А спустя три года жизнь их развела. Когда мальчикам было по двенадцать лет, семья Рубцовых перебралась в краевой центр. Сначала уехали Лена и Дима, потому что Дима продал свою часть бизнеса компаньону, а в большом городе начал новое дело. «Ремонтный» бум был в разгаре, и новое дело Дмитрия хорошо набирало обороты. Дима работал сразу в двух направлениях: открыл фирму, занимающуюся отделкой помещений, и магазин по продаже товаров для ремонта. Лена во всём помогала мужу, а Валентина Андреевна и Александр Михайлович, выйдя на заслуженный отдых и перебравшись в краевой центр, водились с внуком Стасиком. В день отъезда Рубцовых Венька Епифанов пришёл к ним утром и находился рядом с Данькой вплоть до того момента, как машина Рубцовых скрылась за поворотом улицы. А ещё он принёс Даньке гостинцы от родителей и записку от сестры. Шестилетняя Катя была влюблена в Даньку и почти со дня их знакомства постоянно обещала ему, что непременно «женится на нём, когда вырастет». В записке крупными кривыми буквами, через одну «смотрящими» не в ту сторону, было старательно выведено: «ДАНЯ Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ!» Восклицательный знак был огромным и жирным, но грамматических ошибок в тексте не оказалось. Видимо, Венька помогал сестре, чем мог. Вот так Данька впервые получил от женщины признание в любви. Какой бы крепкой ни была дружба, в детском возрасте она не очень часто выдерживает испытание временем и расстоянием. Сначала друзья созванивались каждый день, а потом всё реже. Позже, когда появились социальные сети, общение свелось к переписке. У каждого из мальчиков появились свои собственные интересы, своя жизнь, насыщенная и увлекательная. После окончания школы Вениамин поступил в «Строгановку» и уехал в Москву. Там он постигал искусство монументально-декоративной реставрации. Даниил остался в том городе, в котором они все тогда жили, и окончил автотранспортный колледж. По баллам он не прошёл ни в один из вузов, в которых хотел бы учиться. Дима предлагал помочь с поступлением и дальнейшим обучением в коммерческой группе, и мама Даниила готова была согласиться, однако сам Даниил был категорически против. Получив диплом в колледже, он начал работать по специальности, подрабатывал водителем и грузчиком в фирме Димы. Он подумывал о том, что неплохо было бы поступить заочно в какой-нибудь институт, но пока лишь подумывал. Собирался Даниил и обзавестись собственным жильём, разумеется, в ипотеку, как только ему дадут на работе нужную справку, но это пришлось отложить, потому что Даниилу принесли повестку из военкомата. Пришла пора пройти срочную службу. Почему-то в весенний призыв его не побеспокоили, а вот осенью, даже почти зимой, пригласили на комиссию. Даниилу был уже почти двадцать один год. Валентине Андреевне исполнилось шестьдесят три года, а Александру Михайловичу — шестьдесят девять. Отец относился к службе философски, как чему-то неизбежному, но без фанатизма. А вот мать была категорически против. Она потому и мечтала так горячо о том, что сын получит высшее образование и начнёт делать карьеру, как многие современные парни. Но у Даниила, как всегда, имелось собственное мнение и своё видение ситуации. Вместо того, чтобы пойти к знакомой мамы, которая обещала поспособствовать с нужными справками, Даниил пошёл прямиком в военкомат. К двадцати одному году он превратился в высокого, сильного и крепкого русоволосого парня с правильными чертами лица, небольшими, но выразительными синими глазами и упрямым, чуть-чуть тяжеловатым подбородком. От девчонок не было отбоя, но «та единственная» пока не появилась, да и сам Даниил с этим не спешил, потому на службу его провожали только родные и друзья. Они же и ждали его возвращения. Даниил проходил службу неподалёку от Питера, в автомобильных войсках. В десант, как Дима, попасть не получилось, но Даниила всё устраивало, и он остался на год сверхсрочной, несмотря на большое недовольство мамы. Именно этот факт и стал отправной точкой для событий, которые произошли в жизни Даниила в последующие несколько лет. Через пять месяцев после начала сверхсрочной службы, Даниил помогал механикам во время диагностики оборудования. Необходимо было спуститься в подвал за нужной деталью, и бойкий Даниил вызвался принести её. В подвале, помимо запасных частей, хранились реагенты, и накануне произошла утечка одного из них, но об этом пока никто не знал. Вроде, небольшая утечка, но хватило для того, чтобы, когда Даниил открыл двери и включил свет, что-то громко хлопнуло, и парня отбросило назад. Глава 2 Данька пришёл в себя через шесть дней, когда его сняли с аппаратов, вывели из медикаментозного сна и перевели из реанимации в отдельную палату. Тогда он ещё не знал, что палата отдельная. Он вообще не знал, что находится в госпитале. Даниил с трудом разлепил веки и открыл глаза, в которые как будто кто-то кинул горсть песка. Когда-то давно, в раннем детстве, ему бросали песок в глаза в детском саду, и сейчас вспомнилось то, далёкое ощущение. В горле тоже был песок, а рук и ног Данька даже не чувствовал — настолько они затекли. Попробовал пошевелить пальцами на ногах и вскоре почувствовал ноги, в которые словно воткнули тысячи игл. Потом Данька пошевелил руками, и тут же кисть правой руки словно вспыхнула от жгучей боли. — Да тихо ты, — раздался откуда-то знакомый насмешливый голос. — Торопыга. Данька осторожно перевёл глаза с