– Это не было особо сложно, – едко отозвалась Кейт. – У вас же интернет-аккаунт на ваше имя. На всякий случай мы спросили у хозяина коттеджа, то ли это место. Он нам очень помог. Рэй взглянул в зеркало на Дженну, интересуясь ее реакцией, но она безучастно глядела в окно на плотный поток машин. Единственным, что выдавало напряжение, были лежавшие на коленях руки, стиснутые в кулаки. – Должно быть, вам нелегко жить после того, что вы сделали… – продолжала Кейт. – Кейт, – предупреждающе протянул Рэй. – …но матери Джейкоба пришлось еще труднее! – Хватит, – оборвал подчиненную Рэй. – Прибереги это для допроса. Он строго посмотрел на Кейт, которая возмущенно уставилась на него в ответ. Ночь обещала быть долгой. Глава 24 В темноте полицейской машины я позволяю себе заплакать. Горячие слезы падают на мои сжатые кулаки, когда констебль Эванс говорит со мной, не скрывая презрения. Я заслужила и не такое, но все равно выдержать трудно. Я ни на минуту не забывала о матери Джейкоба, ни на миг не переставала думать о ее потере – куда большей, чем моя. Я ненавижу себя за то, что сделала. Я заставляю себя дышать глубоко и ровно, маскируя рыдания, не желая привлекать к себе внимание. Я представляю, как полицейские стучатся в дверь к Йестину, и щеки у меня пылают от стыда. Новость о том, что я встречаюсь с Патриком, вмиг облетела Пенфач; возможно, деревня уже знает и о скандале. Но больнее всего думать о взгляде Патрика, которым он провожал меня, когда я вышла из коттеджа с полицейскими. Это был взгляд человека, которого предали; эмоции не могли быть яснее, будь они даже написаны буквами в десять футов высотой. Все, во что он верил, оказалось ложью, причем ложью, придуманной ради того, чтобы скрыть не имеющее оправдания преступление. Я не могу винить его за этот взгляд. Надо мне было дважды подумать, прежде чем с кем-то сближаться. Прежде чем кого-то к себе подпускать. Мы уже подъезжаем к Бристолю. Надо взять себя в руки. Меня приведут в комнату для допросов и предложат нанять адвоката. Полицейские станут задавать вопросы, а я – отвечать как можно спокойнее. Я не стану плакать или оправдываться. Мне предъявят обвинение, потом состоится суд, и все будет кончено, долгожданное правосудие свершится. Правда, я не уверена, что все произойдет именно так: мои знания о работе полиции почерпнуты из детективных романов и газетных статей – я как-то не ожидала, что окажусь по ту сторону решетки. Мне представляются штабеля газет с моей фотографией, на которой видны все до единой морщинки. Лицо убийцы. «Задержана виновная в гибели Джейкоба Джордана!» Не знаю, попадет ли в газеты мое имя, но если и нет, писать о случившемся будут обязательно. Я прижимаю руку к груди, чувствуя, как сердце стучит прямо в ладонь. Мне жарко, я оплываю по́том, как в лихорадке. Теперь все откроется. Машина сбрасывает скорость и сворачивает на парковку перед некрасивыми серыми зданиями, которые отличает от соседних лишь эмблема полицейского управления графств Эйвон и Сомерсет над входом. Автомобиль ловко заезжает в узенькое пространство между двумя полицейскими машинами, и констебль Эванс открывает мою дверцу. – Все нормально? – спрашивает она уже мягче, будто сожалея о резких словах, брошенных мне в дороге. Я киваю, переполняемая жалкой благодарностью. Места открыть дверцу толком нет, с закованными руками вылезать неудобно, и я окончательно теряюсь и пугаюсь, гадая, уж не в этом ли истинное назначение наручников. Куда я могу здесь сбежать? Двор обнесен высокой стеной, выход преграждают автоматические ворота. Когда я наконец выпрямляюсь, констебль Эванс берет меня повыше локтя и куда-то ведет. Она вовсе не так крепко меня держит, но само действие будит во мне безотчетный страх, и я с трудом удерживаюсь, чтобы не начать вырываться. Она подводит меня к металлической двери, где уже стоит второй детектив. Нажав кнопку, он говорит в интерком: – Инспектор Стивенс, ноль девять, с одной женщиной. Тяжелая дверь со щелчком открывается, и мы проходим в большую комнату с грязно-белыми стенами. Дверь позади