрешила. Так что насладились друг другом по полной программе, и твоё нытьё не проканает. Юна не поняла, почему он сердится. — Да я и не возражаю. А ты всегда такой? — Я всегда одинаковый. Ни я, ни ты меняться друг ради друга уже не будем. Это никому не нужно. — О! А скажи, что же тебе нужно? — саркастически воскликнула девушка. — Мне нужно время. Время с тобой, — оживленно повернулся к ней мужчина. — Ты влюбилась в секс, осваиваешься в новом статусе, и наверняка захочешь попробовать отношения. Как будто тебе пятнадцать. У тебя ведь никогда не было отношений? Ну так присмотрись ко мне. Я знаю, ты умеешь анализировать. Разве не очевидно? — Я до тебя даже не целовалась ни с кем, — зачем-то сообщила ему она. — Ну и? Тебя интересуют мои комментарии по этому поводу? — Интересуют. Всё-таки это ведь странно. Ты так не считаешь? — Я считаю, Юна, что с представлениями, которыми обычно люди обрастают на тему, что нормально, а что нет, к тебе подходить глупо, ты не вполне человек. Почему у тебя должно быть всё по-людски, или среднестатистически? И откуда вообще у людей берутся в головах какие-то нормы и суждения насчёт секса? Я думаю, поле нормы здесь довольно большое. А ты — большая оригиналка. Я удивился бы скорее, если бы у тебя были какие-то контакты с противоположным полом. Он вдруг засмеялся. — Ну а мне всё это на руку. Очевидно, что ты хочешь наверстать. И ни черта не знаешь о сексе. Чистый лист. Значит, свободна от психологических ограничений. Обещаю, ты во всём разберёшься. Я не стану особенно церемониться в койке. — Ты и с другими так же… не церемонился? А если им что-то не нравилось? Слушая её вопросы, он понял, что не так. Голос. Её голос утратил звонкость. Это странно. Если бы она кричала, можно было подумать, что она его сорвала. Почему её голос стал звучать глуше, словно сел?