— И где ж такой умный жить станешь? — снова обратился отец к сыну. Видит Петька не сладить с родителями, не будет Аннушке тут житья. Со свету сживут. — Уйдём, — отвечает уверенно. — И отца рук рабочих лишишь? — вскинул тот брови. — А коли и так. Пора уж самому семью заводить. — Пора ему, — злится Касьян. — Восемнадцать годов всего! Я решать стану, кому чего пора. Ежели скажу Лушке замуж пойти, так хоть за слепого, хоть за старика столетнего пойдёт. Обомлела Лушка, глаза вытаращила. Её-то за что? Сбежит, коли и впрямь такую участь отец нарисует. Не сможет, как Улька, с нелюбимым жить. Ходит к ней Лушка, смотрит, как та ожила, когда о ребёнке прознала. Ждёт первенца, рубахи ему вышивает. Думает, обязательно мальчик народится. Подневолить никто не станет Лушку, она сама себе хозяйка. Только поначалу надобно попробовать по-хорошему решить, да поры до времени не высовываться. Авось на будущий год нови хватит, за неё торговать хлебом не станут. — Куда ж пойдёшь, ежели не секрет? — допытывает Касьян. — А чего скрывать? В Демидовку, у Аннушки там родня далёкая. — Чего ж тады сразу туда не прибилась, а сироту у нас строила? — злилась Фёкла, но никто на неё и не смотрит. — Значится, от своих сбежишь, чтоб к её родне приехать⁈ — подытоживает Касьян. — Так ежели тут нам не рады, — разводит руками Петька. Не слышат его, не понимают, а у него молодость бушует, хочется не урывками любимую видеть, а своей называть, к груди по ночам жать да ребёнка ростить. Народят мальчонку на свет, будет братик Агафье, а им с Аннушкой радость. Войдёт Петька в дом, а жена привечать станет. Сапоги снимет, под лавку засунет, щи пред ним поставит и глядеть-наглядеться не сможет. Вот какие картины рисовались в голове, только отец своё слово сказал. — Не дам ни копейки! И как прикажите новой семье обживаться, коли за душой не гроша? Трое их нынче, а потом и четвёртый появится. Содержать чем-то семью надо. Крепко задумался Петька, но сказал. — Землю грызть стану, а будет у меня семья, будет Анька женой моей. — Дурень, — качает головой Касьян. — Ежели и сойдётесь, тебе чрез два года жребий тянуть. И куды вдовку твою с двумя детьми? — Бог упасёт, — махнул рукой Петька. — Уж назад дороги нет, понесла Аннушка. Ахнула Фёкла, на Касьяна смотрит, чего тот скажет. Только молчит тот, раздумывает. — Бабку знаю, что травы дать может, — вмешалась мать, и глянул на неё Петька зло. — Сама пей, — буркнул и вышел на улицу. — И делать чего будем? — глянула на мужа Фёкла. — Чаво, — жевал губы Касьян. — По бабьи поговори с ней. — Такая не откажется от Петруши! — скривила Фёкла лицо. — Тем боле дитя в ней, приткнуться куда надо. — Убеди, денег наобещай! Поджала губы Фёкла, только лучше испробовать, чем потом всю жизнь локти кусать. — А ежели разнесёт, что приходила к ней? — Вот они бабы, — покачал головой Касьян, — лучше самому всё сделать. — И чего надумал? Касьян покосился на Лушку, развесившую уши, и промолчал по этому поводу. — Пойду лошадь гляну, хромала чего-то. — А ты чего сидишь? Иди рубахи вышивай, неровен час кто посватается, а приданого не напасла вдоволь, — прикрикнула на дочку Фёкла, пытаясь замять неловкость. Но как только смогла кинулась Лушка к сестре. — Ой, Улька, мать с отцом задумали чего-то? — Чего? — забилось сердце в груди быстрее. — Петьку касается. Хотят они со свету Аньку-вдовицу сжить. — Охнула Ульяна, ладони к лицу приложила. — Видала её недавно, знаю, что ребёнка носит. Только думала то секрет. — Уж не одна знаешь. Отец с матерью злобой исходят. — Что будет-то, — качает головой Ульяна, вспоминая, как её с любимым разлучили. — Одному Богу известно, — шептала Лушка, когда в избу Зосим вошёл. И тут же замолчала. Сидит на чай дует, на сестру поглядывает. — Благодарствую за баранки, — хозяину говорит и макает твёрдые кольца в успевший остыть чай. — Ты конфет ей насыпь, — улыбается Зосим, разуваясь. Теперича не зовёт жену, пусть посидит, его ребёнка под сердцем носит. Как узнал, что понесла, обрадовался, как малец какой. Повёз в город шубу выбирать, чтоб как у барыни была. А жена стеснялась, глаза прятала. Мол, да зачем мне шуба, не носила и ладно. — Ничего для тебя не жалко, Улюшка. Лишь бы рядом была. Разувается Зосим, в дом проходит, жену в маковку целует. Только как-то стыдно Лушке за чужим счастье подсматривать, отворачивается. — Какие новости? — вопрошает Зосим, усаживаясь рядом за стол. Поднимается Ульяна, чтобы ужин выставить мужу. — Да какие, — пожимает Лушка плечами. Чего б такого поведать, чтоб не личное. — Лошадь у отца захромала, — вспомнила. — Муки хватает? — переводит разговор. — А я того не касаюсь. Не стоит Рябому знать, что отец уж десять мешков продал за хорошую цену. — А чего ваш Петька к вдовице ходит? — смотрит на Лушку, а та плечами жмёт. — Мож, по хозяйству помочь. — По какому хозяйству, — растягивает улыбку Зосим. — Небось, жениться удумал? — Не дадут, — резко отвечает Лушка, да тут же язык прикусывает. — Знаешь что-то, — протягивает Рябой, только больше не лезет, за еду принимается. А как только уходит сестра, Ульяна к мужу ластится. — Любит Петька вдовицу. Да не дадут им вместе быть. — Это о ком же разговор? — Знамо о ком, о матери да отце моих. Просить тебя стану. — И чего ж хочешь? — Помоги моему Петьке. Слушает Зосим, не перебивает. До конца не понимает, чем помочь парню может. Но ради жены на многое готов. — Есть у тебя домик небольшой. И понял Зосим, к чему жена клонит. — Разорить меня хочешь⁈ — Так и сама по миру пойду, ежели с мужем чего случится, — отвечает тут же. — Ты погоди, выслушай. Пусти пожить, а как пообвыкнутся, разживутся хозяйством, тогда отблагодарят. — И когда ж будет это? — Не знаю, только на то и родные, чтоб друг дружке помогать. Сжал зубы Зосим, ничего не ответил. Думает, как поступить по уму да по совести. И доход терять не хочется, пускал на постой туда приезжих иногда, хоть копейка, только рубль бережёт. Не разжился бы богатством, коли всех сирых и убогих привечал. Только так Ульяна смотрит, что сердце сжимается. Не каменный. — И куды ж он работать пойдёт? — Да хоть к себе возьми! — предлагает Ульяна.