захлопывается с грохотом, от которого закладывает уши. Воздух затхлый, несмотря на шумную работу потолочного кондиционера. Откуда-то из глубины лабиринта стен и коридоров доносится ритмичное постукивание. У стены к полу привинчена серая металлическая скамья, где сидит совсем молодой парень, грызя ногти и сплевывая откусанное на пол. На нем синие потрепанные спортивные брюки, кроссовки и грязная серая фуфайка с неразличимым логотипом. Смрад от его тела вызывает невольную тошноту. Я отворачиваюсь, чтобы он не заметил жалость и страх в моих глазах. Но отворачиваюсь недостаточно быстро. – Что, все рассмотрела, цыпочка? – Голос у парня гнусавый и высокий, вроде мальчишечьего. Я снова бросаю на него взгляд, но не отвечаю. – Пощупай, не стесняйся! – Он хватает себя за пах и смеется. Безудержное веселье плохо сочетается с этой серой, безрадостной коробкой. – Заканчивай, Ли, – обрывает его инспектор Стивенс, и парень с усмешкой приваливается к стене, радуясь собственному остроумию. Констебль Эванс снова берет меня за локоть, впиваясь ногтями в кожу, и подводит к высокому столу. За компьютером сидит полицейский в форме – белая рубашка обтягивает огромный живот. Он кивает Эванс, мельком взглянув на меня. – Обстоятельства задержания? Эванс снимает с меня наручники, и мне сразу становится легче дышать. Я растираю красные вдавленные линии на запястьях, находя странное удовольствие в щиплющей боли. – Сержант, это Дженна Грэй. Двадцать шестого ноября 2012 года в районе Фишпондс был сбит Джейкоб Джордан. Водитель скрылся. Автомобиль был установлен – красный «Форд Фиеста» за номером «J634 OUP», зарегистрированный на Дженну Грэй. Сегодня вечером мы приехали в Блэйн Сэди, коттедж у деревни Пенфач в Уэльсе, где в девятнадцать тридцать три я произвела арест Грэй по подозрению в причинении смерти по неосторожности и самовольном оставлении места аварии. Сзади со скамьи слышится низкий свист. Инспектор Стивенс оборачивается и меряет Ли нехорошим взглядом. – Что он вообще здесь делает? – спрашивает он, ни к кому в особенности не обращаясь. – Ждет своего адвоката. Сейчас я его уберу, – не поворачивая головы, сержант орет: – Салли, отведи Робертса обратно в камеру номер два! Из смежной комнаты за спиной сержанта выходит плотная коренастая надзирательница; на ее ремне звенит огромная связка ключей. Она что-то жует и на ходу смахивает крошки со своего галстука. Надзирательница уводит Ли куда-то в недра изолятора, и он бросает на меня взгляд, полный отвращения, прежде чем скрыться за углом. Вот так будет в тюрьме, думаю я, когда все узнают, что я убила ребенка: отвращение на лицах других заключенных, повернутые ко мне спины… Я невольно закусываю губу, сразу поняв, что этим дело не ограничится. Под ложечкой сжимается от страха, и я впервые сомневаюсь, что выдержу. Но я напоминаю себе, что бывало и хуже – и я пережила. – Ремень, – говорит сержант, протягивая прозрачный пакет. – Что? – теряюсь я. Он говорит со мной так, будто я знаю порядки. – Ремень снимайте и кладите сюда. Украшения носите? – Он явно теряет терпение, и я лихорадочно расстегиваю ремень, вытягиваю его из шлевок джинсов и опускаю в пакет. – Нет. – Обручальное кольцо? Я качаю головой, инстинктивно трогая легкую бороздку на безымянном пальце. Констебль Эванс просматривает содержимое моей сумки. Там нет ничего особо личного, но все равно кажется, будто грабитель шарит в моем доме. На стол выкатывается тампон. – Вам это нужно? – деловито спрашивает она. Ни инспектор Стивенс, ни сержант ничего не говорят, но я густо краснею. – Нет. Эванс бросает тампон в прозрачный пакет и открывает кошелек. Вынув банковские карты, она наклоняет его, чтобы монеты ссыпались в угол, и только тут я замечаю бледно-голубую визитку, затесавшуюся среди чеков. Мне кажется, что в комнате повисает плотная тишина, забившая уши. Я слышу стук собственного сердца. Взглянув на констебля Эванс, я понимаю, что она перестала писать и внимательно смотрит на меня. Я не хотела глядеть на нее, но не могу отвести взгляд. Оставь эту бумажку, думаю я, просто оставь! Подчеркнуто неторопливо констебль берет карточку и рассматривает. Кажется, она собирается спросить меня о ней, но потом молча записывает в перечень вещей и бросает в пакет к остальному. Я медленно выдыхаю. Я стараюсь сосредоточиться на том, что говорит сержант, но сразу путаюсь в скороговорке правил и прав. Нет, я никому не хочу сообщать, что я здесь. Нет, мне не нужен адвокат. – Вы уверены? – вмешивается инспектор Стивенс. – Находясь здесь, вы имеете право на юридическую помощь. – Мне не нужен адвокат, – тихо повторяю я. – Я сделала то, что сделала. Настала пауза. Трое полицейских переглядываются. – Распишитесь здесь, – говорит сержант. – Еще здесь, здесь и здесь. – Я беру ручку и вывожу свою фамилию рядом с жирными черными крестами. Сержант глядит на инспектора Стивенса: – Ну что ее, сразу на допрос? Комната для допросов тесная и прокуренная, несмотря на отклеивающуюся табличку «Не курить» на стене. Инспектор Стивенс показывает, где я должна сесть. Я пытаюсь пододвинуться к столу, но стул привинчен к полу. На поверхности стола кто-то выдавил ручкой целую серию ругательств. Инспектор Стивенс щелкает черной коробочкой выключателя на стене, и звучит высокий электронный сигнал. Детектив откашливается. – Сейчас двадцать два сорок пять, четверг, второе января 2014 года, мы находимся в комнате для допросов номер три управления криминальной полиции Бристоля. Допрос проводит инспектор Рэй Стивенс, номер жетона 431, присутствует констебль Кейт Эванс, номер жетона 3908. – Он глядит на меня: – Пожалуйста, назовите свое полное имя и дату рождения. Я сглатываю и проговариваю через силу: – Дженна Элис Грэй, двадцать восьмое августа 1976 года. Я отстраненно слушаю, что говорит инспектор Стивенс: серьезность выдвинутых обвинений, тяжелейшее влияние трагедии на родственников жертвы, возмущенная общественность. Пока он не сказал ничего, чего бы я уже не знала, и никак не усугубил бремени вины, которое я давно несу. Наконец настает моя очередь. Я говорю тихо, не отрывая глаза от стола, надеясь, что инспектор меня не перебьет, потому что повторять я не буду. Я скажу это только однажды. – Тот день был долгим. Я проводила выставку своих работ на другом конце Бристоля и устала. Шел дождь, я плохо видела дорогу… Мой голос звучит размеренно и ровно. Я готова объяснить, как все произошло, но не хочу показаться оправдывающейся: разве можно оправдать случившееся? Я столько раз проговаривала про себя, что скажу, если настанет эта минута, однако слова звучат нескладно и неискренне. – Он выскочил из ниоткуда, – продолжаю я. – Только что дорога была совершенно пуста, а через мгновение он уже бежит на другую сторону, маленький мальчик в синей вязаной шапочке и красных перчатках. Было уже поздно как-то реагировать. Я обеими руками вцепляюсь в край стола, чтобы удержаться в настоящем, потому что прошлое угрожает меня поглотить: я снова слышу визг тормозов, чувствую отвратительный запах горелой резины на мокром асфальте. Когда Джейкоба подбросило на капот, на долю секунды он оказался всего в нескольких дюймах от меня – я могла протянуть руку и коснуться его лица через стекло. Но он, вялый, неудержимо сполз и рухнул на дорогу. Только тогда я заметила его мать, нагнувшуюся над бездыханным телом, стараясь нащупать пульс. Поняв, что случилось, она закричала – из нее исторгся звериный вопль, в котором живой души не было. Я в ужасе смотрела через рябое от дождя стекло, как лужа крови растекается под затылком мальчика, и мокрый асфальт блестел красным в свете фар. – Почему же вы не остановились, не вышли? Не вызвали помощь? Усилием воли я заставляю себя снова оказаться в допросной и увидеть перед собой инспектора Стивенса. Я почти забыла, что он тоже здесь. – Я не могла. Глава 25 – Да как это так, она спокойно могла остановиться! – бушевала Кейт, нервно меряя шагами коротенькое расстояние от своего письменного стола до окна. – У нее ледяное нутро – у меня от нее мурашки! – Ты не могла бы присесть? – Рэй допил кофе и подавил зевок. – От тебя уже в глазах рябит.