– Если вам нужна жилетка, я, конечно, выслушаю, – усмехнулась Кейт. – Но насчет детей-подростков ничего не присоветую. Рэй засмеялся: – Честно говоря, я был бы рад поговорить о чем-то кроме детей-подростков. – А, тогда буду счастлива отвлечь от тяжких мыслей, – улыбнулась Кейт, и Рэй вдруг отчетливо вспомнил тот вечер у двери ее квартиры. А помнит ли об этом Кейт? Он готов был спросить, но девушка уже ушла к своему столу. Рэй вынул телефон, чтобы написать сообщение жене, и подумал, какое объяснение не вызовет у Мэгс раздражения, но и не будет откровенной ложью. Вообще непонятно, почему он должен скрывать от нее правду: пинта пива в компании Кейт ничем не отличается от той же пинты со Стампи (Рэй отмахнулся от голоса в голове, который без обиняков сказал ему, почему это разные вещи). Вздохнув, он убрал мобильный в карман, так ничего и не написав. Легче вообще ничего не говорить. Взглянув через открытую дверь на общий зал, он увидел макушку Кейт, сидевшей за столом. Да, она безусловно отвлечет его от тяжких мыслей. Рэй только не был уверен, подходящее ли это отвлечение. Глава 40 Проходит две недели, прежде чем я решаюсь показаться на людях: фиолетовые синяки на руках выглядят теперь бледно-зелеными. Жуткие кровоподтеки на коже повергают в шок, а ведь всего два года назад они были для меня чем-то столь же привычным, как цвет волос. Из дома меня гонит нужда – закончился собачий корм. Я оставляю Бо в коттедже, чтобы съездить на автобусе в Суонси: там в супермаркете никто не обратит внимания на женщину, которая не поднимает глаз и замотана в шарф, несмотря на теплую погоду. Я шагаю по тропе к трейлерному парку и не могу избавиться от ощущения, что за мной следят. Я оборачиваюсь, потом вдруг пугаюсь, что не в ту сторону, снова оглядываюсь в другую, но и в там никого нет. Охваченная паникой, я кручусь на месте, не в силах ничего разглядеть из-за черных пятен, мельтешащих перед глазами и перемещающихся, как нарочно, синхронно с направлением взгляда. Я еле удерживаюсь от истерики – неистовый страх в груди вызывает почти физическую боль. Я быстрым шагом, временами переходя на бег, направляюсь туда, где виднеются ряды трейлеров и магазин Бетан. Постепенно сердце начинает биться ровнее, и я кое-как беру себя в руки. В такие моменты тюрьма кажется желанной и безопасной. Парковка перед магазином предназначена для постояльцев трейлерного парка, но близость к пляжу привлекает любителей пеших прогулок по скалам. Бетан не против, только в разгар сезона она выставляет большие плакаты «Частная парковка» и выходит на порог магазина, если откуда-нибудь взявшаяся «дикая» семейка начинает разгружать все для пикника. Но сейчас, когда сезон закрыт, на парковке лишь несколько машин, оставленных собачниками или самыми закаленными туристами. «Вам-то, конечно, можно», – сказала мне Бетан при первом знакомстве. «У меня нет машины», – ответила я. Тогда Бетан предложила парковаться здесь моим друзьям и не пеняла мне, что этой привилегией пользовался только Патрик, который оставлял свой «Лендровер» у магазина и шел к коттеджу пешком. Я гоню это воспоминание, прежде чем оно успевает окрепнуть. Сейчас на парковке всего три машины – старенький «Вольво» Бетан, незнакомый фургон и – я зажмуриваюсь и трясу головой. Это невозможно! Откуда здесь взялась моя машина? Мгновенно вспотев, я начинаю хватать воздух ртом, не в силах уложить в голове то, что вижу. На переднем бампере вмятина, в центре лобового стекла паутина белесых трещин размером с кулак. Это моя машина. Бессмыслица какая-то: автомобиль же остался в Бристоле! Я сбежала на перекладных не потому, что полиция могла отследить машину, хотя такая мысль тоже приходила мне в голову; я просто не могла ее видеть. У меня даже мелькает дикая догадка, что детективы нашли машину и привезли ее сюда проверить мою реакцию. Я невольно оглядываюсь, ожидая, что сейчас откуда-нибудь выскочат вооруженные полицейские. В полном замешательстве я не могу сообразить, насколько это важно и важно