Глава 33 Дом в Бофорт-Кресент был гораздо больше моего прежнего. Мне не одобрили ипотеку на полную сумму, и я взял заем, надеясь, что смогу его выплатить. Нелегкое дело, но оно того стоило. При доме имелся длинный сад для твоей студии, и я видел, как сияли твои глаза, когда мы размечали место для будущей постройки. – Идеально, – говорила ты. – У меня здесь будет все, что нужно. Я взял несколько дней отпуска на работе и сразу после переезда начал строить мастерскую. Ты не знала, как и отблагодарить меня за такую заботу: приносила чашки с дымящимся чаем и зазывала на суп с домашним хлебом. Я так не хотел, чтобы это прекращалось, что почти без задней мысли замедлил темп. Вместо того, чтобы выходить в сад в девять утра, я начинал в десять, дольше обедал, а часа в четыре садился в деревянной скорлупе мастерской и просто ждал, пока ты позовешь меня в дом. – Ты не можешь работать при таком свете, дорогой, – уговаривала ты. – Смотри, у тебя руки ледяные! Пойдем, я тебя согрею! Ты целовала меня, приговаривая, как рада, что у тебя будет личное пространство, что о тебе еще никто так не заботился и как ты меня любишь. Я уехал на работу, пообещав закончить внутреннюю отделку в выходные, но когда вернулся домой, ты уже перетащила туда старый стол и разложила свои глазури и инструменты. В углу стояла новая печь для обжига, а гончарный круг раскорячился посередине. Ты сидела на маленьком табурете, сосредоточенно занимаясь глиной, вращавшейся под твоими ладонями. Я следил за тобой через окно и видел, как горшок меняет форму от легчайшего прикосновения. Я надеялся, что ты почувствуешь мое присутствие, но ты не поднимала глаз, и я распахнул дверь. – Скажи же, прелесть? – заявила ты, по-прежнему не глядя на меня. – Как же мне здесь нравится! – Ты сняла ногу с педали, колесо замедлилось и наконец остановилось. – Пойду переодену рубашку и накрою ужин. Ты легко поцеловала меня в щеку, держа руки на отлете, чтобы не задеть мой костюм. Я постоял, глядя на стены, которые собирался увешать полками, на угол, где я хотел соорудить для тебя специальный стол, а потом шагнул вперед и на секунду нажал ногой на педаль гончарного круга. Колесо крутнулось, не сделав даже полный оборот, но без твоих рук горшок скособочился и провалился внутрь себя. С тех пор я тебя практически не видел. Ты смастерила обогреватель, чтобы подольше сидеть в своей студии, и даже по выходным вскакивала на рассвете и натягивала измазанную глиной одежду, чтобы бежать в мастерскую. Я все-таки повесил тебе полки, но так и не сделал задуманного стола, и вид твоего обшарпанного убожества не переставал меня раздражать. Мы прожили в новом доме около года, когда у меня возникла необходимость слетать в Париж по работе. Даг вышел на потенциального нового клиента, и мы планировали произвести впечатление, чтобы они разместили у нас большой заказ на программное обеспечение. Наш бизнес буксовал, и доходы были скромнее и поступали реже, чем мне было обещано. Я по-прежнему вынимал кредитку, водя тебя в рестораны и покупая цветы, но выплачивать за дом становилось все сложнее. Парижский клиент мог спасти положение. – Можно, я тоже поеду? – попросила ты. Это, по-моему, был единственный раз, когда ты проявила интерес к моему бизнесу. – Я так люблю Париж! Я помнил, как похотливо Даг глазел на Мэри, когда я однажды привел ее на офисную вечеринку, и как она начала вести себя в ответ. Я не собирался повторять эту ошибку. – Я там буду работать круглые сутки, некогда будет тебя развлекать. Съездим вместе, когда я освобожусь. К тому же тебе нужно закончить вазы. Ты целыми, по-моему, неделями таскалась по сувенирным лавчонкам и галереям с образцами твоего ремесла; все, чего ты добилась в результате, – два магазина захотели взять дюжину твоих горшков и ваз на комиссию. Ты была так довольна, словно выиграла в лотерею, и сидела над гончарным кругом с удвоенным усердием. – Чем дольше делаешь, тем меньше в итоге стоит твое время, – предупредил я тебя, но с тем же успехом я мог делиться своим деловым опытом со стенкой. Ты продолжала часами раскрашивать и покрывать глазурью свою глину. Я позвонил тебе, приземлившись в Париже, и почувствовал нестерпимую ностальгию по дому, услышав твой голос. Даг повел клиента на ужин, а я, сославшись на мигрень, остался и заказал стейк в номер, жалея, что все-таки не взял тебя. Безукоризненно заправленная кровать казалась огромной и неприветливой, и в одиннадцать вечера я спустился в гостиничный бар. Я заказал виски и остался у стойки, повторив заказ прежде, чем допил первую порцию. Я послал тебе сообщение, но ты не ответила; полагаю, ты была в своей мастерской, безразличная к моим звонкам. За столиком сидела женщина в сером полосатом деловом костюме и черных туфлях на шпильках; рядом на стуле лежал открытый портфель. Она просматривала какие-то документы и, подняв голову и поймав мой взгляд, изобразила скорбную улыбку. Я улыбнулся в ответ. – Вы англичанин, – сказала она. – Неужели это так