белой глади, раскинувшейся над ним, вправо и встретился взглядом с тёмными, почти чёрными глазами. — Дима? — спросил он, но вместо собственного голоса услышал какой-то противный сип. Горло резко пересекло, и Данька закашлялся. Склонившись к нему, Дмитрий помог Даньке поднять голову и поднёс стакан с водой к его губам. Жажда была такой сильной, что Дмитрию пришлось отнимать у Даньки стакан почти силой. Слишком много пить вот так сразу было нельзя. Зато голос к Даньке вернулся, хоть и тихий, и вообще сразу стало как-то легче дышать. — Я в больнице что ли? — Ну да, — кивнул Дима, в глазах которого читалось облегчение. — В госпитале. Завтра уже неделя, как ты тут. Сегодня утром тебя перевели из реанимации в общую палату. Ну не совсем в общую, в отдельную. — Ты позаботился, — констатировал Данька. — Спасибо, Дима! Ты как всегда… Ты всегда рядом, когда мне больше всего нужна помощь. У тебя седина появилась? Когда я приезжал в отпуск летом, не было. И на фотках не было, которые Ленка высылала. Тебе же всего тридцать семь, рано седеть. — Так седина за несколько часов появилась, пока рейса до Питера ждал шесть дней назад. Я же сразу прилетел, как нам о тебе сообщили. — Прости, — виновато ответил Данька. — За что простить? Ты ни в чём не виноват. Ответят те, из-за чьей халатности реагенты оказались рядом с запчастями. — Я не хочу, чтобы кто-то отвечал. Сам виноват. Запах странный и тяжёлый почувствовал, а не задумался. Надеюсь, больше никто не пострадал? — Нет, больше никто. Не очень сильно хлопнуло, к счастью. — Если суд будет, не пойду. У меня претензий нет ни к кому, — упрямо твердил Данька. — Ладно, ладно, успокойся. Теперь уж там не нашего ума дело. Сами разберутся, сделают соответствующие выводы и примут меры. Не передумаешь, так подпишешь бумагу, что претензий у тебя нет. Хотя тебе выплаты полагаются. — Не надо мне ничего. Сам справлюсь. — Узнаю́ тебя, Данила! — рассмеялся Дима. — Как мама? Как отец? Ленка как? Стас и Настасья? — Батя молодцом, — Дима всегда называл тестя батей. — А Валентина Андреевна, конечно, очень переживает. Лена держится, хотя тоже переживает. Стас мужик уже, четырнадцать лет, потому тоже достойно воспринял. А Наська плачет. Ей вообще не хотели говорить, но она же шныра такая, всё видит, всё слышит. Племянница Даниила, восьмилетняя Настя, очень любила дядьку и гордилась им, потому сильно переживала. — Валентина Андреевна сюда лететь хотела, но мы с Леной запретили, пока ты в себя не придёшь, опасались за её здоровье. Я вообще всем им запретил лететь, проявил самодурство и самоуправство. — Это правильно, Дим. Жалеть бы стали, и я их понимаю, и мне было бы стыдно, и тоже их жаль. Мама ведь так не хотела, чтобы я на сверхсрочную оставался, отговаривала. А так… встану на ноги, даст Бог, и увидимся все. — Вот я им то же самое и сказал. Прикинул, как бы я себя чувствовал в такой ситуации. Мы же похожи с тобой. Ты мне как брат с самого начала. — Спасибо, Дим, — повторил Данька. — Что врачи говорят? — Больше всего опасались за дыхательные пути и за мозг. К счастью, надышаться сильно ты не успел. И ожоги не критичные. Больше всего на кисть правой руки пришлось. А так… Ну вот ни бровей, ни ресниц у тебя пока, обожгло. Но это дело наживное. Данька потрогал пальцами левой руки то, что осталось от бровей, усмехнулся. Поднял правую руку, но на ней была повязка, потому степень ожога можно было определить только по боли. Болело довольно сильно. — Это тебе ещё обезболивающее сделали, — обнадёжил Дима. — Ничего, переживу. Всё могло быть гораздо хуже. А ты где остановился, Дима? — У дружка армейского. Помнишь, я рассказывал, кореш мой, Юрка, в Питере живёт? — Аа, точно, — кивнул Данька. — Он ещё в службе безопасности какого-то банка работает. — Бери выше, — усмехнулся Дима. — Юрка теперь возглавляет службу безопасности всей банковской сети. Большим человеком стал. Даниил, начиная с этого дня, быстро пошёл на поправку. Через три дня Дима улетел домой, потому что дела требовали его присутствия. А вместо него Даньку стал навещать тот самый Юра, друг Димы, высокий, рыжеволосый и неунывающий детина. Они очень сдружились с Даней, и даже когда бойца выписали через месяц, Юрий уговорил его погостить. А потом, проявив чудеса красноречия и недюжинный дар убеждения, Юрий сагитировал Даньку остаться в Питере и пойти работать под его начало, в службу безопасности банковской сети. Данька был комиссован из армии и получил хорошие страховые выплаты, что позволило ему снять тесную квартирку на одной из питерских окраин. От претензий отказался, как и обещал. Съездил на неделю домой, потом вернулся в Питер и приступил к работе. А в начале лета поступил на заочное отделение одного из вузов Северной столицы, где начал изучать менеджмент. Так в двадцать два года у Даньки в очередной раз началась новая жизнь. * * * Нельзя сказать, что Данька привык к жизни в новом для него городе быстро. Нет. Всё же у него была психология провинциала, хоть он и прожил девять лет в достаточно большом городе. В большом, но всё же не в таком прославленном и классном, как Санкт-Петербург, не с такой богатой историей и архитектурой, не с таким наследием и не с такими традициями. Нельзя сказать также, что у Даньки совсем не было амбиций, и он плыл по течению, но карьера никогда не являлась приоритетом в его жизни. Гораздо выше карьеры и благосостояния он привык ставить человеческие взаимоотношения.