ли вообще. Должно быть, да, иначе в полиции не допытывались бы, где машина. Надо от нее избавиться. Мне вспоминаются виденные фильмы: может, столкнуть с обрыва? Или лучше сжечь? Ключи торчат в зажигании, и я не колеблясь открываю дверцу и сажусь за руль. Сразу захлестывают воспоминания о несчастном случае: я слышу вопль матери Джейкоба и свой собственный, полный ужаса крик. Меня трясет, но я держу себя в руках. Машина послушно заводится, и я вылетаю с парковки. Если Бетан выглянет в окно, она меня не разглядит, увидит только автомобиль в облаке пыли. Я направляюсь в Пенфач. – Приятно снова сесть за руль? Размеренный, сухой голос Йена. Я бью по тормозам, и машину заносит влево – я едва удерживаю руль. Я уже сжимаю ручку двери, когда соображаю, что голос доносится из плеера. – Я так и знал, что ты стосковалась по своему железному коньку. Не благодари меня за то, что я тебе его вернул. Эффект немедленный: от звуков этого голоса я сразу становлюсь меньше, съеживаюсь, вжимаюсь в сиденье, будто могу совсем в нем исчезнуть. Вспотевшие ладони начинает горячо покалывать. – Ты забыла свою клятву, Дженнифер. Я хватаюсь за грудь, стараясь унять бешеный стук сердца. – Ты стояла рядом со мной и обещала любить, почитать и слушаться меня, пока смерть не разлучит нас. Он старается побольнее задеть меня; напевная формула брачной клятвы, которую я принесла много лет назад, странно контрастирует с холодным голосом. Он ненормальный, теперь я это понимаю, и мне страшно подумать о годах, которые я с ним прожила, не зная, на что он способен. – Побежать в полицию со всякими россказнями – не совсем послушание мужу, не правда ли, Дженнифер? Выболтать, что происходит за закрытыми дверьми супружеского дома, нельзя назвать почтением ко мне. Помни, ты всякий раз получала только то, на что напрашивалась… Я не могу слушать дальше – я тычу пальцами по кнопкам, и диск наконец выезжает с мучительной медлительностью. Я выхватываю его и пытаюсь разломить пополам, но он не сгибается, и тогда я ору на него – мое искаженное лицо отражается в сверкающей поверхности. Выбравшись из машины, я запускаю диск в придорожные кусты. – Оставь меня в покое! – кричу я. – Просто оставь меня! Дальше я еду бешено, рискованно, пролетая между рядами высоких живых изгородей. Пенфач остается позади, вдоль дороги тянутся поля. Меня трясет, переключить передачу за гранью моих возможностей, поэтому я так и еду на второй, и машина протестующе стонет. Слова Йена эхом звучат в голове: «Пока смерть не разлучит нас». Посреди поля одиноко торчит полуразрушенный амбар, и я сворачиваю на ухабистую колею. Подъехав, я вижу, что крыши у амбара нет – обнажившиеся стропила тянутся к небу. В одном углу гора старых покрышек, в другом – ржавеющая негодная техника. Подойдет. Я заезжаю в амбар и оставляю машину в дальнем углу. На полу свален брезент; я тяну за край одного свертка, разворачивая его и заливая себя скопившейся в складках тухлой водой. Кое-как мне удается натянуть брезент на машину. Это, конечно, рискованно, но под темно-зеленым брезентом автомобиль практически сливается с обстановкой: следов вторжения совсем незаметно. Я пускаюсь в далекий обратный путь, невольно вспоминая день, когда впервые пришла в Пенфач: мое будущее было куда неопределеннее прошлого. Теперь я знаю свое будущее: еще две недели я проведу в Пенфаче, затем вернусь в Бристоль, выслушаю приговор и окажусь в безопасности. Впереди виднеется автобусная остановка, но я прохожу мимо, успокаиваясь мерным ритмом шагов. Постепенно ко мне возвращается самообладание. Йен решил поиграть, вот и все. Если бы он хотел меня убить, то сделал бы это еще в коттедже. Когда я подхожу к коттеджу, уже вечереет, и небо заволакивает тучами. Я надеваю свою непромокаемую куртку и сразу вывожу Бо. Мы спускаемся на пляж. Здесь, у моря, я могу дышать. Именно моря мне будет недоставать больше всего. Ощущение взгляда в спину становится нестерпимым. Стоя спиной к морю, я осматриваю скалы и цепенею от ужаса, разглядев наверху маленькую фигурку. Я подзываю Бо и хочу взять его за ошейник, но пес гавкает и бросается от меня по песку к тропе, ведущей наверх, к мужчине, силуэт которого четко вырисовывается на фоне неба. – Бо, назад! Пес и ухом не ведет. Ноги у меня будто прирастают к месту, и только когда Бо гигантскими прыжками одолевает подъем, фигура шевелится. Мужчина наклоняется погладить Бо, и я сразу узнаю знакомый жест. Это Патрик. После нашего разговора о новой встрече не приходилось и думать, но меня окатывает огромная волна облегчения, и я, не помня себя, спешу по размашистым следам, оставленным Бо на песке, и взбегаю наверх. – Как ты? – спрашивает Патрик. – Нормально. Мы словно незнакомцы, ходящие в разговоре вокруг да около. – Я оставлял сообщения. – Да, я видела. Я не ответила ни на одно. Сперва прослушивала, но мне было невыносимо сознавать, как я поступила с Патриком, поэтому остальные я сразу стирала. В конце концов я просто выключила телефон. – Дженна, мне тебя не хватает. Мне было понятней и легче иметь дело с разгневанным Патриком, но сейчас он говорит тихо, просительно, и я чувствую, что моя решимость дает трещину. Я разворачиваюсь и иду в направлении коттеджа. – Тебе не следовало сюда приезжать, – бросаю я, сопротивляясь искушению оглядеться и проверить, не следят ли за нами. Меня повергает в ужас мысль, что Йен увидит нас вдвоем. Почувствовав на щеке каплю дождя, я натягиваю капюшон. Патрик широкими шагами нагоняет меня и идет рядом. – Дженна, поговори со мной. Перестань убегать! Но я всю жизнь убегаю, когда не могу себя защитить. Сверкает молния, и дождь начинает лить с такой силой, что у меня даже дух захватывает. Небо сразу темнеет – наши тени исчезают. Бо припадает к земле, прижав уши. Мы добегаем до коттеджа, и я справляюсь с замком в тот момент, когда над головой раздается удар грома. Бо прошмыгивает между нашими ногами и стрелой летит на второй этаж. Я зову его, но он не показывается. – Пойду взгляну, как он. – Патрик поднимается по ступеням, а я задвигаю засов и тоже иду наверх. Патрик сидит на полу спальни с дрожащим Бо на руках. – Все собаки одинаковы, – говорит он, чуть улыбнувшись. – И нервные пудели, и брутальные мастифы терпеть не могут гром и фейерверки. Я опускаюсь на колени и глажу Бо по голове. Пес тихо скулит. – Что это? – спрашивает Патрик. Моя деревянная шкатулка выглядывает из-под кровати. – Это мое, – резко говорю я и пинком отправляю шкатулку подальше. Глаза Патрика расширяются, но он ничего не произносит, неловко поднимается и несет Бо вниз. – Если включить радио, собака быстрее успокоится, – сообщает он мне тоном ветеринара клиенту. Не то в силу привычки, не то он наконец решил: хватит – значит, хватит. Но когда он сажает Бо на диван, накрывает одеялом и погромче включает «Классик ФМ», чтобы хоть отчасти заглушить раскаты грома, то говорит снова, уже мягче: – Я его не брошу. Я прикусываю губу. – Ты его здесь оставь, когда уедешь, – продолжает он. – Необязательно со мной встречаться или звонить, просто оставь его здесь, а я приду и заберу, и он будет жить у меня, пока ты… – Он делает паузу. – Пока тебя не будет. – Меня может не быть несколько лет. – На последних словах мой голос дрожит. – Давай не будем забегать вперед. – Патрик наклоняется и касается губами моего лба. Я отдаю ему запасной ключ из ящика на кухне, и Патрик уходит, не прибавив ни слова. Я сдерживаю слезы, зная, что не имею права на слабость. Я сама так решила, и, как бы больно ни было, иначе нельзя. Но сердце все равно радостно трепещет, когда пять минут спустя в дверь стучат. Патрик за чем-то вернулся! Я распахиваю дверь. – Освобождайте коттедж, – с порога говорит Йестин. – Что?! – Я хватаюсь за стену, чтобы удержаться на ногах. – Но почему? Не глядя мне в глаза, он нагибается почесать Бо за ушами и потрепать за мордочку. – Чтоб к утру духу вашего не было. – Йестин, я же не имею права! Вы ведь знаете, что происходит. Меня оставили на свободе до суда с четким условием – чтобы я не меняла адрес!