очевидно? Женщина засмеялась. – Когда столько ездишь, учишься замечать мелочи. – Она подобрала бумаги и отправила их в портфель, закрыв его с громким щелчком. – Все, хватит на сегодня! Однако она не сделала движения уйти. – Могу я составить вам компанию? – спросил я. – Сделайте одолжение. Я не планировал, но это было именно то, чего мне не хватало. Я не спрашивал ее имени до самого утра, когда она вышла из ванной, завернувшись в полотенце. – Эмма, – ответила она. Моим именем она не поинтересовалась, и я гадал, часто ли она делает это с незнакомцами в безымянных гостиничных номерах разных городов. После ее ухода я позвонил тебе и позволил рассказать о твоем дне: как доволен вазами владелец магазина и как ты ждешь не дождешься моего возвращения. Ты жаловалась, что соскучилась и в разлуке тебе плохо, и я почувствовал, как меня вновь наполняет уверенность и в душе воцаряется спокойствие. – Я люблю тебя, – сказал я. Я знал, ты хочешь это услышать. Тебе ведь недостаточно видеть, сколько я для тебя делаю, как я о тебе забочусь. Ты еле слышно вздохнула. – Я тоже тебя люблю. Даг явно мастерски обработал клиента за ужином: по шуточкам за утренними переговорами стало понятно, что они сходили в стриптиз-клуб. К полудню мы заключили сделку, и Даг позвонил в наш банк заверить, что мы снова платежеспособны. Я попросил человека с ресепшена вызвать мне такси. – Где в городе лучшие ювелирные магазины? – спросил я. Клерк понимающе улыбнулся: – Маленький сувенир для леди, сэр? Я проигнорировал его фамильярность. – Так где? Его улыбка стала напряженной. – На улице Фобур-Сент-Оноре, мсье. Пока я ждал такси, клерк держался самым подобострастным образом, но его вольность стоила ему чаевых, а я боролся с раздражением до конца поездки. Я прошел всю Фобур-Сент-Оноре, прежде чем выбрал маленький ювелирный с прозаическим названием «Мишель», где черные подставки были утыканы сверкающими бриллиантами. Я выбирал не торопясь, но продавцы в скромных костюмах так и вились вокруг, предлагая помощь и совет, и я не мог сосредоточиться. В конце концов я выбрал самое большое и броское, от которого ты не сможешь отказаться: квадратный белый бриллиант на простом платиновом ободке. Подавая кредитку, я сказал себе, что ты этого стоишь. Я прилетел на следующей утро. Маленькая кожаная коробочка прожгла дыру в кармане моего пальто; я планировал повести тебя на ужин, но когда ты открыла дверь, выбежала мне навстречу и обняла изо всех сил, я не смог ждать ни секунды. – Выходи за меня замуж. Ты засмеялась, но, видимо, увидела, что я не шучу, потому что смех оборвался, и ты зажала рот ладонью. – Я люблю тебя, – продолжал я. – И не могу без тебя. Ты ничего не отвечала. Такого я не предусмотрел. Я ожидал, что ты забросишь руки мне на шею, поцелуешь, может, всплакнешь, но, безусловно, примешь мое предложение. Я нашарил коробочку с кольцом и сунул тебе в руку. – Я серьезно, Дженнифер. Я хочу, чтобы ты была моей. Навсегда. Скажи, что выйдешь за меня. Пожалуйста, скажи, что выйдешь! Ты едва заметно качнула головой, но открыла коробочку, и у тебя даже рот приоткрылся. – Я даже не знаю, что сказать… – Скажи «да». Возникла пауза – достаточно длинная, чтобы я испугался: ты мне откажешь. А потом ты сказала «да». Глава 34 Я вздрагиваю от металлического грохота. Когда вчера ушел инспектор Стивенс, я долго смотрела в потолок с лохмотьями отслаивающейся краской, ощущая через тощий матрац холод бетонного основания, и не заметила, как заснула. Сейчас я испуганно сажусь на кровати, сразу почувствовав, что руки затекли, а голова раскалывается от боли. Что-то дребезжит, и я с запозданием соображаю, что это громко лязгнул открывшийся квадратный лючок в центре двери, через который чья-то рука сует пластмассовый поднос: – Шевелись, не целый день мне тут стоять! Я принимаю поднос. – Можно мне таблетку от головной боли? Надзирательница сбоку от окошка, ее лица не видно – только черная форма и прядь осветленных волос. – Врача тут нет, жди, пока привезут в суд. Еще недоговорив, она грохает железной створкой так, что стены камеры дрожат от резонанса. В коридоре слышатся удаляющиеся тяжелые шаги. Я сажусь на койку и отпиваю чая, расплескавшегося на поднос. Он еле теплый и приторный, но я жадно пью, осознавая, что ничего не ела со вчерашнего обеда. На завтрак сосиски с фасолью в контейнере для микроволновки, расплавившемся по краям. Фасоль утопает в подозрительном ярко-оранжевом соусе. Оставив еду нетронутой, я использую туалет по назначению. Унитаз без сиденья, только металлическая чаша, и листки жесткой бумаги. Я тороплюсь закончить свои дела, прежде чем вернется надзирательница. Пища давно остыла, когда в коридоре снова раздаются шаги. Они замирают у двери в мою камеру, и я слышу бренчанье ключей. Тяжелая дверь распахивается, и я вижу хмурую девушку лет двадцати с небольшим. По черной форме и сальным светлым волосам я узнаю в ней надзирательницу, которая принесла мне завтрак. Я указываю на поднос на матраце: